 |
1
Взглянув на грифов, Бид невольно улыбнулся: высота и траектория их полета подсказали ему, что там все еще есть мясо, а значит, его ждет нечто более интересное, чем раскалывание обглоданных костей в по¬пытках добраться до костного мозга. Если ему повезет — если ему очень сильно повезет, — там окажется какое-нибудь издыхающее животное, и тогда он наконец-то сможет наесться до отвала.
Чтобы свернутая узлом шкура со скудными пожитками не ме¬шала ему, он положил ее на одну из больших ветвей ближайшего дерева и затем побежал трусцой, однако отнюдь не напрямик к тому месту, куда слетались грифы: это было бы неразумно. Нет, он предусмотрительно выбрал маршрут, позволяющий ему подо¬браться туда с подветренной стороны, чтобы он мог заранее учуять запах и услышать звук движений любого из оказавшихся поблизо¬сти хищников. Как не раз твердила ему мать, охотник, очутивший¬ся в лесу один, уже не охотник, а добыча. Он, Бид, сейчас впервые в жизни находился в лесу один и потому чувствовал себя очень уязвимым.
…
Сейчас же Бид вообще был один и не смог бы отогнать от до¬бычи и нескольких исхудалых волков. Более того, его жизнь на¬ходилась в большой опасности: даже обыкновенный леопард, не¬ожиданно набросившись на Бида со спины, легко бы его убил. Снова вздохнув, Бид полез на дерево, чтобы понаблюдать за пе¬щерными гиенами, рвущими на куски тушу онагра, и не опасаться при этом, что на него внезапно нападет какой-нибудь хищник. В тех местах, где находится мясо, всегда опасно — опаснее, чем в других местах, — потому что запах смерти привлекает хищников: даже могучие пещерные львы не погнушаются прибежать и отнять пищу у других, более слабых зверей.
…
Взобравшись на дерево, Бид попытался не обращать внимания на муки голода, усилившегося при виде свежего мяса. Он уже не¬сколько дней питался только плодами, грибами и насекомыми, а их, как он очень быстро заметил, недостаточно для его мускули¬стого тела. Он, однако, еще не чувствовал себя настолько истощен¬ным, чтобы подавить гордость и вернуться с опущенной головой в свое племя, к своей матери.
…
Поскольку Бид был еще очень юным, мужчины его племени не проявляли по отношению к нему никакого уважения и заставля¬ли его делать самую неприятную работу. На ежевечерних собраниях охотников, когда принимали решение, куда отправиться за добычей на следующий день, никто не обращал на него ни малейшего вни¬мания. Когда он начинал говорить, мужчины принимались задум¬чиво почесываться, подбрасывать ветки в костер, мочиться или же затачивать наконечники своих копий. Еще они зевали, смотрели куда-то в сторону и всем своим видом показывали, что его мнение их не интересует. Подобные проявления равнодушия приводили к тому, что задуманные Бидом хитроумные и смелые предложения относительно предстоящей охоты превращались в вереницу мало¬понятных слов. В конце концов он замолкал, однако и его слова, и его сердитое молчание воспринимались взрослыми охотниками всегда одинаково: как будто они его, Бида, просто не замечали.
…
Но больше всего не нравилось Биду то, как к нему относились женщины его племени. Даже самые юные из них избегали его и от¬давали предпочтение сильным охотникам с широкими бровями и густыми бородами, рядом с которыми чувствовали себя в безо¬пасности и от которых получали различные угощения. Бида же и трех его друзей женщины считали еще детьми. Он с удовольстви¬ем отколотил бы их древком своего копья, однако взрослые охот¬ники ему бы этого не позволили — как не позволили бы взять какую-нибудь из женщин силой. Биду было непонятно, почему соития порождали между мужчинами и женщинами некие особые отношения, и любой охотник всегда защищал женщин, с которы¬ми он недавно совокуплялся — то есть, получается, почти всех женщин своего племени. Правда, этих женщин было не так уж и много — примерно столько же, сколько пальцев на руках и ногах. Бид нахмурил брови, пытаясь прикинуть, сколько же в племени женщин, однако в его распоряжении не имелось соответствующих числовых понятий — уже сама попытка представить число больше пяти вызвала у него полное замешательство. Нет, он не мог опреде¬лить, сколько в его племени женщин. Он лишь знал, что их коли¬чество приблизительно равно количеству мужчин, потому что, хотя каждый цикл сезонов обязательно погибал охотник — а то и два, — примерно столько же женщин умирали во время родов.
…
Бид сердито сжал челюсти, вспомнив о том, что он еще ни разу не совокуплялся ни с одной из женщин, при этом ему было извест¬но, что совокупление доставляет много удовольствия. Во всяком случае, так утверждали все его соплеменники. Бид знал, как именно должно происходить совокупление, ведь мужчины и женщины за¬нимались этим не таясь, однако сам он этого еще ни разу не делал. Если бы ему удалось раздобыть печень крупного животного или хотя бы одну из его почек, он смог бы преподнести ее в дар какой-нибудь женщине и тогда она отнеслась бы к нему более благосклонно, по¬зволив войти в ее тело… Но у него ведь еще нет бороды!..
…
Вдруг откуда-то выскочил кролик, и Бид тут же схватил с земли и бросил в него толстую палку, которая, со свистом пролетев очень низко, врезалась в кролика с огромной скоростью и силой. У кро¬лика было мало мяса и почти отсутствовал жир, и Бид съел его сырым, не удосужившись развести костер для того, чтобы поджа¬рить свою добычу: уж слишком маленькой она была. Кролик лишь частично утолил его голод, но теперь, по крайней мере, стихла боль в животе.
…
Он не понимал, что происходит. Было, конечно, нелепо пре¬даваться подобным размышлениям, сжимая в руке оружие, но он чувствовал себя парализованным — парализованным потому, что убить эту темнокожую он почему-то не мог, а уходить прочь ему не хотелось, и он, совсем растерявшись, не знал, что ему делать. Кроме того, темнокожая смотрела на него с поразительным спо¬койствием, даже не пытаясь защитить себя или убежать.
А-а, понятно — ее груди! Вид этих мясистых и упругих грудей, похожих на женские ягодицы, не позволил ему убить ее. Биду по¬казалось, что он стоит перед самкой, призывающей его совоку¬питься. Ее рот с розоватыми губами чем-то напоминал возбужден¬ное женское влагалище, и поскольку в Биде сейчас проснулись инстинкты самца, он попросту не мог убить эту самку. Вся агрес¬сивность Бида куда-то улетучилась, и его охватило непреодоли¬мое желание заботиться об этой самке, защищать ее и добывать для нее пищу. Бид поддался инстинкту, заложенному в самцах с древнейших времен. Если бы темнокожая оборонялась или попыталась убежать, инстинкты голодного хищника подавили бы в нем инстинкты, проснувшиеся при виде привлекательной женской груди и соч¬ных губ. Но темнокожая сидела неподвижно, словно выжидая, не выказывая ни малейшего страха, и Бид просто не смог вонзить в нее копье, как ни старался заставить себя это сделать.
…
Он стал разглядывать свою добычу. Ее кожа была темной и от¬вратительной. Кроме того, Бид, присмотревшись, заметил, что она испещрена всевозможными линиями и пятнами. Это было чрез¬вычайно странно. На шее темнокожей висело нечто вроде очень тоненькой кишки с прикрепленными к ней лисьими зубами и — в самом низу, по центру — блестящей раковиной; ее запястья, предплечья и щиколотки были обтянуты полосками кожи с при¬вязанными к ним перышками, на мочках ушей виднелись какие-то маленькие камешки, а в проколотое в нижней части носовой пере¬городки отверстие была вставлена тоненькая косточка.
…
Может, все-таки поддаться желанию утолить голод и съесть эту темнокожую? Или же лучше поддаться желанию, свербящему в нижней части туловища, и насильно совокупиться с ней? Бид не знал, как ему поступить. У него ведь возникло и огромное же¬лание стать защитником этой темнокожей, как будто она была маленькой девочкой и нуждалась в его покровительстве. С другой стороны, он вспомнил, что обещал вернуться в свое племя со шку¬рой одного из темнокожих. Если он выполнит свое обещание, то всю жизнь будет получать самые лучшие куски пищи и перед ним будут заискивать самые привлекательные женщины — настоящие женщины со светлой кожей и крепкими мышцами, а не какие-то немощные подобия женщины с детским лицом.
Наконец его взгляд встретился с взглядом темнокожей. Ее глаза напоминали глаза зубра или оленя, вот только смотрела она так, как смотрит человек. Их обрамляли густые темные ресницы, при¬дававшие им одновременно и странное, и привлекательное выра¬жение. Бид никогда раньше не видел таких ресниц.
Губы темнокожей женщины приоткрылись в улыбке, обнажив абсолютно здоровые, но очень маленькие зубы, которыми невоз¬можно во что-нибудь крепко вцепиться. Улыбка темнокожей за¬ставила Бида невольно улыбнуться в ответ, и он осознал, что у них есть нечто общее: если не обращать внимания на темную кожу, необычные глаза, своеобразный запах и непонятные линии и пят¬на на теле, она, как и Бид, была не животным, а человеком.
…
Затем внимание Ибай привлекла кожа стоявшего перед ней человека: розоватая, а не привычного для Ибай темного цвета. Ибай стало стыдно, когда она увидела, что на коже этого человека нет ни одной татуировки, которая защищала бы его от злых духов. На ней не было также и рисунков, которые рассказывали бы другим людям о его происхождении, о его родственниках и предках, хра¬брых поступках, статусе в племени, о богах, к которым он обраща¬ется с заклинаниями, и о тотемных животных, в которых он может превратиться. На ней даже не было ни одного символа, по которо¬му можно было бы догадаться о значении его имени.
Как он мог ходить по земле таким голым? Когда Ибай плавала в реках, вода смывала рисунки с ее тела, но на нем, по крайней мере, оставались татуировки. Едва она выходила на берег, как тут же рисовала несколько символов на своей коже, а затем какая-нибудь из подруг помогала ей разрисовать тело более тщательно. Когда в ее племени рождался ребенок, на его коже сразу же рисо¬вали охрой и углем защитные символы, оберегающие его от злых духов. А этот взрослый человек выглядел так, как будто он только что родился! Его нагота невольно вызывала у Ибай сомнения от¬носительно того, действительно ли он — человек.
…
Ибай облегченно вздохнула. Бидеа, безусловно, был очень стран¬ным человеком. Иногда он казался ей необычайно умным — напри¬мер, когда легко запоминал новые слова: чтобы он навсегда запом¬нил то или иное слово, нужно было произнести его всего лишь один-два раза. С другой стороны, он зачастую был не в состоянии усвоить простейшие понятия: они не могли впитаться в его созна¬ние, как не может впитаться вода в обмазанную жиром шкуру. Не¬которые из этих понятий — такие, как цвета, «я», вранье, — находи¬лись за пределами его понимания. Однако сейчас его нужно было обязательно научить врать: от этого зависели их жизни.
...
Састекай вернулся в стойбище и разыскал одного из тех мужчин, которые охраняли ночью стойбище, а теперь отдыхали.
— Ты видел Бидеа? Куда он пошел?
— Как я могу увидеть призрака? Уходи, дай мне отдохнуть!
— Он нес в руках медвежью шкуру. Шкуру ты вполне мог увидеть.
— Да, раз ты так говоришь, я и в самом деле видел среди ночи призрака, несшего шкуру. Но я услышал какой-то подозрительный звук и стал смотреть в другую сторону. Я не хочу ничего знать о призраках, а особенно о тех, которые бродят ночью.
— И куда направилась эта медвежья шкура?
— На юг — туда, откуда светит солнце в середине дня. Но по¬чему ты меня об этом спрашиваешь? Неужели ты пойдешь искать призрака? Это очень опасно даже для шамана!
Састекай, ничего не ответив, пошел прочь.
— Приветствую тебя, Састекай! — услышал он голос Хиру.
Юноша обернулся и охотно ответил на приветствие: Хиру был одним из немногих мужчин, не издевавшихся над ним и не считав¬ших юный возраст поводом для насмешек.
— Ты так раскрасился, будто собираешься на охоту. Если подо¬ждешь немного — пока я тоже раскрашу свое тело, — я пойду с то¬бой. Все сильно озлобились после вчерашних споров и потасовок и, похоже, забыли о том, что в середине дня нам всем захочется есть. А Захар, наш вождь, так усердно пытается помирить поссо¬рившихся мужчин и женщин, что ему сейчас не до охоты.
— Благодарю тебя за то, что ты хочешь пойти со мной, — ответил Састекай. — Однако на эту добычу я должен охотиться один.
Хиру удивленно поднял брови, но из благоразумия не стал за¬давать никаких вопросов. Он твердо знал, что охота в одиночку не увенчается успехом, — если только, конечно, боги вдруг не про¬явят особой благосклонности. Впрочем, Састекай, наверное, уви¬дел ночью какой-то вещий сон.
|
|
