Сесилия Ахерн — «Ты здесь»

Глава 1
Лицо числится «пропавшим без вести» до тех пор, пока оно не будет обнаружено и не будет установлено его/ее физическое состояние.
Из Устава Гарда Шихана

… Дженни-Мэй Батлер, маленькая девочка, которая жила через дорогу от нас, пропала без вести, когда я была еще ребенком.

Полиция начала свое расследование, и вышло так, что очень долго ее искали буквально все. Несколько месяцев каждый вечер в новостях показывали посвященные исчезновению девочки сюжеты, тема эта постоянно обсуждалась на первых полосах всех газет, и народ повсюду только об этом и говорил. Вся страна сплотилась в горячем стремлении помочь. Это были самые масштабные поиски пропавшего человека, которые мне довелось видеть за десять лет моей жизни — казалось, что безучастным не остался никто.

Дженни-Мэй Батлер была очень красивой белокурой девочкой с голубыми глазами, и, когда каждый вечер она улыбалась с экранов телевизоров по всей стране, глаза зрителей невольно наполнялись слезами, а родители крепче обнимали своих детей, прежде чем уложить их спать. Она снилась людям по ночам, и за нее молились все и каждый.

Ей тоже было десять лет, и до исчезновения она училась в моем классе. Я каждый день видела ее красивую фотографию, которую показывали в новостях, и слушала журналистов, которые говорили о ней так, будто она была настоящим ангелом. Слушая то, как о ней отзывались сейчас, никто и никогда не подумал бы, что она бросала камни в Фиону Брейди во время переменок, когда учитель не мог этого видеть, или называла меня «коровой в завитушках» перед Стивеном Спенсером, и все только для того, чтобы он обратил внимание на нее, а не на меня. Так нет же, на эти несколько месяцев она превратилась в идеальное создание, и мне казалось жестоким развенчивать этот образ. Через некоторое время я и сама забыла обо всех гадостях, которые она делала, потому что она была уже не просто Дженни-Мэй: она была Дженни-Мэй Батлер, очаровательной пропавшей девочкой, которую каждый вечер, глядя на экраны во время девятичасовых новостей, оплакивали все.

Ее так никогда и не нашли — ни тела, ни каких-либо следов. Было такое впечатление, что она просто растворилась в воздухе. Никто не видел никаких подозрительных личностей, шатавшихся неподалеку в день исчезновения, не было никаких записей с камер видеонаблюдения, запечатлевших ее последние шаги. Не было ни свидетелей, ни подозреваемых — полицейские опросили всех, кого только можно. На нашей улице все вдруг стали подозрительными. Люди, направляясь к своим машинам, по-прежнему тепло здоровались друг с другом по утрам и при этом удивлялись, когда невольно ловили себя на темных мыслях по отношению к соседям. Крася штакетник перед домом, освежая машины, пропалывая клумбы, подстригая лужайки по субботам, они украдкой оглядывались по сторонам, подстрекаемые этими отвратительными догадками. Люди поражались сами себе и злились на это неприятное происшествие, которое отравило им жизнь.

Но чьи-то мутные ощущения по отношению к соседям не давали полицейским реальных зацепок, и в итоге по этому делу у них не было ничего, кроме очаровательного снимка девочки.

Меня всегда интересовало, куда на самом деле подевалась Дженни-Мэй, куда она исчезла. Как можно раствориться в пространстве настолько бесследно, чтобы никто и ничего об этом не знал?

Глава 32

… Передо мной стояли ряды высоких, от пола до потолка, полок из орехового дерева, как в старых-престарых гастрономах. Корзинки были доверху заполнены всякой мелочевкой: мотки клейкой ленты, перчатки, ручки, маркеры и зажигалки. В других лежали носки, а табличка на них с гордостью сообщала, что продаются только полные пары. В центре магазина располагались десятки вешалок с одеждой, для мужчин и женщин отдельно, все разобрано по расцветке, стилю и эпохам с табличками «50-е», «60-е», «70-е» и так далее. Здесь висели костюмы, национальные наряды, свадебные платья (кто это, интересно, теряет свадебные платья?). У противоположной стены стояла подборка книг, а перед ней расположился прилавок с ювелирными изделиями: колечки, застежки, одиночные серьги — некоторые  Бобби кое-как спаровал, несмотря на заметное отличие между ними.

В помещении пахло плесенью, все вещи относились к категории «секонд-хэнд» и потому имели свою историю. Прохудившиеся старенькие футболки, полежав здесь, стали плот-нее, как будто время постепенно наслаивалось на них. Здесь витала совершенно другая атмосфера, нежели в магазинах, торгующих новыми вещами. Здесь не было ничего чистого до скрипа, ничего юного и невинного, готового учиться и впитывать в себя новое. Не было здесь нечитаных книг, шляп, которых никто не надевал, ручек, которых до сих пор не держали чьи-то пальцы. Вот эти перчатки сжимали руку человека, дорогого сердцу их хозяина, эти туфли немало прошли на своем веку, шарфы окутывали чье-то горло, зонты защищали от дождя. Все эти предметы много знали и помнили то, что должны были помнить. У них был свой жизненный опыт, и, оказавшись в этих корзинках, на полках или вешалках, все они были готовы поделиться им с теми, кто будет их носить. Как и большинство находящихся здесь людей, эти предметы пробовали вкус жизни, а затем видели, как она от них ускользает. И точно так же они ждали того часа, когда смогут попробовать этот вкус снова.

Я невольно задумалась о тех, кто ищет эти вещи сейчас, кто в отчаянии волосы рвет на голове, пытаясь найти любимые сережки. Кто сейчас ворчит и ругается, роясь в своей сумке в поисках очередной пропавшей ручки. Кто во время перекура вдруг обнаруживает пропажу зажигалки. Кто уже опоздал на работу, потому что утром не смог найти ключи от своей машины. Кто пытается утаить от супруга факт внезапного исчезновения обручального кольца. Они могут искать, пока глаза не начнут вылазить из орбит, но все равно никогда их не найдут. Здесь на меня снизошло настоящее прозрение. Именно здесь, вдали от дома, в этой «пещере Аладдина», полной потерянных вещей. Нет ничего лучше дома... Эта фраза сейчас звучала в моих ушах, словно насмешка.

— Бобби, — позвала я, приоткрывая дверь и стараясь заглушить звучащий в голове навязчивый внутренний голос.

— Минуточку, — последовал приглушенный ответ, после чего послышался глухой удар и сдержанные ругательства.

Несмотря на свое нервное состояние, я улыбнулась и провела пальцем по шкафу-витрине из ореха — в таких обычно хранится хорошее столовое серебро и фаянсовая посуда. В этом же были сложены сотни фотографий — улыбающиеся лица из разных стран, из разных времен. Взяв одну из них, я начала рассматривать пару, снявшуюся на фоне Ниагарского водопада. Похоже, что снимок был сделан в семидесятые годы: бумага имела желтоватый оттенок времени. Мужчина и женщина сорока с небольшим лет, в клешеных брюках и тренчах — фотография запечатлела всего одно мгновение из огромного множества мгновений их жизни. Если они еще живы, сейчас им уже должно быть за семьдесят. Вероятно, у них есть внуки, которые, быть может, именно в этот момент застыли, терпеливо ожидая, пока дедушка с бабушкой пролистают семейный альбом, чтобы найти и показать им это фото с Ниагарского водопада. Теперь старики даже сами сомневаются, не привиделась ли им вся эта поездка… Они тихонько ворчат себе под нос: «Я же точно помню, что она была где-то здесь…»

— Отличная идея, не правда ли?

Подняв глаза, я увидела Бобби, который наблюдал за мной из дверного проема. После всех этих шумных поисков в соседней комнате, он все-таки вышел оттуда… с пустыми руками.

— На прошлой неделе миссис Харпер обнаружила здесь свадебную фотографию своей кузины Надин, которую не видела пять лет. Это вызвало у нее такую реакцию — вы не поверите. Она просидела здесь целый день, просто уставившись на это фото. Снимок был групповой, знаете, какие делают на свадьбах. И на нем была вся ее родня. Представьте себе: вы не видели свою семью пять лет, и тут вдруг натыкаетесь на такую фотографию. А зашла-то она всего лишь за носками. — Он пожал плечами. — В такие моменты я чувствую, насколько полезной является моя работа здесь.

Я отложила фотографию супружеской пары. 

— Вы сказали, что ждали меня. — Я произнесла это более резко, чем хотела, но я на самом деле испугалась.

Бобби опустил скрещенные на груди руки и сунул их в карманы. Я даже решила, что он все-таки что-то извлечет оттуда для меня, но руки его остались в карманах. 

— Я здесь уже три года. — Лицо у Бобби стало тревожным. Такое было у каждого, кто начинал вспоминать о том, как попал сюда. — Мне тогда было шестнадцать. Два года до окончания школы, десять лет до момента, когда я планировал стать по-настоящему взрослым человеком. Я тогда понятия не имел, что мне делать со своей жизнью. Думал, что буду си-деть дома и доставать свою маму, пока она не выставит меня на улицу и не заставит найти приличную работу. В то время мне для счастья хватало того, что в школе меня считали большим шутником и что трусы у меня были всегда чистые и выглаженные. Я мало к чему относился серьезно.— Он пожал плечами. — Мне было всего шестнадцать, — повторил он.

Не зная, к чему он клонит, я просто кивнула, продолжая раздумывать над тем, какого черта он заявил, что ждал меня.

— Когда я только попал сюда, я не знал, что мне делать. Большую часть времени я про-водил на другом конце леса, пытаясь отыскать дорогу назад. Но такой дороги нет. — Вынув руки из карманов, Бобби сделал ими решительный жест. — Да, Сэнди, я вам ответственно заявляю, что дороги отсюда не существует. Я видел здесь людей, которые в попытках ее найти сходили с ума.— Он покачал головой. — Очень скоро я понял, что должен начать здесь новую жизнь. Я должен был, впервые в жизни, хоть к чему-то отнестись со всей серьезностью…