 |
Глава первая
В ту ночь, когда единственный подходящий холостяк на острове женился, Реджина Бароне напилась. Хотя трахнуться было бы лучше. Реджина переводила взгляд с Бобби Кинкайда, который не сводил глаз с запотевшей бутылки с пивом, на пятидесятитрехлетнего Генри Тиббетса,от которого невыносимо воняло селедкой, и думала: «Ни за что на свете…» В любом случае, на острове со среднегодовым населением в тысячу сто человек случайная связь по пьянке на свадебном торжестве могла бы иметь весьма серьезные последствия. Насчет последствий Реджина была в курсе дела. В конце концов, именно так появился ее Ник. Растяжки свадебной палатки трепетали на ветру. Ее боковые стороны были подняты, и Реджина видела берег, где счастливые молодожены обменивалась торжественными клятвами, — полоска глинистого сланца, беспорядочное нагромождение скал, полумесяц песчаного пляжа на границе с бескрайним океаном. Не типичное местечко для бракосочетания. Что ни говори, штат Мэн — даже если дело происходит в августе — это все- таки далеко не Санта-Круз . Реджина подняла поднос с грязной посудой и тут заметила сына, который стоял возле площадки для танцев рядом с ее матерью. Она почувствовала, что улыбается. Бокалы могут и подождать. Поставив поднос, она прошла к ним через большую белую палатку.
— Привет, красавчик! Восьмилетний Ник обернулся, и она увидела себя в миниатюре: те же темные итальянские глаза, тонкое выразительное лицо, большой рот. Реджина протянула к нему руки.
— Хочешь показать мне, что умеешь? Ник расплылся в улыбке. Антония Бароне взяла его за руку. Ее мать выглядела очень официально, как и подобает мэру: твердый мазок красной губной помады, темно-синяя юбка и блузка.
— Мы уже уходим, — сказала она. Взгляды их встретились.
— Мама, только один танец!
— А я-то думала, что тебе нужно работать, — ответила Антония. С той минуты, как Реджина согласилась обслуживать эту свадьбу, мать не переставала брюзжать по любому поводу. — Все под контролем.
— Так ты хочешь, чтобы я присмотрела за ним сегодня вечером? Реджина подавила тяжелый вздох.
— Да, спасибо. Но если бы вы на минутку задержались…
— Пожалуйста, бабушка! — присоединился к ней Ник.
— Решайте сами, — сказала Антония, ясно давая понять, что на самом деле все должно быть как раз наоборот.
— Делайте, что хотите. Впрочем, вы всегда именно так и поступаете.
— Только не в последнее время, — буркнула Реджина, отходя с сыном. Но зато в следующие десять минут она получила настоящее удовольствие, глядя на Ника, который хлопал в ладоши, прыгал, кружился, смеялся и вообще вел себя так, как и положено восьмилетнему мальчишке. Зазвучала более медленная мелодия. Наступила очередь танцевать взрослым парам, и Реджина, у которой ремешки на туфлях больно врезались в пальцы, отвела Ника к матери.
— Для тебя наступила полночь, малыш. И ты вместе с бабушкой отправляешься домой в карете из тыквы. Он задрал голову, чтобы заглянуть ей в глаза. — Ты о чем? Реджина пригладила темные волосы, упавшие ему на лоб, на мгновение задержав руку на гладкой щеке.
— Я должна вернуться к работе. Он понимающе кивнул.
— Я тебя люблю. Волна любви обожгла ее сердце.
— Это я тебя люблю. Она смотрела им вслед, когда они покидали белую палатку и взбирались по склону холма к автопарковке. Ее квадратная мать и худенький сынишка отбрасывали на траву длинные тени. Солнце задержалось на вершине холма, окрасив кусты в пурпур и золото, отчего они стали похожи на сказочные волшебные розы. Это был один из тех дней, один из тех летних вечеров, когда Реджина почти верила в счастливый конец. Впрочем, только не для нее. Для нее — никогда. Она вздохнула и вернулась в палатку. Ноги болели. Механик Бобби Кинкайд обслуживал в баре за бесплатное пиво и из одолжения Кэлу. Бобби прилично зарабатывал в гараже своего отца. Сейчас на острове любой подросток, которому исполнилось шестнадцать и которому деньги, вырученные за продажу лобстеров, жгли карман, считал своим долгом заиметь машину. По крайней мере, пикап. Реджина уклонилась, когда Бобби попытался приобнять ее. Очень жаль, что он еще совсем сопляк. — Привет, Бобби! — Она взяла бутылку шипучего вина из ведерка со льдом и с трудом сняла проволоку, обернутую вокруг пробки.
— Давай-ка быстренько наполним все бокалы, и я хочу убрать со стола тарелки из-под пирога.
— Эй, погоди! — произнес позади нее низкий мужской голос.
— Ты здесь не на работе. Сердце Реджины забилось учащенно. Она обернулась. Силь- ные загорелые руки, спокойный взгляд зеленых глаз, прихра- мывающая походка, оставшаяся после Ирака. Шеф полиции Калеб Хантер собственной персоной. Жених. Забрав из ее рук бутылку «Просекко», Калеб налил вино в фужер для шампанского и протянул Реджине.
— Ты здесь гость. И мы хотели бы, чтобы сегодня вечером ты развлекалась вместе со всеми. — Я только и делаю, что развлекаюсь. Надо только подать красный соус и роллы из лобстера…
— Меню — просто классное! — сказал Кэл. — Все прекрасно. А эти пирожки с крабами…
— Мини-пирожки с голубым крабом с соусом из чеснока из острого копченого красного перца, — вставила Реджина.
— Это действительно что-то особенное. Ты молодец, все очень здорово устроила! Он тепло посмотрел на нее. Реджина вспыхнула от комплимента. Она действительно молодец. Особенно если учесть, что на то, чтобы все распланировать и подготовить, у нее было меньше месяца, а помогали ей только бестолковая невеста и ужасно неловкая сестра жениха, и Реджина фактически самостоятельно организовала свадьбу, которой у нее самой никогда не было. Взятая в аренду палатка, мягко освещенная фонариками, была украшена дельфиниумом, ромашками и подсолнухами, столы для пикника накрыты накрахмаленными белыми скатертями, а на раскладные стулья из местного клуба Реджина повязала банты. А угощение ее приготовления — мидии, протушенные в белом вине с чесноком, итальянские бутерброды из поджаренного хлеба с базиликом, помидорами и оливковым маслом, копченый лосось в сметане с укропом — пользовалось огромным успехом. — Спасибо, — сказала она.
— Я подумала, что, возможно, надо посоветовать маме добавить в наше обычное меню что- нибудь из этих закусок. Мидии или, может быть…
— Прекрасно, — повторил Кэл, но было видно, что он ее уже не слушает. Глаза его были устремлены на невесту, Мэгги, которая сейчас танцевала с его отцом. Темные волосы Мэгги волной рассыпались по плечам. Она сбросила туфли, и край ее развевающегося белого платья волочился по полу. Она смотрела на отца Калеба снизу вверх и смеялась, когда он неуклюже выполнял поворот. При виде неприкрытой страсти в глазах Кэла к горлуРеджины подкатил комок. Ни один мужчина еще не смотрел на нее так — словно она была солнцем, луной и целым миром, воплощенным в одном человеке. Если бы кто-то посмотрел на нее так, она бы его не упустила. Если бы только Кэл когда-нибудь… Но он этого не сделал. И уже не сделает. Никогда.
— Иди потанцуй, — сказала Реджина.
— Это ведь твоя свадьба.
— Верно, — ответил Калеб. Прежде чем уйти, он обернулся, чтобы улыбнуться ей и сказать: — Сегодня вечером больше никакой работы. Мы специально наняли молодежь, чтобы ты смогла сделать перерыв.
— Ты же сам знаешь, что за этой детворой с церковным воспитанием нужен глаз да глаз, — бросила ему вслед Реджина. Но это была только отговорка. На самом деле уж лучше она будет разносить бокалы и мыть тарелки, чем вести все те же разговоры с теми же людьми, которых она знала всю свою жизнь. «Как тебе погода? Как поживает твоя мать? Когда уже ты сама выйдешь замуж?» О господи! Она смотрела, как Кэл кружится в танце с невестой — медленно из-за своей хромоты, — и ужасная пустота, резко, словно судорога, сжала ее сердце. Взяв бокал и открытую бутылку «Просекко», она ушла. Подальше от всего этого, от музыки, огней и танцев! Подальше от Бобби за стойкой бара и от Калеба, руки которого сейчас обнимали Маргред! Каблуки Реджины оставляли вмятины на неровной полоске травы. Под шум воды о скалы она медленно шла по глинистому берегу. Пенистые волны ложились к ее ногам. Она присела на гранитный камень, чтобы разуться. Босые пальцы погрузились в прохладный крупный песок. Ох, так было намного лучше. Правда. Она налила себе вина. Уровень содержимого бутылки падал по мере того, как поднималась луна, плоская и яркая. Небо углублялось, пока не стало напоминать внутреннюю поверхность гигантской пурпурно-серой раковины. Реджина запрокинула голову, чтобы взглянуть на звезды, и почувствовала, что все вокруг кружится.
— Осторожно, — озабоченно произнес низкий мужской голос. От неожиданности она подскочила и расплескала вино.
— Кэл?
— Нет. Ты разочарована? Ну вот, облила платье. Проклятье! Реджина взглянула в сторону палатки, потом осмотрела берег в поисках хозяина голоса. Он стоял босой в кромке прибоя, словно появился из моря, а непришел со стороны продолжавшей веселиться свадьбы. Сердце ее глухо забилось. В голове шумело от вина. Это не Калеб. Она прищурилась. Он слишком высокий, слишком худой, слишком молодой, слишком… Галстук его был приспущен, брюки закатаны. Свет луны, упав на его лицо, выхватил из темноты длинный тонкий нос, рот, как будто высеченный из камня, и глаза — темные и таинственные, словно грех. Реджина почувствовала странное смущение и нахмурилась. — Не понимаю, о чем ты. Он тихо засмеялся и подошел ближе.
— Они прекрасно смотрятся вместе, Калеб и Маргред. Теперь она узнала его. Она видела его там, на церемонии.
— Ты его брат. Дилан. Тот самый, который… Ушел. Реджина слышала разговоры. Хоть она и была пьяна, но основное запомнила. Двадцать пять лет назад его мать покинула остров, бросив мужа, Калеба и маленькую Люси, забрав с собой второго сына. Вот этого. — Я думала, ты старше, — сказала Реджина. В лунном свете он двигался почти бесшумно. — Ты меня помнишь? Реджина фыркнула.
— Вряд ли. Тогда мне было года четыре. Она одернула мокрый шелк на груди. Придется ехать на материк, на острове химчистки не было.
— Вот. В темноте мелькнуло что-то, напоминающее белый флаг. Это он достал из кармана платок. Настоящий джентльмен. Его рука оказалась в опасной близости от нее. Пальцы коснулись крошечного золотого крестика ниже ключицы, ладонь придавила платок к ложбинке на груди. Горячо. Со знанием дела. Шокирующе. У Реджины перехватило дыхание. Никакой он не джентльмен. Козел какой-то! Она отбросила его руку.
— Я сама. Ее соски под мокрой материей затвердели. Он что, видит в темноте? Она вытерла платье его носовым платком.
— Что ты здесь делаешь?
— Я шел за тобой. Если бы он только что не коснулся ее груди, такой ответ ей польстил бы. — Я имею в виду здесь, на острове.
— Я хотел посмотреть, действительно ли они сделают это.
— Поженятся?
— Да. Он наполнил бокал, вылив из бутылки последнее, и протянул ей. Этот жест остро напомнил Реджине его брата. Несмотря на бриз с моря, лицо ее горело. Ей было жарко. Она отхлебнула вина.
— Значит, ты просто решил показаться здесь? Через двадцать пять лет?
— Ну, это не совсем так. Все случилось не настолько давно. Он присел на камень, слегка толкнув ее в бедро. Твердое плечо касалось ее плеча. Реджина почувствовала, как где-то в животе разливается тепло. Она откашлялась.
— А что с твоей матерью?
— Она умерла. Оп-па.
— Прости. Оставь это, сказала она себе. Она никогда особенно не умела обмениваться печальными семейными историями. Не то чтобы ей этого хотелось, но…
— Все-таки странно, что ты за все это время ни разу здесь не появился, — сказала она. — Ты считаешь так только потому, что никогда не уезжала отсюда. Это ее обидело.
— Почему? Уезжала. Сразу после школы. Работала посудомойкой в «Перфеттос» в Бостоне, пока Пуччини не направил меня учиться на повара.
— «Перфеттос»? — Ресторан Алэна Пуччини. Ну, ты знаешь. Сеть «Фуд нетворк ». — Похоже, это название должно производить впечатление.
— Ты чертовски прямолинеен!
— Гордость и раздражение закипали в ней, словно густой соус. Она допила вино.
— Он собирался сделать меня шеф-поваром по соусам.
— Но ты все равно вернулась сюда. Почему? Потому что Алэн, этот сукин сын, сделал ей ребенка. Она не могла работать с младенцем на руках и не могла нанять няню на зарплату простого повара. Даже после того как она заставила Алэна пройти тест на отцовство, назначенные по суду алименты едва покрывали расходы на дневной присмотр за ребенком. У него не было свободных средств, все было вложено в ресторан. Но она этого не сказала. Ее сын и ее личная жизнь Дилана не касались. Его бедро было теплым. Как бы там ни было, но мужчины смотрят на вас совсем иначе, если у вас есть ребенок. Она уже давно не сидела ни с кем вот так, при луне. Во всяком случае, с тех пор точно прошло больше времени, чем с момента, когда она занималась с мужчиной сексом. Она взглянула на Дилана — такого худого, смуглого, опасного и такого близкого — и почувствовала, как по телу, словно искра по бикфордову шнуру, пробежало желание. Она тряхнула головой, чтобы мысли прояснились.
— А ты почему вернулся? — вернула она его же вопрос. И почувствовала, как он пожал плечами.
— Я приехал на свадьбу. Я не собираюсь здесь оставаться. Реджина подавила в себе неблагоразумное разочарование. На самом деле совершенно неважно, как он на нее смотрел. Она наклонилась, чтобы воткнутьбокал в песок. И неважно, что он там подумал. Сегодняшняя ночь закончится, и она больше никогда его не увидит. Она может говорить все, что хочется. Она может делать… Дыхание перехватило. Все, что хочется. Она выпрямилась. Лицо залила краска, голова кружилась. О’кей, сейчас в ней говорит вино. Одиночество и вино. На самом деле она никогда бы не стала… она даже никогда не могла всерьез подумать о том, чтобы… Она поднялась и пошатнулась.
— Полегче. — Он поддержал ее под руку.
— Полегче со мной обычно не бывает, — пробормотала она. Он тоже встал и крепче сжал ее руку. — Что? Она снова помотала головой, лицо ее горело. — Ничего. Отпусти меня. Мне нужно пройтись. — Я пойду с тобой. Она облизнула губы. — Плохая идея. Он удивленно приподнял бровь. Получилось это у него очаровательно. Она подумала, уж не практиковался ли он перед зеркалом. — Но все же получше, чем ломать ноги на камнях. — Со мной все будет хорошо. Для тех, кто мог видеть их из палатки, они, должно быть, смотрелись, как пара влюбленных, которые стояли на кромке прибоя, взявшись за руки. Сердце ее билось. Она попыталась вырваться. Взгляд его скользнул по ее руке. Пальцы его сжались сильнее. — Ты под защитой. Она хмуро посмотрела на него, взволнованная и смущенная. — Ты о чем? Большим пальцем он провел по татуировке на внутренней стороне ее руки выше запястья. Интересно, он чувствует, как бешено бьется ее сердце?
— Вот об этом. Реджина сглотнула, глядя, как его палец скользит по темным линиям на коже.
— Моя тату? Это кельтский знак триединой богини. Помогает всем женщинам. — Это трискелион. — Он провел по трем расходящимся спиралям.
— Земля, воздух, море, соединенные в одном круге. Мощная защита. Он посмотрел на нее. Глаза его были темными и серьезными. Даже слишком серьезными. Она почувствовала толчок где-то в животе, что могло быть вызвано нервами или желанием. — Значит, я в безопасности, — выдохнула она. В свете луны его губы дрогнули в кривой усмешке.
— Ровно настолько, насколько сама этого захочешь. По ее рукам побежали мурашки. Она вздрогнула, почувствовав себя совершенно незащищенной, словно стояла обнаженной у открытого окна.
— Этот знак работает на меня, — сказала она. По крайней мере,так было до сих пор. — Ладно, у меня есть еще дела.
— Уже нет. Калеб сказал, что на сегодня твоя работа закончена. Реджина испуганно мигнула. Значит, он слышал это? Неужели он следил за ней и братом? На мгновение в ней проснулась осторожность. Она не знала, что их слушали. Она не знала о нем ничего, кроме того, что он брат Калеба. Высокая темная фигура, появившаяся на заднем плане в самом конце свадебной церемонии. Ее ноги проваливались в морской песок. Но теперь она знала его. Он едва касался ее запястья, но она всем телом ощущала исходившее от него тепло. Его глаза в лунном свете казались совершенно черными. Они поглощали свет, поглощали воздух, становились все больше и темнее и стали просто огромными, когда он склонился к ней, совсем близко, искушая ее красиво очерченным изгибом рта, дразня обещанием поцелуя. Его дыхание скользнуло по ее губам. Она почувствовала запах вина и еще чего- то — темного, соленого, ускользающего. В ушах был шум, напоминавший звук морского прибоя. Она открыла рот, чтобы набрать воздуха, но он наклонился и закрыл его своими губами, крепко и горячо.
Глава вторая
Он был просто замечательным на вкус, горячим и изумительным, как соль, секс и бренди. Или, возможно, все дело было в вине, которое она выпила. Реджина встала на цыпочки и потянулась вверх, чтобы насладиться этим вкусом. Она почувствовала, как его зубы коснулись ее нижней губы, а язык проник к ней в рот. Напряжение и вожделение выплясывали в ее теле бешеный танец. Если она не глупа и не безнадежно пьяна, то должна прекратить это прямо сейчас. Руки Дилана скользнули по ее спине и задержались на бедрах, чтобы прижать ее еще крепче. Она почувствовала его возбуждение, и у нее перехватило дыхание: этот мужчина был крепким, надежным и реальным, он заполнял собой все пустоты, прогоняя мысли об одиночестве. И она хотела этого. Ей было это необходимо! Ее руки обвились вокруг его шеи, их губы впились друг в друга. Он слегка покачивал ее, и руки его опускались все ниже. Он был таким горячим! Все в ней плавилосьи рвалось ему навстречу. Он сжимал ее все крепче, а когда она чуть раздвинула ноги, обхватил ее бедра и приподнял ее. Ее тело содрогалось от желания. Уступая этому неодолимому напору, этому невыносимому искушению она закрыла глаза. Глупая, глупая… Она оторвалась от него. Сердце глухо стучало в груди. Со стороны палатки их никто не мог видеть. Ни ее мама, ни кто-нибудь еще. Ну ладно, мама здесь ни при чем, она ушла вместе с Ником. Но…
— Нет! — выдохнула Реджина. Дилан напрягся, руки его дрогнули. — Нет? Голова ее кружилась, в висках стучала кровь. Она была словно открытая рана и, если бы не получила передышку, закричала бы.
— Не здесь, — уточнила она. Она скорее почувствовала, чем услышала, как он рассмеялся. Если бы они лучше знали друг друга, она бы ему врезала. Реджина нахмурилась, и брови ее сердито сдвинулись. Конечно, если бы она знала его получше, то не обнималась бы с ним на глазах у всех! Прежде чем она успела додумать эту мысль, Дилан обнял ее и понес через полоску глинистого сланца. Босиком? Он шел по воде, поднимая брызги. Там, где суша вдавалась в море, беспорядочно лежали гранитные плиты, словно груда обвалившихся строительных блоков. Реджина вцепилась в его плечи. — Что ты делаешь? Дилан обогнул высокий выступ скалы.
— Все в порядке. Я понял тебя.
— Еще нет. В полутьме блеснула его улыбка. Он посадил ее на сухой камень, гладкий и теплый от солнца, и закрыл ей рот поцелуем, в котором она утонула. Этот поцелуй уничтожил остатки ее здравомыслия. От вина и желания кружилась голова, ее покачивало, словно прибоем. Сердце билось — быстро, сильно, безрассудно. Она была охвачена огнем, а ее губы оказались такими же жадными и ненасытными, как и его. Кожа его была горячей и упругой. Реджина забралась к нему под пиджак и рванула рубашку, отчаянно стараясь заполучить как можно больше ощущений, которые можно было бы унести с собой в долгие ночи одинокой жизни.
— Приласкай меня! — потребовала она. Везде. Где угодно. Он подчинился. Руки Дилана, такие же сильные и худые, как и весь он, гладили ее через платье, обволакивали и ласкали, пока ткань, казалось, не начала задевать открытые нервы. Колени ее задрожали. Он провел рукой по ее груди,приподнял ее и, раздвинув вырез платья, раскрыл для прохладного ночного воздуха. Ее нежная грудь лежала в его смуглой руке, его пальцы поглаживали тугой сосок. У нее перехватило дыхание. Рука под ее спиной была очень теплой. Он приподнял ее грудь и, взяв сосок в рот, несколько раз с силой втянул. И она кончила — уже только от одного этого — серией быстрых легких толчков. Желание поднималось в ней, как пузырьки игристого вина.
— О-о-о… О господи! Кровь в ней кипела, лицо горело. Она посмотрела вниз, на его темную голову, на свои пальцы, запутавшиеся в его волосах, и в голове все смешалось. Она никогда раньше… Наверное, она не сможет даже… Она сглотнула. Разумеется, сможет. Она должна.
— Что ж… — Голос ее прозвучал неестественно бодро.
— Это было так…
— Потрясающе!
— Быстро. Он отодвинулся и, по-прежнему стоя на коленях, прижал руку к ее губам. — Я еще не закончил с тобой. Ох… Реджина сжала ноги. Или попыталась это сделать, потому что он помешал ей. Она должна сказать ему — вежливо сказать! — что с нее достаточно. И дело не в том, что она не была ему благодарна. Она впервые за долгие годы испытала оргазм от одного только прикосновения мужчины. Она была обязана этим ему. Он стянул с нее платье, и Реджина задрожала. Ей действительно нужно было что-то сказать! Он потянул вниз ее трусики. Его волосы касались ее живота, дыхание обжигало… Она залилась краской. — Ой, послушай, не нужно… Он провел языком по ее бедру, и в голове у Реджины помутилось. Она больше не могла говорить. Ей уже не нужно было… ничего делать. Она попала в плен его теплых настойчивых рук и нетерпеливого опытного рта. Он все не отпускал ее, а над ее головой кружилось звездное небо, внизу слышался шепот волн, и казалось, что земля плывет под ногами. Она сопротивлялась, но давление внутри нарастало, словно закручивали пружину, и она уже была не в силах этого выносить, пока снова не кончила между его руками, под его губами. Он замер. Она чувствовала себя ослабевшей и обессиленной.
Он тяжело дышал, грудь его была теплой и влажной. Она скользнула пальцами под его рубашку, к глухо бившемуся сердцу. Потом услышала тихий звук расстегиваемой молнии, и он лег туда, где только что был его рот. «О да…'BB — подумала она. А затем: «О нет…» А после, почувствовав его горячее естество: «О черт…» Она задохнулась. — Остановись! Он замер, но ненадолго.
— Нет… Чтобы не закричать, она закусила нижнюю губу. Он был очень приятным, твердым и приятным, он заполнял ее всю, распирал изнутри. Там. Она била его в плечо в такт с толчками.
— Я не хочу… ты не должен… я могу забеременеть! Последние слова превратились в вопль. Он чуть откинулся назад, блеснули черные глаза.
— Ну и?.. Она снова ударила его.
— Убирайся! Со смешанным чувством облегчения и неудовлетворенности Реджина почувствовала, как он вышел из нее. Но он тут же развернул ее лицом к скалам и обхватил руками за бедра. Чтобы не упасть, она оперлась ладонями о холодную и шершавую поверхность камня.
— Что ты делаешь? Глупый вопрос. Она чувствовала, как его напряженный член терся и давил сзади, мокрый и скользкий от ее сока, крадущийся в расщелину между ягодицами. Она окаменела, во рту пересохло от ужаса и желания.
— Ох… нет. Я не… Его рука обвилась вокруг ее талии, он прижал ее к себе.
— Молчи. Она сжала зубы. О’кей, она действительно обязана ему. Но не настолько… Он обеими руками сжал ее бедра и навалился сверху. Его пальцы впились в ее тело. Он конвульсивно дернулся. Она ощутила горячее дыхание у себя над ухом и почувствовала что-то теплое и липкое на пояснице. Ох… Слава богу, он кончил не в нее. Его теплое тяжелое тело содрогалось у нее за спиной. Где-то под сердцем шевельнулась странная нежность. Оторвав одну руку от камня, она погладила его по ноге. По бедру. Нога была волосатой, твердой, мускулистой. Он повернул голову и уткнулся лицом в ее волосы. От этой неожиданной ласки что-то перевернулось у нее в груди. Она в изнеможении закрыла глаза и положила голову на камень. Постепенно тело ее остыло. Его дыхание выровнялось. Она уже могла воспринимать окружающее: твердый камень под коленями, туман, поднявшийся вокруг голых ног, насыщенный соленый запах моря и секса… А потом он отпустил ее. Она услышала, что он одевается, и вздрогнула от холода.
— Ты кое-что потеряла. Голос его был глубоким и вежливым. Голос Калеба. Реджина открыла глаза.
— Чувство собственного достоинства? Он даже не улыбнулся. О’кей, получилось неудачно, действительно ничего смешного. Она сглотнула, чувствуя, как на нее, словно прилив, накатывает отрезвление. Совершенно не смешно.
— Свои трусики, — ответил он.
— Точно. Покраснев, она обернулась. А вот и они. Пряча глаза, она выхватила клочок нейлона у него из рук. — Спасибо. Он наклонил голову.
— Не стоит благодарности. Если бы он ухмыльнулся, она бы его убила. Он смотрел с раздражающим и лишающим ее мужества равнодушием, как будто никогда не был внутри нее, как будто они никогда… О господи… Внутри у нее все сжалось, колени задрожали. Ни за что на свете она не станет одеваться под отсутствующим взглядом этих черных глаз! Реджина скомкала чертовы трусики и зажала их в кулаке. И что теперь?
— Ты собираешься вернуться к столу? — спросила она.
— Мне нечего там делать. Это правда. Реджина закусила губу, испытывая облегчение и разочарование одновременно.
— Ты мог бы попрощаться. Не с ней, разумеется. Ей совершенно безразлично, что она больше никогда его не увидит. Он пожал плечами.
— Маргред даже не заметит, что я ушел.
— Зато твой брат заметит. Черные глаза Дилана блеснули.
— Я приехал сюда не ради брата. Наступило неловкое молчание, нарушаемое только шепотом волн и шелестом гальки, напоминавшим бряцанье китайских колокольчиков «музыка ветра». Со стороны палатки к ним долетали обрывки песен, слишком слабые, чтобы Реджина могла разобрать мелодию или слова. Она открыла рот, чтобы сказать хоть что-то, хотя бы что-нибудь. Это было забавно. Давай больше никогда так не делать… — Ты знаком с Мэгги? — спросила она.
— Ты знал ее еще до того, как она вышла замуж?
— Да. Реджина растерялась. Это не твоя проблема, напомнила она себе. Просто не твое дело. Но Маргред работала у нее. Реджина взяла ее помощницей в ресторан, после того как Калеб нашел ее на берегу, голую и истекающую кровью после удара по голове. Маргред утверждала, что не помнит ничего до того, как попала на остров. Реджина всегда подозревала, что эта женщина скрывается от темного прошлого. Но если Дилан знал ее… Реджина нахмурилась.
— Откуда? Он удивленно приподнял брови. — Думаю, тебе нужно спросить об этом у нее. — Обязательно спрошу. Сразу же, как толькоона вернется после медового месяца с твоим братом… А может быть, и нет.
— Или ты сам можешь рассказать мне об этом прямо сейчас, — сказала Реджина. — Нет. Реджина, по-прежнему сжимая в кулаке трусики, скрестила руки на груди.
— Ты всегда такой разговорчивый после секса? Или все дело во мне?
— Вероятно, я просто не люблю сплетен. — А может, ты кого-то покрываешь. Он не ответил.
— Ее? — попыталась угадать Реджина. — Или себя?
Все женщины у людей одинаковы. Вечно чего-то хотят. Дилан рассматривал эту с чувством смиренной неудовлетворенности. Ему нравилось, как она выглядит: прямые стриженные волосы, немного угловатое тело, так контрастировавшее с мягкими чувственными губами и четкими чертами лица. Его притягивала ее непохожесть на других, ее энергия и напряжение, заключенные в маленьком женском теле. Ему доставило удовольствие раздеть ее и наблюдать за тем, как она теряет голову. Сейчас ее большие темные глаза превратились в точки, а подбородок воинственно задрался. Теперь, когда он овладел ею, она считала, что он ей что-то должен: уделять внимание, отвечать на вопросы… Или еще какие-то глупости. В общем, не так уж она и отличается от других. Он решил, что она ведет себя как и подобает человеку. К несчастью для нее, он был совсем не таким.
— Давай я провожу тебя назад, — предложил он.
— У тебя, должно быть, найдется еще работа. Ее подбородок задрался еще выше.
— Не нужно меня никуда провожать! Я сама могу дойти, куда захочу. Он был почти изумлен и отступил в сторону. Она дошла до края воды и остановилась. Конечно, она же не могла видеть в темноте. Дилан вспомнил, каково это было до его первого Обращения. Острые осколки скал изрежут ее узкие человеческие ноги. Она двинулась вперед. Он нахмурился. Он не собирался тратить понапрасну дыхание или силы на то, чтобы пререкаться. Но и не мог стоять в стороне, пока она будет увечить ноги, пробираясь по прибрежным камням. Мысленно смеясь над собственной слабостью, он поднял ее на руки. Реджина вскрикнула и рванулась, головой ударив его снизу в подбородок. Челюсть пронзила острая боль. Он рявкнул:
— Сиди спокойно! Она повернулась, и ее лицо оказалось в нескольких сантиметрах от его.Ее волосы мягко касались его щеки и пахли фруктами, земляникой или…
— Ты меня удивляешь, — заявила она. — Я и сам себе удивляюсь, — пробормотал он в ответ. — А в чем дело? Никогда раньше не брал девушек на руки?
— Да уж, нечасто. Это абрикос, решил он. Она пахнет, как абрикос, спелый и терпкий. Она оказалась тяжелее, чем он ожидал, и мышцы на его крепком, словно из упругой стали, теле напряглись. Кожа под ее коленками была мягкой и гладкой. Чтобы уколоть ее, он сказал: — Обычно они просто лежат. В сумрачном свете блеснула ее улыбка. — Это объясняет, почему тебе явно не хватает навыка. Он тихо рассмеялся.
— А ты? Вокруг его щиколоток плескалась вода. Она крепче обняла его за шею.
— А что я? — Тебя часто вот так… хм… носят на руках?
— Ты хочешь спросить, сплю ли я со всеми подряд? Он сам не знал, что именно хотел спросить. Или зачем.
— Твоя личная жизнь меня не касается. Она фыркнула.
— Это понятно. Иначе ты воспользовался бы презервативом. По правде говоря, у нее было не больше шансов заразить его, чем у него — сделать ей ребенка. Но Дилан не собирался объяснять ей это. Даже если бы он попытался, она бы все равно не поверила. Он вышел из воды и опустил ее на песок. Она вздохнула. — Послушай, тебе не о чем беспокоиться. Ты у меня первый… ох, за очень долгое время. Он, испытывая удовлетворение и одновременно проблеск вины, нахмурился. Он не должен был ничего чувствовать. У таких, как он, это не принято. Они ищут в сексе чувственный опыт и избавление от физического напряжения. Они не ослепляют себя эмоциями и не связывают партнеров несбыточными надеждами.
— Твоя обувь. — Он кивнул. Ее туфли лежали за линией прибоя, и их кокетливые каблучки и тонкие ремешки были явно не приспособлены для ходьбы по скалам и песку. — Да. — Она подхватила их. — Спасибо.
— Не стоит благодарности. Он поймал ее взгляд, теплый и осторожный, и почувствовал, как внутри разливается тепло. Он снова хотел ее. И этот всплеск чувств насторожил его. С этого момента он должен научиться не заниматься любовью с людьми. Он был слишком близок к тому, чтобы быть одним из них. А эта вовсе не так уж и хороша, уговаривал он себя. Несмотря на силу ее ответной реакции и удовлетворение от того, что он довел ее до оргазма. Нуда, по людским стандартам это был приемлемый вариант. Но он привык к партнершам, которые знали, что доставляет удовольствие им и как доставить удовольствие ему. Ему было четырнадцать и он горевал по матери, когда у него случилась первая любовная связь с сексапильной женщиной-селки 1, которая оттачивала свои навыки и похоть тысячелетней практикой. Она была абсолютно не похожа на эту напряженную, постоянно спорящую человеческую женщину. Ее слова звучали у него в голове. Ты у меня первый… ох, за очень долгое время. В груди у него сжалось. Воздух был слишком теплым. Теплым и душным. Он опутывал его, словно рыбацкая сеть, сдавливал легкие, перекрывал горло. Дилану было трудно дышать. В нем поднималось бешеное желание уйти, убежать, вернуться на свободу, в море. Он не шевелясь стоял на камнях, пока эта женщина, Реджина, теребила свои туфли. — Ну ладно. — Она выпрямилась и широко улыбнулась.
— Желаю тебе хорошо провести время на острове. — Я уезжаю сегодня ночью. Улыбка ее поблекла.
— А-а-а… Тогда, думаю, я тебя уже не увижу. Случайное движение, нежное невольное прикосновение к его бедру обожгло Дилана, словно раскаленное клеймо. Дети моря ни к кому так не прикасаются. Они или сражаются, или спариваются. Его руки сжались в кулаки. — Нет, — сказал он. Не говоря больше ни слова, она отвернулась. Он остался на месте, а она побрела по берегу, в сторону света и музыки, бросив его одного.
Глава третья
Башня Кэйр Субая была очень старой, и камни ее скрепили туманы и волшебные чары. Принц, изнуренный долгими годами и ответственностью, был еще старше. Но пока он находился в башне на острове селки, в их Убежище, он не старел. И он не умрет. Конн ап Ллир, принц морского народа, Повелитель моря, смотрел из окна на запад и слушал, как внизу, разбиваясь о камни, поют волны, а северный ветер, словно острый нож, прорезывает скалы. Он мог узнать демона даже на другом конце земли, и сейчас это чувство, расплываясь как темное губительное нефтяное пятно, охватывало остров, который люди называют Краем Света. Конн не стал бы проклинать демонов, если бы они покорили людей и остров погрузился в морскую пучину. Тысячелетиями дети моря поддерживали с демонами непростой мир, на скорую руку залатанный компромиссами и нарушенными обещаниями, мир, подвергавшийся ударам гордыни и корысти. Он верил, что этот мир будет сохранен и в дальнейшем. Верил, пока шесть недель назад демон не убил одного из подданных Конна на Краю Света. Он взялся за край письменного стола — массивной плиты из резного орехового дерева и железа, которую удалось поднять с испанского галеона, потерпевшего крушение у берегов Корнуэлла. Все, что пребывало в море или на его дне, все, что поглотила морская пучина, принадлежало ему и находилось в его распоряжении. Его владения охватывали девять десятых поверхности земли. Но демон все же ускользнул от него.
Мысли его, разлетаясь, кружились в темноте в поисках источника тревоги, в поисках угрозы. Но с таким же успехом он мог бы попытаться отделить от стремительно несущегося потока одну каплю. Демон выскользнул из его рук и исчез в постоянно движущемся океане людей. Конн опустил голову. Во рту был горький вкус поражения. Спавшая у его ног гончая вздрогнула во сне и жалобно заскулила. Под окнами башни билось море, неукротимое, широкое и глубокое. Он не мог дотянуться до него, и оно насмехалось над его слабостью. Были времена — о них и сейчас поют киты, — когда власть Повелителя моря была полной и всеобъемлющей, когда морской народ жил в гармонии со всеми существами в воде и над водой, когда они могли повелевать ледниками и переноситься вместе со струями дождя. Даже отец Конна, Ллир, прежде чем отказался от человеческого обличья и всех своих обязанностей…
Но Конн не мог думать о самоустранившемся короле без злости, и злость была тем, чему он научился, чтобы отречься от себя. Он неторопливо развел руки в стороны и опустил их на карту на столе. По мере того как сокращаласьчисленность морского народа, уменьшалась и волшебная сила правителей. И теперь задача Конна заключалась в том, чтобы, используя все средства и инструменты, сохранить оставшееся. На лестнице послышались шаги. Конн поднял глаза. На пороге, почти касаясь головой арки из грубо отесанного камня, стоял Дилан. Это был как раз один из таких инструментов. Скорее, орудие. Дилан, сын морской ведьмы Атаргатис и человека, был честолюбив и изобретателен, и после ее смерти Конн взял мальчика под личную опеку. Дилану еще предстояло продемонстрировать какие-то способности сверх тех, что присущи всем селки, — сексуальной привлекательности и легкого колдовства по поводу погоды. Но он уже доказал свою отвагу и преданность, а в данной ситуации приходилось использовать то, что имелось под рукой.
— Вы посылали за мной? — спросил Дилан.
— Да.
— Из-за недовольства он ответил излишне резко, но тут же взял себя в руки.
— Я должен тебе кое-что показать. Дилан окинул взглядом карту, закрывавшую весь стол. — С каких это пор мы зависим от человеческих карт?
— Она годится для осуществления моей цели, — сказал Конн.
— Какой цели? Вместо ответа Конн развел на столе руки и сконцентрировался, добавляя небольшие подробности к той информации, которая уже содержалась на карте. Постепенно изображение на ней ожило, мерцающие цветные точки стали напоминать звезды на ночном небе, из которых образовывались потоки и сгустки света. Брови Дилана удивленно взлетели вверх.
— Впечатляет. Что это? Конн сжал кулаки, игнорируя легкую головную боль, которая всегда сопровождала его занятия магией. Карта пульсировала, переливаясь разными красками. — Серый цвет, вот эти широкие полосы, показывает места обитания людей. Голубым отмечен наш народ. Мало, слишком мало, всего какая-то тысяча точек света, затерянных в необъятных океанах.
— Дети земли находятся здесь.
— Палец Конна, постукивая по священным местам сидхе, двигался по зеленой линии вдоль горной цепи.
— Демоны здесь. Он показал места расположения детей огня, словно кровь проступавшие через разломы земной коры и на сложных формах рельефа. Дилан подошел ближе и прищурился.
— Я не вижу на вашей карте детей воздуха.
— Потому что их здесь нет. Вмешательство ангелов встречается гораздо реже, чем считает большинство людей. И чем хотело бы, — сухо ответил Конн. — Кроме того, беспокоит меня все-таки активность демонов.
— Это из-за Гвинет? Ярость Конна медленно закипала. Шесть недель назад демон в обличье человека выманил селки Гвинет из Гиорта на сушу, забрал ее шкуру, пытал, а затем убил.
— Из-за того, что они убили одного из нас, — согласился Конн, — и из-за того, что попытались во всем обвинить людей. Я не позволю провести себя и втянуть в войну демонов с Небесами и человечеством. Дилан хмурился, глядя на карту. Темнота, которую Конн почувствовал еще раньше, исходила от красного пятна на побережье острова в штате Мэн.
— У вас может не оказаться выбора. Если демоны нарушат равновесие…
— Маргред восстановила равновесие, когда утащила убийцу Гвинет в море. Дилан приподнял бровь.
— Жизнь за жизнь?
— После Обращения. Элементали бессмертны. Селки возродится в море, а демон попал в вечное заключение. С точки зрения Кона, размен справедливый. — Но действия Маргред могут вызвать определенные последствия…
— Вы думаете, она в опасности? — быстро спросил Дилан. — Я думаю, что это вполне возможно. — Месть? Конн задумался. Демоны понимают, что такое справедливость, но они ею не руководствуются. Месть определенно будет иметь место, но при этом ими управляют гораздо более практичные соображения.
— Скажем так, демонстрация силы может подвергнуть Маргред риску.
— Зачем вы говорите мне все это?
— Она вышла замуж за твоего брата. Губы Дилана раздвинулись, обнажив зубы.
— К несчастью. Теперь она человек. А это означает, что ее судьба меня больше не касается. Или вас… Эти недосказанные слова как будто повисли в воздухе.
— Пока она не носит ребенка от твоего брата, — бесцветным голосом заметил Конн. Бледное лицо Дилана стало совсем белым. А здесь замешаны чувства, подумал Конн. Похоже, он без колебаний пойдет к цели. — Какое это может иметь значение? — спросил Дилан.
— У твоей матери была сильная кровь. Ее дар был очень могучим. Существуют песни… «Интересно, пророчество это или выдумка?» — подумал Конн. Из песен китов ничего понять нельзя. Эти крупные млекопитающие еще в меньшей степени, чем селки, обладают чувством времени.
— Существуют предания, что дочь из рода Атаргатис может навсегда изменить баланс сил и судьбу своего народа.
— Дочь…
— Глаза Дилана были непроницаемо черными.
— Не сын? Конну понравилось его разочарование. Для них обоих было бы лучше, если бы могущество Атаргатис перешло к ее сыну. К Дилану.
— В песнях говорится о дочери. — Тогда…
— Дилан нахмурился, по-прежнему глядя на карту, где остров Мэн был окрашен красным. — Тогда моя сестра. Конн покачал головой.
— Твои брат и сестра люди. До сих пор демоны считали, что на них не стоит обращать внимание. Но если у твоего брата будет ребенок…
— Или если он будет у меня.
— Да. Я надеялся…
— Конн осекся. Он больше не позволял себе надеяться, осталась только злость. — Сочетание крови твоей матери и дара Маргред может принести пользу нашему народу. Или угрозу со стороны демонов.
— Так чего же вы хотите от меня? Чтобы я попросил брата не спать с женой? Конн тоже думал об этом. — А он тебя послушается?
— Нет. Конн пожал плечами.
— Тем лучше. Нас становится все меньше. Нам необходимы дети. Нам необходим этот ребенок. Дилан ухмыльнулся.
— При условии, что Маргред сможет забеременеть от него.
— При условии, что их ребенок будет селки. И девочкой. Тогда — да.
— Слишком много условий. Губы Конна скривились в редкой для него улыбке. — Верно. — Очень немногие могли позволить себе говорить ему правду.
— И все же что-то притягивает демонов на Край Света. Я хочу, чтобы ты выяснил, что именно. Дилан пристально смотрел насвоего повелителя. Стук сердца гулко отдавался в ушах. На мгновение ему даже показалось, что он неправильно расслышал Конна. — Но это работа хранителя. Взгляд принца был чистым и светлым, как морозный воздух, глубоким и бескрайним, как море.
— Ты отказываешь мне?
— Я… Нет, мой повелитель. — Он был напуган, но не глуп. — Но почему бы вам не послать туда одного из них? Хранители были приближенными Конна, его элитой. Избранные за преданность и силу своего дара, они обеспечивали принцу мир, защищая его царство от уничтожения людьми и демонами. С четырнадцати лет Дилан горел желанием стать одним из них и носить на шее знак хранителя. Но, как бы горько это не было, ему пришлось признать, что он слишком близок к людям, чтобы обладать такой силой и пользоваться доверием принца.
— У них нет твоего знания острова, — сказал Конн. — И твоей связи с ним. Перед глазами Дилана вдруг возник образ колючей женщины с татуировкой на запястье и телом, переполненным энергией. Мы никак не связаны, подумал он. Это был всего лишь секс. А такое у него было со многими женщинами. И он отогнал воспоминание о том, как она сказала: «Ты у меня первый… ох, за очень долгое время». Конн, должно быть, принял его молчание за недовольство.
— Ты ведь там вырос. Мысли Дилана снова вернулись в башню, к теме разговора. — Это было много лет назад.
— Там живет твоя семья. Это был болезненный момент.
— Они больше не моя семья. Теперь я селки. Конн смотрел на него холодными светлыми глазами. — У тебя там есть человеческое жилье не более чем в трех милях к востоку от их дома. Дилан покраснел. Как много он знает? И сколько информации у Конна против него? — Это был остров моей матери.
— Дом построил твой отец. Он этого не знал. Он уговаривал себя, что это не имеет значения.
— Это просто место, где можно остановиться, только и всего, — сказал Дилан. — Оно как раз и пригодится, — согласился Конн. — Тебе может понадобиться пожить среди них некоторое время. Внутри у Дилана все оборвалось.
— После более чем двадцатилетнего отсутствия мое внезапное повторное появление, скорее всего, вызовет вопросы у местных жителей.
— Не такое уж оно и внезапное, — заметил Конн.
— Ты ведь был на свадьбе брата. Как раз об этом Дилан сейчас жалел.
— Это совсем другое дело. Тогда мне не нужно было разговаривать с ними. И с отцом. И с сестрой. На верхней губе у него выступил пот.
— Они захотят узнать, зачем я здесь. — У людей есть для этого подходящая история. О блудном сыне.
— Не думаю, чтобы мой брат…
— Мой старший брат и хороший сын, который остался с отцом! — …принял такое объяснение моего возвращения.
— Тогда придется предложить ему другое, — холодно ответил Конн. — Ты наверняка сможешь придумать оправдание, которое его удовлетворит. Неожиданно в его голове снова всплыл образ той женщины в лунном свете: подбородок задран, рука сжимает скомканные трусики…
— Да, — медленно ответил Дилан, — смогу Реджина считала двадцатки у стойки кассового аппарата. Сорок, шестьдесят, восемьдесят… Приток посетителей закончился, туристы отправились на паром, отходивший на материк в два тридцать. Косые лучи послеполуденного солнца пробивались сквозь выцветший красный навес ресторана, нагревая виниловую обивку кабинок и поцарапанный деревянный пол. За зеркальным стеклом окна виднелась яркая синева гавани и лодки на спокойной воде. Движения Маргред, которая переставляла бокалы с пустого стола в мойку, были медлительны и грациозны, как у кошки. Они с Калебом вчера вернулись после двух ночей, проведенных в Портленде.
— Ладно. — Реджина надела резинку на пачку купюр. — Как ваш медовый месяц? Маргред медленно и удовлетворенно улыбнулась, блеснув зубами.
— Слишком короткий. Реджина рассмеялась, хотя на душе было тоскливо.
— Это все, на что ты могла рассчитывать, выходя за единственного полицейского на острове в разгар сезона. Если бы ты подождала до сентября, он смог бы повезти тебя в настоящее свадебное путешествие. Может быть, на Гавайи. Или в Париж. — Я не хочу в Париж. — Улыбка Маргред стала еще шире.
— А Калеб не хотел ждать. Реджина поборола приступ зависти. А была ли она когда- нибудь так счастлива? Так желанна? Так… уверена? — Я удивилась, когда увидела на свадьбе его брата, — сказала Реджина.
— Дилана? — Маргред насторожилась и, продолжая вытирать стол, подняла голову. — Он тебе понравился? — Я перекинулась с ним едва ли парой слов. Это правда:у нее всего лишь был с ним секс на берегу. Действительно замечательный секс. А вот разговора не получилось. Лицо ее горело. Впрочем, я ничего подобного и не искала, напомнила себе Реджина. И он, очевидно, тоже. По крайней мере с ней.
— Он, похоже, тебя откуда-то знает, — добавила она. Маргред замерла с тряпкой в руках. — Он ведь брат Калеба. — Нет, по прошлой жизни.
— Реджина вытерла ладони о передник. — Он сказал, что знал тебя раньше. — Он так сказал? — Маргред неторопливо и размеренно двигала тряпкой по столу. — Что он еще сказал? Перед глазами Реджины стояло мрачное лицо Дилана. Я приехал сюда не ради брата. Она откашлялась.
— По правде говоря, больше ничего. Просто это показалось мне интересным. Потому что ты, как известно, потеряла память.
— А-а-а. Оставь это. Это не твоя проблема. И не твое дело. — Так как вы с ним познакомились? Маргред, по-прежнему держа тряпку в руке, выпрямилась. — Тебе любопытно? Реджина нахмурилась.
— Я беспокоюсь. Ты ведь моя подруга, черт побери! И работаешь у меня. И жена Кэла. — Действительно. И как подруга я прошу тебя оставить эту тему. Реджина с коротким щелчком задвинула ящик кассового аппарата. — Ладно. Выражение лица Маргред смягчилось. — Клянусь, в наших отношениях нет ничего такого, что могло бы не понравиться Калебу.
— Так он об этом знает? — вырвалось у Реджины.
— Ну да. У меня нет секретов от Калеба. — Ручаюсь, что потеря памяти очень этому способствует, — пробормотала Реджина себе под нос.
— Что ты сказала? Звякнул колокольчик над дверью. В ресторан вошла Джейн Айви, хозяйка магазина сувениров на острове. На ней был мешковатый кардиган, и выглядела она решительно — как женщина, исполняющая свой долг.
— Что вам будет угодно? — спросила Реджина.
— А вот и невеста! — воскликнула Джейн, словно эти слова относились не к ней.
— Вы, милочка, в субботу выглядели просто потрясающе.
— Спасибо, — сказала Маргред.
— Да и вся свадьба… Все было очень мило, — сказала Джейн. Маргред улыбнулась.
— Это заслуга Реджины. Джейн кивнула, отчего колечки ее туго завитых каштановых волос дрогнули. — Ну, я это знаю. Поэтому и зашла. В сентябре на день рождения Фрэнка приедут мои девочки, — сказала она, обращаясь уже к Реджине.
— Это… прекрасно, — ответила та. Хотя что, собственно, прекрасно? Насколько она помнила, Джейн прекрасно обходилась без своих детей. Сыновья ее остались на острове, унаследовав бизнес отца по промыслу лобстеров, и даже купили собственные лодки. А дочери уехали на материк в поисках образования, мужей и своего шанса в жизни. Иногда они возвращались сюда.
— После того случая с Фрэнком, зимой, мы и не надеялись, что он дотянет до шестидесяти пяти, — сказала Джейн, щелкнув замком сумочки.
— А он смог это сделать, старый плут! Так или иначе, но они все приезжают. У нас будет большой званый обед. И я хочу, чтобы вы все там организовали. Эти слова доставили Реджине огромное удовольствие — сродни тому, как кусаешь свежеиспеченную сдобу, теплую и мягкую. Хотя она и так знала, что готовит вкусно. Но у нее было не так много возможностей продемонстрировать это. — На самом деле я не…
— Мы не занимаемся обслуживанием вечеринок, — заявила Антония из кухни.
— Мы готовим еду на вынос. Вы можете выбрать в меню все, что захотите. — Ох… — Джейн погрустнела.
— Ну, тогда…
— Сколько будет гостей? — спросила Реджина.
— Не знаю, человек тридцать, — наугад сказала Джейн. Реджина подумала, что с таким количеством гостей она запросто справится, и ее охватило радостное возбуждение. Она сможет накормить тридцать человек даже в полусонном состоянии! И если Маргред согласна помочь с сервировкой…
— Поговорите в гостинице, — сказала Антония.
— Возможно, тамошний шеф-повар может…
— Я уже была в гостинице. Он хочет по сорок восемь долларов с человека и по двадцать четыре с детей, которые все равно не будут есть ничего, кроме шоколадного молока и хот- догов. — Мягкий подбородок Джейн решительно приподнялся.
— Я хочу, чтобы этим занялись вы!
— Тогда выберите из меню, — сказала Антония. — Фрэнку очень понравились маленькие пирожки с крабами, — сказала Джейн, обращаясь к Реджине. Ему понравилась ее еда. Она может сделать это.
— Я хотела бы предложить вам несколько вариантов, — сказала Реджина, мысленно перебирая возможный набор закусок. Маленькие сосисочки, поджаренные на гриле, — это просто, и дети смогли бы перекусить ими. Канапе. Может быть, горгонцола с кедровыми орешками. Поджаренная спаржа, обернутая в сыровяленую ветчину… — Я могла бы зайти к вам в магазин, и мы все обсудим. Скажем, в четверг. — По четвергам она работала с обеда до закрытия.
— В четверг утром. Лицо Джейн расцвело, на нем было написано облегчение и триумф. — В четверг утром, конечно.
— Вы зашли к нам только за этим? — спросила Антония.
— Да. — Взгляд Джейн скользнул по Маргред, задержавшись на ее животе.
— И чтобы повидать невесту, разумеется.
— Что ж, вы ее увидели. И теперь мы можем заняться работой. Настоящей работой, — добавила Антония, когда Джейн уже выплывала на улицу.
— А не пустой тратой времени на вечеринку по поводу дня рождения Фрэнка Айви. — Это не пустая трата времени, — возразила Реджина.
— Мы можем это сделать. И мы должны это сделать!
— У нас нет для этого персонала, — ответила Антония. Это был старый спор, от которого у Реджины сразу же начинала болеть голова. Сейчас они работали по очереди, утром и вечером, а Маргред подключалась по мере надобности.
— Значит, мы наймем…
— Кого наймем? — спросила Антония.
— Если кому-то захочется дополнительно подзаработать, он сможет сделать это на палубе шхуны, промышляющей лобстера, а не драя кастрюли и разнося мудреные закуски. — Я только хочу сказать, что если мы будем развивать бизнес по обслуживанию праздников, просто как сопутствующее направление…
— Мы прекрасно обходимся и без этого!
— Но дела у нас могли бы быть еще лучше. Ресторанное обслуживание позволило бы расширить меню и обеспечило более свободный график работы. Но там, где Реджина видела новые возможности, мать обязательно находила повод для того, чтобы отказать ей. — Значит, теперь у нас проблема с тем, как я веду дела в ресторане? В висках у Реджины тяжело пульсировала кровь. — Нет, мама. Но это бизнес…
— Это чушь собачья! Джейн пришла сюда только для того, чтобы хорошенько рассмотреть Маргред. Реджина прижала пальцы к вискам. — О чем ты, черт возьми, говоришь?
— Я говорю о том, о чем уже говорят все.
— И о чем же они говорят? — спросила Маргред.
— О том, что ты вышла замуж в ужасной спешке. Возможно…
— Прежде чем закончить, Антония сделала не характерную для себя паузу. — В общем, кое-кто поговаривает, что ты, должнобыть, беременна.
— Мама! — протестующе воскликнула Реджина. Инстинктивно она оглянулась, нет ли поблизости Ника, но он был наверху, в квартире, где они жили с тех пор, как больше семи лет назад она принесла его домой: четыре небольшие комнатки с мышами за стенами, с запахом чеснока и красного соуса, поднимающегося из расположенной внизу кухни.
— А что? — Антония воинственно скрестила руки на груди.
— Некоторые женщины находят то, что ищут, и выходят замуж за отца своего ребенка. О боже… У Реджины тоскливо засосало под ложечкой. Как будто сегодняшний день еще недостаточно достал ее! Ее мать уже не могло удовлетворить то, что она управляет рестораном, ей нужно было руководить еще и жизнью Реджины.
— Не всегда все получается, мама. Антония пристально взглянула на нее.
— И что это должно означать? Маргред, бросив вытирать стол, внимательно их слушала. — Вот ты вышла за папу… — сказала Реджина.
— И сколько лет он был с тобой? Два года? Три?
— По крайней мере ты получила имя своего отца.
— И это все, что мне от него досталось. Все остальное делала ты. Платила за все. А он ни разу даже не прислал алименты.
— Ну да, у тебя все получилось намного лучше. От обиды у Реджины перехватило горло. Она никогда не могла договориться с матерью. Они, словно масло и уксус, были слишком разными, чтобы понять друг друга. Или, может быть, слишком похожими. — Я не была… — Она нервно теребила распятие на шее.
— Я хотела сказать, что ценю…
— Он любил нас. Твой отец. Но, сама знаешь, не всем подходит жизнь на острове.
— Я знаю. Господи! Неужели они должны эксгумировать все скелеты из семейного шкафа только потому, что Джейн Айви пирожки Реджины нравятся больше, чем лазанья ее матери?
— Я бы и сама уехала, если бы могла. Ее слова повисли в воздухе — плотные, словно запах горячего жира со сковородки. На лице Антонии была боль, как после пощечины. Реджина прикусила язык. Вот черт…
— Я не беременна, — сказала Маргред. Антония повернулась к ней.
— Что?
— Вы же это хотели узнать? Я бы хотела иметь ребенка. Но я еще не беременна.
— Ты хотела бы иметь ребенка? — переспросила Реджина, вспомнив, как была беременна Ником, как ее все время тошнило, как она постоянно чувствовала себя уставшей и одинокой.
— Вы же только что поженились! Антония фыркнула.
— Поженились, черт возьми! Да они познакомились-то всего шесть недель назад. Брови Маргред удивленно поднялись.
— А я и не знала, что существуют какие-то требования по времени. И сколько же нужно знать человека, чтобы забеременеть от него? В голове Реджины всплыло воспоминание: Дилан, входящий в нее, заполняющий ее, распирающий ее изнутри. И ее собственный голос: «Я ведь могу забеременеть!» Внутри все оборвалось. О господи! Нет, она не может быть беременной. Человеку не может настолько не повезти дважды. Снова звякнул колокольчик, и в дверях появилась фигура, напоминающая огородное пугало: худое лицо, жидкая бородка, грязная рабочая куртка поверх нескольких фуфаек. На отдыхающего не похож, подумала Реджина, даже несмотря на рюкзак. Одежда сильно поношенная, грязные руки, пыльные ботинки… Неделю жил под открытым небом, не меньше. Наверное, бездомный.
— Чем я могу вам помочь? — спросила Антония тоном, который ясно говорил: «Убирайся! Проваливай отсюда!» Ее враждебность была понятна Реджине. На Краю Света средств социального обеспечения едва хватало, чтобы поддерживать собственное население. Паромная переправа и местный бизнес были рассчитаны на постоянных жителей и туристов, но уж никак не на бездомных. Мужчина снял рюкзак с широкого костлявого плеча и с глухим стуком опустил его на пол.
— Я ищу работу. — Как вас зовут? — спросила Реджина.
— Иерихон.
— А фамилия? — Джонс. У него, по крайней мере, есть фамилия. Это было больше, чем могла сообщить Маргред, когда пришла наниматься к ним на работу. — У вас есть опыт работы в ресторане, мистер Джонс? Взгляды их встретились, и у Реджины перехватило дыхание. Алэн говорил, что глаза — это окна души. Реджина догадывалась, что это была лишь уловка, чтобы затащить ее в постель, но все-таки понимала, что он имел в виду. Когда дома никого нет, это сразу видно. Но этот парень… Его глаза были обитаемы, переполнены смутными тенями, словно в голове собралось слишком много призраков, которые отчаянно сражались между собой за место у окон. Шизофреник? Может, злоупотребляет алкоголем или наркотиками? Если и так, Реджину это не особенно тревожило. Половина персонала на ее прежнем месте работы чем-то злоупотребляло — выпивкой, наркотиками или адреналином от прекрасно выполненного обслуживания за обедом. Но она не собиралась брать сумасшедшего в ресторан своей матери, в дом, где живет ее сын.
— Зовите меня Иерихоном, — сказал он. Она откашлялась.
— Хорошо. Так есть у вас…
— Я работал посудомойкой в армии. Маргред поставила поднос для грязной посуды на стойку. — Вы служили в армии? Он кивнул.
— В Ираке? Мой муж был в Ираке.
— Да, мэм. Реджина едва сдержалась, чтобы не застонать. Ясное дело, он скажет именно это. Он может сказать что угодно, лишь бы только получить работу. Или подаяние.
— Мы никого не нанимаем, — сказала Антония. Маргред удивленно подняла брови.
— Но ведь… Иерихон поднял с пола свой рюкзак.
— О’кей. Вот так. Никаких возмущений. Никаких ожиданий. Его безропотное согласие каким-то странным образом словно проникло Реджине под кожу, и она почувствовала в нем родственную душу. Она нахмурилась. У каждого должна быть надежда! — Если подождете минутку, я сделаю вам бутерброд, — предложила она. Он повернул голову, и ей понадобились силы, чтобы без содрогания выдержать этот неспокойный тяжелый взгляд.
— Спасибо, — сказал он.
— Не возражаете, если я сначала вымою руки? — Будьте нашим гостем.
— Если он напачкает в туалете, сама будешь убирать, — сказала Антония, когда дверь за ним закрылась.
— Убрать могу я, — вмешалась Маргред, прежде чем Реджина успела огрызнуться в ответ. Антония недовольно засопела.
— Мы не можем кормить всех, кто шатается по улицам. Реджина была достаточно раздражена, чтобы отодвинуть собственные сомнения на задний план.
— Тогда мы, вероятно, занимаемся не своим делом, — сказала она и направилась в кухню, чтобы приготовить сэндвич. По пути она взглянула на лестницу, которая вела в их квартиру. Ник уже успел побывать в кухне, чтобы съесть свой ленч и проколоть дырочки в заготовках для пиццы. Но она могла бы позвать его вниз еще раз перекусить, а потом отправила бы погулять. Летом им обоим было тяжело. Школа была закрыта, а ресторан работал дольше обычного. У Ника оказалось больше свободного времени, а у Реджины, соответственно, меньше. Но этим летом почему-то было хуже, чем всегда. Может быть, потому что Ник стал достаточно большим, чтобы роптать по поводу запретов матери. Она должна относиться к этому с пониманием. Реджина потерла лоб, в голове уже начала закипать боль.
— Ник, — позвала она. Он не отвечал. Дуется на нее? Сегодня утром она была с ним слишком резкой. Расстроился, виновато подумала Реджина, стараясь не вспоминать субботнюю ночь, руки Дилана на своих бедрах и то, как он двигался внутри нее. Но никакой секс на пляже не мог быть для нее важнее сына.
— Ники! С верхней площадки лестницы жалобно мяукнул их ресторанный кот Геркулес. И больше ни звука. В Реджине нарастало беспокойство. На Краю Света все были в курсе дел друг друга. Каждый сосед приглядывал за каждым ребенком. Здесь дети ходили на берег одни и играли на пляже без присмотра. Но она просила Ника не уходить из ресторана, не предупредив ее. На острове хватало неожиданностей: приливы, туман, карьеры для добычи гравия, подростки за рулем, незнакомцы с безумными глазами… Реджина тряхнула головой. Она не позволит себе испугаться только потому, что какой-то бездомный парень заглянул к ним в ресторан в поисках работы и бутерброда. Хотя она и понимала, что пока ничего не случилось, что она слишком остро реагирует на ситуацию, ладони ее стали потными, а сердце застучало в груди, точно молот. Матери- одиночке не с кем разделить тревогу или вину, поэтому тревога удваивается, а любая опасность приобретает ужасающие масштабы. Что угодно может грозить маленькому человеку, доверенному тебе, твоему ребенку, твоему сыну, самому лучшему и самому необычному, что приключилось с тобой в жизни. И в случае чего вина будет полностью на тебе, потому что это ты не уберегла, это ты не захотела, чтобы он был у тебя на первом месте. Усилием воли Реджина взяла себя в руки и поняла, что стоит, вцепившись в перила лестницы. О’кей, она определенно реагирует слишком остро. Она толкнула дверь в квартиру, и Геркулес тут же проскочил между ее ног в пустую гостиную.
— Ник? Она вытянула шею, прислушиваясь к звуку включенного телевизора, к журчанию воды в ванной. Сына нигде не было. Глава четвертая Ник Бароне восторженно рассматривалмаленький синий ялик. Он мог бы сам спустить его на воду. Он уже достаточно взрослый, чтобы управлять им. Но если он выйдет в море один, мама накажет его. Она уже и так сходит с ума. Но не от него. От бабушки. Он слышал, как они спорили: бабушка говорила на повышенных тонах, мама — тихим голосом. От этих звуков у него разболелся живот. Больше он не мог выносить этого, не мог оставаться в надоевшей квартирке, где ему нечего было делать, кроме как слушать, как сражаются между собой два человека, которых он любил больше всего на свете. Поэтому он ушел. Ник сидел, обхватив колени, и смотрел на спокойную чистую воду, ожидая, когда успокоится боль в животе. Его лучший друг Дэнни Трухильо работал на шхуне своего отца, поэтому Ник не мог зайти к нему домой, а любимое место, куда он приходил посидеть и подумать, заняла группа туристов. Он видел их: парочка мамочек и с полдюжины детей разного возраста, от ровесников Ника до совсем младенцев. И никаких отцов семейства. Вероятно, они сейчас на рыбалке. Или, возможно, работают на материке и возвращаются к семьям только на выходные. Отец Ника тоже работал на большой земле, но он никогда не приезжал к ним. Ни разу. Ник пнул ногою камень. Интересно, ссорятся ли мама и бабушка до сих пор?
Наверное, уже нет. Их стычки никогда не были продолжительными, но лицо бабушки еще часами оставалось сердитым, а мамы — каким-то неживым. От одной мысли об этом живот Ника снова заболел. Спустя некоторое время отдыхающие принялись собирать лосьоны и полотенца и искать свою обувь, после чего весь берег оказался в распоряжении Ника. К нему приближалась лодка под парусом. Она была больше, чем тренировочный швертбот, которым Ник умел управлять, она была даже слишком большой для одного пассажира, которого Ник заметил на палубе. Впрочем, тот не производил впечатления человека, у которого есть какие- то проблемы даже при двух поднятых парусах. И в этих парусах заключалась еще одна странность, поскольку в том месте, где сидел Ник, ветра не было вообще. Лодка проскользнула мимо оранжевых буйков, отмечавших границу мелкой воды. Слишком быстро, подумал Ник.
И слишком далеко. Он уже открыл было рот, чтобы предупредить незнакомца,но в этот момент паруса схлопнулись, как большой пузырь из жвачки, и лодка остановилась. Ник никогда в жизни не видел ничего подобного. Он внимательно смотрел за тем, как парень на палубе — высокий, с длинными темными волосами — крепит концы и бросает якорь. О борт его лодки, поднимая брызги, бились волны. Прибывший оценил взглядом расстояние от лодки до берега, потом посмотрел на Ника. Едва заметно пожав плечами, он шагнул с лодки и чуть ли не по пояс погрузился в воду. Ник хихикнул. Он тут ничем не мог помочь. Да, приятель, вода, должно быть, холодная. Парень откинул назад влажные волосы и посмотрел Нику прямо в глаза. Ник прикрыл рот ладошкой. Вместо того чтобы разозлиться, парень тоже усмехнулся, широко и открыто, как мужчина мужчине. И, хлюпая по воде, побрел к берегу. Ник остался на месте, ожидая, что будет делать этот приезжий дальше. Когда незнакомец вышел из моря, вода ручьями стекала с его шорт и чавкала в туфлях.
— Вы могли бы подплыть сюда на веслах, — сказал Ник.
— Мог бы. Ник не понял, соглашается парень с ним или спрашивает. Тот присел на камень, чтобы разуться. Обычные кожаные туфли, с покрученными на швах краями из-за частого намокания. Он вылил из одной воду и пошевелил пальцами на ноге. Ник нахмурился. Что-то с этими пальцами было не так… Парень опять сунул ногу в мокрую туфлю.
— Или могли бы встать на якорь в гавани, — сказал Ник. Мужчина пробормотал что-то и встал. Он был очень высоким и не очень старым, как для взрослого.
— Я тут ищу кое-кого… Сердце Ника дрогнуло и принялось бешено биться о ребра, потому что в его представлении именно так мог сказать отец, если бы когда-нибудь объявился здесь, чтобы разыскать его. Это была глупая мечта. Ник знал, что такого никогда не произойдет. Своему отцу он был безразличен. Кроме того, Ник знал, как должен выглядеть его отец, его настоящий отец. Ради бога, его показывали по телевизору! Ник всегда говорил так, но, когда у него начинали выспрашивать подробности, ничего толком сказать о своем отце не мог. Но он точно знал, как тот должен выглядеть. И у него не было ничего общего с этим парнем. Тем не менее во рту у Ника пересохло и он спросил:
— Кого?
— Одну женщину. Ник сглотнул. О’кей. Он никогда и представить себе не мог… Он даже не надеялся по-настоящему…
— Как ее имя? Взгляд черных глаз стал пустым.
— Ее имя… Разочарование частично ослабело из-за растущего раздражения.
— Должно же быть у нее какое-то имя.
— Она готовит, — сказал мужчина.
— Он
|
|
