 |
5
Диана наклонилась над посылкой, чтобы открыть ее, где-то в глубине души надеясь, что ее прислала мама. Как ни странно, но даже яркая подарочная упаковка не вызвала у нее праздничного настроения.
Внутри лежали хрустальная бутылка шампанского в форме сердца, открытка с поздравлением и любовное письмо без подписи. Прежде чем она выбросила все это в мусорную корзину, во входную дверь снова позвонили. Похоже, сегодня ее не оставят в покое.
На мониторе камеры она увидела, что незваными гостями на этот раз оказались ее подруги Изабель и Андреа. Впрочем, они были из тех «подруг», которых интересовали только ее прически, во что она одета и насколько сейчас популярна. А что она собой представляет на самом деле, их мало волновало.
Но Диана понимала, что именно благодаря таким подружкам и друзьям как Изабель и Андреа, она и чувствует всеобщее восхищение и обожание. Именно благодаря им она ощущала себя особенной, именно благодаря им она стала «той самой Дианой». И теперь, когда они явились к ней, она не могла просить их зайти позже или крикнуть им, что никого не хочет видеть. Поэтому она открыла дверь.
— С днем рожденья тебя!
С днем рожденья тебя!
С днем рожденья, богиня!
С днем рожденья тебя!
Правда, энтузиазм подруг несколько увял, когда они заметили, как выглядит Диана.
— Господи, что с тобой, Ди? — спросила шокированная Изабель.
— Сколько раз говорила тебе: не смешивай разные напитки, — тут же сердито добавила Андреа. И, не пожелав больше стоять на пороге, она схватила подруг за руки и потащила по ступенькам наверх, на террасу, по пути забрасывая Диану вопросами: — Разве мы сегодня не празднуем, Ди? А почему тебя не было на занятиях? Что будем делать, ты уже придумала?
Едва они ступили на террасу, Изабель провела пальцем по пыльной мебели.
— Все ясно, мисс Стюарт. Эта пыль доказывает, что хоть весь город и у ваших ног, вы перестали любоваться им. Что скажешь, Андреа?
— Скажу, что ты абсолютно права.
— Ну так что, Ди? — Изабель снова повернулась к Диане. — Ты не ответила на вопрос Андреа. Какие у нас планы на сегодня?
— Нет никаких планов. Ничего не хочется.
— Что?!
— Не хотелось бы вас разочаровывать, но я очень поздно вчера легла, и голова просто раскалывается.
— Но ведь сегодня твой день рождения!
— Мне правда не до этого, подружки.
— Да что с тобой происходит, Диана? — Изабель внимательно посмотрела на нее. — Ведь раньше ты всех поднимала и увлекала в движение, а теперь тебя вообще не видно. Мы знаем, через что ты прошла, и все понимаем это. Но неужели ты думаешь, что тебе станет легче, если ты закроешься от мира в своем доме? Думаешь, этого бы хотела твоя мама? Возьми себя в руки, Ди. Ты ведь сильная девочка.
— Нет.
— Почему «нет»?
— Я слабая.
— Нет! Ты не можешь быть слабой. У тебя еще все впереди — все твои мечты сбудутся. Но если ты будешь вести себя…
— Какие мечты? — бесцветным голосом переспросила Диана.
— А разве ты не мечтала стать преуспевающим юристом?
Диана только тяжело вздохнула и впервые подняла взгляд на Изабель, а потом на Андреа. Похоже, они действительно не понимали.
— Я никогда не мечтала стать юристом, Изабель.
— Не мечтала?
— Я всегда мечтала стать писателем.
— Ах, ты об этом…
— Да ладно тебе, Ди, — вмешалась Андреа. — Мы ведь больше не дети. Когда я была маленькой, то хотела стать певицей, но когда подросла, поняла, что голос у меня как у вороны.
Но ни беспокойство на лице Андреа, ни ее неискренние попытки посмеяться над собой не скрыли от Дианы того, что та на самом деле имела в виду.
— Не переживай, Андреа, — равнодушно бросила Диана. — Я уже знаю, что пишу как ворона.
— Я не это имела в виду, Ди, просто…
— Ладно, девочки, хватит спорить, — снова вмешалась Изабель. — Так что мы творим сегодня вечером?
Диана и Андреа промолчали.
— Ди, сейчас нам все равно нужно идти на примерку платьев для выпускного, но мы зайдем за тобой часам к восьми. И будь, пожалуйста, готова, чтобы мы не теряли время зря. Отвезем тебя в «Олимпию» или в «Да Марио». А как насчет «Пуланы»? Ты же знаешь — несколько звонков, и вся наша старая компания соберется там, где ты скажешь. Как тебе мой план?
— Я «за»! — тут же поддержала ее Андреа.
— Нет, девчонки, спасибо за то, что пришли, но… сегодня я хочу побыть одна.
6
Когда Изабель и Андреа ушли, Диана еще немного постояла на террасе, думая о том, как мало знают ее подруги. А ведь сколько лет дружат, вместе развлекаются, делятся проблемами и секретами… И при этом они даже не догадываются, о чем она всегда мечтала… А впрочем, какая разница, понимает ли кто-то мечту, от которой она сама отказалась!
Диана вспомнила, как мама спрашивала в прощальном письме: «Что, собственно, мешает тебе осуществить свою мечту?» Диана знала: проживи она хоть тысячу жизней, в каждой из них она хотела бы быть писателем. Она выбрала юриспруденцию лишь потому, что ясно представляла себе то, что ожидает обычного, посредственного писателя. Начать хотя бы с того, что все друзья и знакомые просто не поймут, зачем она потратила столько лет на учебу, но, разумеется, будут вежливо говорить, что она выбрала интереснейшую профессию. Однако втайне все будут разочарованы, и скоро, очень скоро, она станет предметом сплетен и слухов. Люди будут шептаться о том, что наследница международной сети отелей, в том числе одного из самых престижных отелей Сан-Франциско, пресловутая Диана Стюарт, кумир молодежи этого города, девушка, которой восхищались все и каждый, закончила тем, что стала писательницей, чьи книги никто не читает. Те, кто всегда мечтали оказаться на ее месте, будут сожалеть о том, что она испортила себе жизнь.
Диана никому никогда не говорила, что выбрала карьеру юриста (разумеется, со всеобщего одобрения окружающих) только для того, чтобы не пойти по такому пути. Поэтому, возможно, она сама виновата в том, что друзья так мало знают о ней. Но ведь сколько раз она пыталась поделиться с ними своими мечтами! А они всегда осуждали ее за это, словно знали, что именно для нее будет лучше, и давали массу советов по поводу того, о чем мечтать и даже что чувствовать. Они никогда и не пытались понять ее.
Как же она останется одна в этом мире, где никто не понимает ее?
Чтобы немного успокоиться, Диана решила пойти прогуляться в городском парке, как они часто это делали с мамой.
7
Людей в парке было немного, но Диана все равно старалась держаться в стороне от них и шла вдоль берега.
Господи, сколько же раз они гуляли здесь с мамой! И что бы она только не отдала за еще одну прогулку вместе! Господи… только одну…
В таких раздумьях она медленно бродила по парку еще с четверть часа, а когда впереди показались паруса яхт в открытом море, повернула обратно к дому. Обычно Диана, гуляя в одиночестве, возвращалась коротким путем, срезая дорогу через парк. Ей нравилось разглядывать необычных людей, встречавшихся ей на пути. Людей, чьи волосы были выкрашены во все цвета радуги, с пирсингом в самых немыслимых местах, людей, у которых уже не оставалось места на теле для еще одной татуировки.
И, как обычно, на аллее толпилось множество музыкантов, художников, татуировщиков, попрошаек и прочих персонажей, характерных для подобных мест.
— Эй, маленькая леди! — услышала она густой бас, когда проходила мимо попрошаек.
Диана украдкой огляделась, не зная, обращаются ли к ней или к кому-то другому, но вокруг не было больше человека, которого могли так назвать. И тут же заметила старого бродягу, уставившего на нее.
— Привет, маленькая леди, — снова сказал он.
Она и раньше видела этого старика с курчавыми седыми волосами, обычно сидевшего здесь со скрещенными ногами на соломенной циновке. От остальных попрошаек его отличало то, что он никогда не беспокоил прохожих, хотя и постоянно словно бы искал кого-то в толпе своими маленькими черными глазами. Кроме того, рядом с его циновкой стояла табличка: «Предсказание судьбы — 4 доллара».
Диана была удивлена. Она не единожды проходила мимо этого человека, и он ни разу не окликнул ее.
— Вы ко мне обращаетесь? — неуверенно спросила она.
— Ты ищешь ее?
— Кого вы имеете в виду? — даже растерялась Диана.
— Ее.
— Кого?!
— Если не знаешь, то откуда узнал я?
— Что узнали?
— О ней.
Диана покачала головой и вздохнула. Не было смысла продолжать странный разговор. Может, он просто ждал, над кем бы ему подшутить, а возможно, испытывал на ней новый способ привлечь внимание очередного клиента. Как бы то ни было, Диана решила, что надо побыстрее уносить от него ноги, но едва она повернулась, чтобы уйти, он снова заговорил.
— Иди сюда, маленькая леди. Я предскажу тебе судьбу бесплатно. Может, твоя удача подскажет тебе, где она.
— Не знаю, о ком вы говорите, да и не хочу знать.
Но в этот момент он бросил нечто похожее на горстку пепла в стакан воды, стоявший перед ним, и вгляделся в посеревшую воду.
— Вот это да! Что я вижу! Она похожа на тебя. Просто вылитая ты!
Диана замерла.
— Кто… похож на меня? — с трудом произнесла она.
— Вот так-то лучше, маленькая леди. Иди сюда, присядь.
Диана подчинилась, словно робот.
Старик окунул палец в воду, провел им по лицу Дианы и, не дожидаясь ее возмущенного возгласа, заговорил:
— Ищешь ты ее или нет, но она твоя копия. Тот же возраст, та же внешность, тот же рост.
У Дианы мурашки побежали по спине. Она не знала, что делать и что сказать. Но ведь должно же быть объяснение всему этому! Ведь предсказать будущее невозможно. И мысли читать еще никто не умеет. Не может этот человек говорить о Мэри.
И чтобы доказать себе, что он шарлатан, Диана спросила:
— И где же она?
— Недалеко.
— А точнее?..
Старик взял ее руку и вылил на ладонь немного воды из стакана. С минуту он разглядывал эту воду.
— Она приехала издалека и теперь находится близко. Скоро она снова уедет далеко, но опять вернется.
Он умолк и уставился куда-то на другую сторону аллеи. Диана обернулась и увидела там уличного художника, смотревшего на них. Заметив ее взгляд, он тут же уткнулся в свой мольберт, а Диана снова повернулась к попрошайке.
— Та, что так похожа на тебя, однажды встретится с этим художником.
Диана вскочила. Не надо было подсаживаться к этому бродяге. Несомненно, он просто смеется над ней. Как она раньше не сообразила, когда только увидела эту хитрую физиономию!
Диана быстро пошла прочь, а попрошайка крикнул ей вслед:
— Прочитай! Открой то, что написано, и прочитай!
«Открой и прочитай!» Эти слова, словно предательская стрела, вонзились в спину убегающей Дианы.
Это что? Тоже совпадение? Неужели он говорит о письмах Мэри, которые она так и не прочитала? В голове все смешалось, но Диана на этот раз даже не оглянулась.
Как ей ни хотелось побыстрее попасть домой и оставить весь этот бред за дверью, она невольно замедлила шаг, проходя мимо того самого уличного художника. Когда он встал, чтобы окинуть взглядом свое творение, она успела рассмотреть его. Наверное, на пару лет старше нее, высокий, загорелый, хорошо сложен, с нечесаными каштановыми кудрями. Одет в футболку, джинсы с дырками на коленях и сандалии, такие старые, что угадать их цвет уже невозможно.
На железной изгороди, окружавшей ближайшую пальму, были развешаны его работы, которые он хотел продать. Все они были похожи — небо, море, чайки. И цена была одинаковая — семьдесят пять долларов. И пусть краски казались блеклыми, сами работы привлекали внимание.
Заметив, что Диана смотрит то на него, то на картины, художник поднял на нее большие зеленые глаза.
— Интересуетесь?
— Просто смотрю.
— А вы можете увидеть?
— Что вы сказали?
— Вам нравятся эти картины?
— Мне нравится палитра.
Он промолчал.
Диана, которая ожидала услышать хотя бы «спасибо» в ответ на свой комплимент, несколько смутилась.
— Что ж… До свидания.
Художник махнул ей рукой и снова вернулся к своей работе, больше не обращая на нее внимания.
Диане, в общем-то, были безразличны манеры уличных художников. Во всяком случае, сегодня. Но все же она не могла не заметить его грубость, и он показался ей неприятным типом.
8
Только легкий дымок да слабый запах гари остались от бабочки, летавшей по комнате вокруг лампы. Глядя на тающий дымок, Диана думала о том, что заставляет бабочек лететь на свет. Возможно, инстинкты подсказывали им избегать темноты? Нежелание оставаться во тьме, окружающей их? Словно протест против неизвестности. Бабочки предпочитали сгореть, чем всю жизнь летать в темноте.
Вероятно, ей стоило прочесть письма Мэри и сгореть, словно бабочка? А вдруг это и есть выход из той тьмы, в которую она сама себя ввергла, не исполнив последнюю волю матери? А если так, то стоит ли бросаться в неизвестность, рискуя сгореть, как бабочка?
Диана уже сама не знала, что думать. Она не знала, почему оказалась в темноте и кто в этом виноват… Она сама, потому что не выполнила просьбу матери? Или мама, взвалившая на ее плечи эту тяжелую ношу? Ее отец, разделивший семью надвое? А может, вина лежит на Мэри, посылавшей такие письма маме… Или виноват сам Господь, который забрал у нее маму. Может, виноваты все… а может, и никто.
Она еще не знала ответов на эти вопросы, но снова почувствовала себя живой, будто события, происходившие независимо от нее, определили ход ее мыслей, чувств и поступков, как если бы ее дальнейшая жизнь была уже предрешена в каком-то неизвестном месте…
Может, это судьба?
А значит, странные слова попрошайки, никогда раньше не заговаривавшего с ней, тоже знак судьбы? Если она сейчас прочитает письма Мэри — будет ли это актом ее собственной воли или же все предопределено, и она просто подчинится судьбе, влекущей ее в неизвестность? Или это одно и то же? Ответов у нее не было, но одно Диана знала точно — она уважала этого мотылька.
Девушка вскочила и решительно направилась в комнату матери. Взяв ключ от антикварной шкатулки, она открыла ее и, захватив письма Мэри, вернулась в гостиную.
Сев на пол и прислонившись спиной к креслу, она размотала ткань, в которую были завернуты письма, и обнаружила три больших конверта и один маленький, все разного цвета. В маленьком конверте лежало последнее послание Мэри к матери. Большие конверты были пронумерованы рукой матери в том порядке, в каком она их получила.
Конверты были соответственно красного, зеленого, белого и серебристого цветов. Диана заметила, что на трех больших конвертах стоит штемпель Нью-Йорка, а на последнем — Сан-Франциско.
Значит, Мэри приезжала в Сан-Франциско? Диана тут же вспомнила слова попрошайки: «Она приехала издалека… она недалеко…».
Но если Мэри была в Сан-Франциско, то почему не зашла повидаться с мамой? А может, она еще здесь? И где она жила с отцом все это время? В Нью-Йорке?
Задавая себе эти непростые вопросы, она заметила, что маленький серебристый конверт пуст. Куда же делось письмо? Это еще больше запутало ее.
В надежде найти разгадку она быстро просмотрела все письма, но потом отложила их в сторону, взяла первое и принялась читать снова, но уже внимательно.
Письмо первое: «Изгой».
«14 февраля.
Любимая мамочка!
Сейчас снаружи гремит гром и сверкают молнии, напоминая мне о том, как я, еще маленькая, в страхе укрывалась одеялом с головой, потому что рядом не было мамы и некому было утешить меня.
И когда я наконец почти смирилась с тем, что тебя нет, отец вдруг признался, что ты жива! Он дал мне твой адрес и сказал, что я могу написать тебе.
И тут же гроза стала моей лучшей подругой, а молнии превратились во вспышки фотокамер, снимающих мое счастье. « Наконец-то! — сказала я себе. — Наконец-то я смогу быть вместе с мамой!»
Невероятно, но это так. Я так долго хотела увидеть тебя, и это скоро случится. Я приеду к тебе ровно через месяц. После стольких лет я увижу тебя! Эта мысль переполняет меня немыслимым счастьем. Но немного огорчает тот факт, что ты совсем не знаешь меня.
Недавно я начала писать роман, чтобы ты могла лучше узнать и понять меня. Роман основан как раз на тех чувствах, что я испытывала, думая о тебе все эти годы. Если бы ты знала, мамочка, что я пережила, пока не нашла тебя! Я возражала Иным, пересекла океан и даже говорила с розой.
Очень хотелось бы прислать тебе копию романа, но он еще не закончен. Я все равно поделюсь им с тобой — решила писать тебе раз в неделю и рассказывать о моем пути к тебе. Я разделила его на три части и назвала их «Изгой», «Путь в сад» и «Голос розы». А последняя часть — «Возрождение» — начнется тогда, когда мы с тобой снова будем вместе.
Начну с первой части.
Я была еще совсем маленькой, когда впервые задала себе вопрос: «А почему у меня нет мамы?»
И сколько ни пыталась, никогда не могла ответить на него.
Однако если есть вопрос, то должен быть и ответ. И поскольку вопрос касался меня, то и ответ должен был быть во мне. Разумеется, в том возрасте я еще не могла так рассуждать, но временами, казалось, слышала голос своего сердца.
«Не спрашивай, почему у тебя нет мамы, — говорило мне сердце. — Задавай правильный вопрос: «Где моя мама?». Спроси Того-Кто-Знает».
Тот-Кто-Знает… Тот-Кто-Знает… Тот-Кто-Знает… Может, мой папа?
— Па, где моя мама?
После долгой паузы он наконец ответил:
— Твоя мама у Господа, дитя мое.
Я сразу поверила. Ведь Господь живет в самом лучшем месте на свете, значит, и моя мама должна жить там.
— А где живет Господь? — тут же спросила я.
Отец посмотрел на меня, словно я задала самый странный вопрос на свете.
— Я не знаю, — тихо ответил он.
В надежде, что Иные знают, где ты, я спросила их.
— Вы знаете, где моя мама?
— Она больше не существует, — ответили они.
— А что это значит?
— Она умерла, и ее больше нет.
Но разве так может быть? Что ты «умерла» и что тебя «больше нет»? Как они могут говорить, что тебя нет, если я чувствую тебя? И снова сердце подсказало мне: «Если ты чувствуешь маму, значит, она есть, она существует».
И я пошла к Иным, чтобы сказать им:
— Моя мама жива!
И тогда они ответили мне по-другому:
— Твоя мама очень далеко.
Но и этот ответ не убедил меня, потому что я чувствовала, что ты близко.
На этот раз они сказали так:
— Ты увидишь маму в другом мире.
Нет, подумала я. Должен быть настоящий ответ.
— Тогда пойду искать Господа, — сказала я себе и спросила Иных, знают ли они, где Он. Если я узнаю, где Он, то узнаю, где ты. Но скоро я поняла, что люди имеют смутное понятие о Боге. Одни говорили: «Бога нет», другие: «Мы не знаем, где Бог», третьи: «Бог рядом с тобой, но увидишь ты его только в другом мире».
И я опять чувствовала, что должен быть настоящий ответ. Но все эти ответы показывали, что я на верном пути, ведь на вопросы «Где Бог?» и «Где моя мама?» Иные отвечали одинаково, а значит, ты действительно с Богом. И в самом деле, недавно я поняла, что этапы моих поисков тебя не слишком отличаются от моих поисков Бога.
Что ж, мама, время шло, и, заметив, что я вся поглощена поисками тебя, Иные пытались отвлечь меня от них. Они давали мне разные игрушки, например, погремушки. На какое-то время это отвлекло меня, но быстро надоело. Тогда Иные стали приносить новые игрушки, более яркие и привлекательные, гораздо более дорогие…
Тогда я подумала, что, может быть, если мои игрушки будут постоянно меняться, если мне всегда будут дарить все самое лучшее, то это будет отвлекать меня всю жизнь. Но ведь это совсем не то, чего я хотела на самом деле. Я хотела увидеть свою маму!
Какая игрушка могла осчастливить меня, если тебя не было? А если бы ты была рядом, то какое имело значение, есть ли у меня игрушка или нет?
В общем, мне удалось вырваться из плена игрушек, но вскоре мои поиски тебя опять приостановились. Сейчас объясню, мама…
Я подрастала, и Иные обращали на меня все больше внимания. К сожалению, они восхищались мной. Я говорю «к сожалению», потому что их восхищение мне нравилось и я всячески пыталась вызвать его снова и снова, но это отвлекло меня от главной мечты жизни — найти тебя.
Я чувствовала, что, если буду продолжать спрашивать Иных о тебе, они отвернутся от меня. Поэтому я прекратила поиски и вместо этого наслаждалась теплом их улыбок.
А Иные все продолжали осыпать меня стрелами одобрения и обожания — ядовитыми стрелами, как я потом поняла.
«Ты особенная: такой, как ты, больше в мире нет». Когда они говорили мне это, сладкий яд их стрел отравлял мою кровь.
Временами я сомневалась в правдивости их слов, часто спрашивая себя: «А я действительно такая особенная?» Но поскольку именно Иные заставили меня поверить в свою уникальность, я не могла ответить на этот вопрос без них. Словно зеркало моей души разбилось и я могла видеть себя только в отражении их слов.
Мне все время хотелось быть в их обществе, чтобы, когда бы я ни спросила: «А я действительно такая особенная?», они всегда отвечали: «Да, ты действительно особенная. Такой, как ты, нет больше во всем мире!»
Мне никогда не надоедало задавать один и тот же вопрос и получать на него один и тот же ответ. Как соленая вода вызывает жажду у того, кто пьет ее, так и обожание Иных вызывало у меня потребность слушать их.
Хуже того, чтобы не утратить их одобрения, я стала жить так, как они от меня ожидали, и вскоре поняла, что живу жизнью, которую выбрали для меня Иные, а не той, о которой мечтала сама.
И снова сердце подсказало мне: «Ты несчастлива».
И это была правда. Я так разочаровалась в себе, что больше не получала удовольствия от восхищения Иных. Именно это дало мне силы возобновить поиски тебя.
— Где моя мама? — спросила я Иных.
И они давали все те же старые ответы: «Твоей мамы больше нет», «Она далеко», «Ты увидишь ее в другом мире».
— Нет! — сказала я. — Вы так не думаете.
— Но это то, что мы слышали от других.
— А если другие ошибаются?
— Мэри, оглянись вокруг! Ты не увидишь ни Бога, ни свою маму. Если бы тебе было суждено встретить их в этом мире, ты бы увидела их.
— Если бы я смотрела только глазами, то давно потерялась бы в вашем сумрачном мире.
— Похоже, ты стала совсем взрослой. Это зд???орово.
— Вовсе я не взрослая, — отвечала я. — Я маленькая! И всегда ею останусь!
Однако все мои возражения не могли привести меня к тебе, мама, нужно было найти дорогу. Второй этап моих поисков начался, когда во сне ты указала мне путь. Ты поведала мне, где я могу найти Того-Кто-Знает. Гораздо позже, уже в реальной жизни, этот человек возьмет меня за руку и проведет по пути, который ты указала, и мы с тобой будем вместе в этом мире.
Надеюсь описать тебе мой сон в следующем послании.
Люблю тебя.
Мэри».
9
Одетая в зеленый костюм, который всегда очень нравился маме, Диана шла по траве к ее могиле.
Когда она подошла поближе, то вдруг увидела у надгробия матери женщину с длинными каштановыми волосами. Надгробие было единственным здесь, под огромным платаном, поэтому Диана не могла ошибиться и прийти на чужую могилу. Да и день был обычный, кто же пришел сюда так рано?
Может, это она?
Диана в замешательстве остановилась, рассматривая незнакомку.
«Кого ты боишься?» — пристыдила она себя и медленно двинулась к могиле, чувствуя, как колотится сердце. Уже через несколько шагов она едва дышала, но не останавливалась. Женщина не обернулась, даже когда Диана подошла к ней совсем близко.
К своему облегчению, она узнала мисс Джонсон, подругу матери и ее спутницу во всех поездках и путешествиях. Диана последний раз видела ее на похоронах. Несмотря на то что мисс Джонсон была одной из ближайших подруг мамы, они не часто виделись, поскольку та жила в Нью-Йорке.
Диана тихонько тронула ее за плечо.
— Рада видеть вас, мисс Джонсон.
— Диана, дорогая, как ты? — Мисс Джонсон обняла ее. — С тобой все в порядке? Я столько раз звонила и не могла застать тебя… Оставила сообщения менеджеру отеля, и она сказала, что у тебя все хорошо, но…
— Извините, что не перезвонила, мисс Джонсон. Сейчас мне уже лучше. — Диана опустила взгляд на желтые розы, которые мисс Джонсон принесла на могилу. — Какие красивые…
Мисс Джонсон рассеянно кивнула.
— Диана, у меня назначена деловая встреча, а днем я улетаю обратно в Нью-Йорк. Было бы замечательно, если бы ты поехала со мной.
— Благодарю, мисс Джонсон, но у меня здесь столько дел…
— Как скажешь, дорогая, но не забывай, что я всегда рада тебя видеть. И вот что… Диана, с тобой правда все в порядке? — Она осеклась, увидев лицо Дианы. — Девочка моя, знаю, что мне не следует говорить тебе это, но все равно скажу… Твоя мама всегда гордилась тобой.
— Я просто не была готова к этому, мисс Джонсон. Все случилось так быстро… Еще пять месяцев назад все было хорошо. Даже когда она болела. Мама никогда не вела себя так, словно ей осталось всего несколько месяцев. Она никогда не позволяла себе выставлять напоказ свои страдания и никогда не спрашивала: «Господи, почему именно я?!» — Глаза Дианы наполнились слезами. — Но я не могу быть такой сильной, как она. Каждое утро я просыпаюсь и задаю себе один и тот же вопрос: «Почему она? Почему именно моя мама?» Она была не только моей доброй мамой, она для всех окружающих была словно солнышко.
— Да, — едва слышно прошептала мисс Джонсон. — Она была именно солнышком для нас всех.
— А мне тогда не хотелось купаться в лучах ее популярности, быть лишь ее отражением… И вот, когда все могло измениться, она умерла…
— Измениться?
Теперь Диана кивнула.
— Я чувствую, что мне нужно взглянуть на жизнь ее глазами, постичь ее душу, ведь именно там спрятано сокровище, до которого я никак не могла дотянуться. — Она вдруг слабо улыбнулась. — Бывало, я поддразнивала ее и говорила: «Если у меня есть такое же сокровище, как у тебя, мама, то дай мне ключ от него». А она показывала мне пустые руки и говорила: «У меня его нет, он у тебя». — Диана тяжело вздохнула. — Мне нужен этот ключ, мисс Джонсон. Я хочу быть такой, как моя мама. Или хотя бы стать достойной ее. Знаете, что я иногда чувствую? Ей не стоило позволять мне идти своим собственным путем и учиться на собственных ошибках. Лучше бы она не принимала меня такой, какая я есть. Лучше бы она лепила меня по своему образу и подобию, как это делают другие матери. Я просто хотела быть маминой дочкой, правда, очень хотела.
Она всхлипнула, и мисс Джонсон обняла ее.
— Диана, дорогая, ты и есть мамина дочь. Ты похожа на нее так, как ни одна дочь не похожа на свою мать! И никогда в этом не сомневайся. Может, мне следует проводить с тобой больше времени. Ты только не подумай, что я просто утешаю тебя, поверь, твоя мама много рассказывала о тебе. А уж она знала тебя лучше, чем ты сама себя знаешь.
Диана понемногу успокоилась.
— А что рассказывала обо мне мама? — тихо спросила она.
— Когда мы в прошлом году ездили с ней в Александрию, она много говорила о тебе. О том, что ты больше не довольна собой, тебе хочется чего-то большего, и что с каждым днем ты все становишься все печальнее.
— Да, — прошептала Диана. — Я действительно так чувствовала себя год назад, но мне казалось, что никто этого не замечает, особенно мама. Я не хотела, чтобы она расстраивалась… Да разве от нее что-то можно было скрыть? Она читала мои мысли… Почему она мне ничего не говорила? Ведь она, наверное, была огорчена…
— Огорчена? Да нет же! Когда она сказала мне об этом, глаза у нее блестели.
— Блестели?
— Да, она была очень рада этому и даже добавила: «Похоже, моя дочь становится совсем взрослой». Она собиралась пригласить тебя на «Октябрьские дожди».
— «Октябрьские дожди»? Эти таинственные путешествия, в которые вы с мамой отправлялись каждый октябрь?
Мисс Джонсон кивнула.
— Я всегда хотела поехать с вами, — вздохнула Диана. — Но мама не разрешала. А когда по возвращении я спрашивала у нее, как прошла поездка, она всегда отвечала одно и то же: «Мы слушали, и мы обновились». — Она умоляюще посмотрела на мисс Джонсон. — Раньше я интересовалась из чистого любопытства, но несколько лет назад мне начало казаться, что это не просто поездки для развлечения, а нечто большее. Мама словно бы заряжалась светом в них. И мне казалось, что я буду лучше понимать маму, если узнаю о них побольше. Вы единственная, кто может помочь мне в этом, мисс Джонсон. Скажите, что вы делали в Александрии? Или в Афинах, Иерусалиме, Сарабайе…
Мисс Джонсон опустила глаза. Она уже жалела, что сама затронула эту тему.
— Мне всегда нравилось, как твоя мама умела все выразить кратко, в двух словах: мы слушали, и мы обновились.
Диана поняла, что настаивать бесполезно.
— Понимаю… Но позвольте задать вам один вопрос.
— Надеюсь, не такой трудный, как первый? — улыбнулась мисс Джонсон.
— Где моя мама, мисс Джонсон? Где она? Я хочу знать, что с ней случилось. Думаю, вам известно об этом больше, чем мне…
— Видишь ли, Диана, — заговорила мисс Джонсон после небольшой паузы. — Когда я впервые встретила твою маму, ты все время задавала один и тот же вопрос. Ты спрашивала, где твой отец. А твоя мама всегда отвечала: «Твой отец с Господом, дитя мое».
Едва услышав эти слова, Диана вдруг поняла, что вопрос, который она задавала, похож на тот, которым столько лет терзалась Мэри. Интересно, почему мисс Джонсон так ответила? Но поскольку Диана не знала, известна ли мисс Джонсон правда об отце, то не стала упоминать и о Мэри.
— Так утешают ребенка, потерявшего свою мать. Но я не ребенок, мисс Джонсон, и вы можете сказать мне все как есть. Скажите, моей мамы больше нет?
— Детям не всегда лгут, чтобы утешить. Где бы ни была твоя мама до того, как умерла, она и сейчас там, с Богом.
Диана опустила глаза. Тогда мисс Джонсон взяла ее за руку.
— Я оставлю тебя наедине с мамой. И помни, что в нашем доме всегда есть место для тебя.
Диана обняла ее.
— Спасибо, мисс Джонсон. Я приеду, как только смогу. Удачи вам.
10
Когда мисс Джонсон ушла, Диана присела у могилы и, сложив руки на груди, горячо помолилась. Хотя она не верила, что мать слышит ее, она все равно говорила с ней.
— Мама, ты знаешь, что сказала мисс Джонсон? Она сказала, что я так похожа на тебя, как ни одна дочь не похожа на свою мать. Она такая добрая. Правда, я полагаю, что ей просто не все известно…Вчера я просмотрела письма Мэри, но снова отложила их. Может, уже и поздно, но я помню о своем обещании. А вот выполнить его не могу. Не спрашивай почему, мам, не могу и все. И еще мне интересно, что ты думала, когда читала письма Мэри? Что мы одно целое, да? Или что Мэри душевнобольная? А может, ты назвала ее особенной только для того, чтобы я не выдержала и все-таки нашла ее, пожелав увидеть, что в ней такого особенного? Что ж, мне действительно интересно узнать, что ты имела в виду под словом «особенная». Насколько я понимаю, оно означает «единственная и неповторимая», то есть, что в мире такой больше нет. Но ты ведь не это имела в виду, мама, правда? Ты ведь не хотела сказать, что Мэри больше достойна быть твоей дочерью, чем я? Впрочем, такого не может быть. Мэри безумна. Ты помнишь ее третье письмо? Как она слушала дыхание розы, как у нее в комнате дул ветер и все вокруг светилось. А разговор с розой? Что это, если не симптомы психического расстройства? Это же настоящие галлюцинации. Поверь, мама, я изучала психологию. В любом случае, даже написанного в первом письме уже достаточно, чтобы понять, что она не в себе. Может ли ребенок в таком возрасте иметь подобное восприятие жизни? А сон, о котором она рассказывает во втором письме? Где ты велишь ей пойти в какой-то сад, с кем-то встретиться и поговорить с розой, помнишь? И вот через столько лет она вдруг бросает все и делает то, что ты ей сказала. Находит кого-то, кто учит ее, как говорить с розами. Это, по-твоему, правда? Как бы то ни было, за Мэри не волнуйся, мама. Я думаю, что у безумцев жизнь куда легче, чем у нас. Да и обо мне тоже не беспокойся. Возможно, я потому и страдаю, что все еще нахожусь в здравом рассудке и постоянно думаю о том, что потеряла тебя… Но я все равно не сойду с ума. Я не стану убегать от реальности и выдумывать для себя сказочный мир, где все хорошо. Я ведь уже взрослая, мам, и такой останусь. — Диана поднялась. — Когда-нибудь я совладаю с этой болью и докажу, что я твоя дочь.
11
Вернувшись с кладбища, Диана легла в кровать и проспала б???ольшую часть дня. И хотя у нее было много дел — банковские выплаты, подготовка к выпуску из юридической школы, деловые встречи по поводу будущей работы и так далее — она все отложила на другой день.
Ей ничего не хотелось делать, но просто сидеть дома было тоже невыносимо, поэтому она решила прогуляться по берегу и подышать чистым морским воздухом.
В парке было куда больше людей, чем накануне, но Диана нашла укромный уголок, чтобы посидеть в одиночестве, глядя, как дети бросают чайкам кусочки хлеба. Прогулявшись еще немного, она снова присела, на этот раз посмотреть, как солнце медленно садится в океан.
Домой она пошла коротким путем, в надежде увидеть старого попрошайку. Возможно, он даст ей ключ к загадочным словам, сказанным им вчера.
Он сидел на прежнем месте и точно так же, как накануне, разглядывал прохожих. Остановившись рядом, Диана в упор посмотрела на него, но, к ее удивлению, он не обратил на нее ни малейшего внимания, продолжая глазеть на прохожих, словно и не было вчера никакого разговора.
— Привет, что сегодня мне предскажешь?
Попрошайка, казалось, не понял ее.
— Я тебя знаю?
— А вы не помните? Это я…
— Я знаю, что это ты. Но кто ты?
Окончательно убедившись, что он просто подшутил над ней, Диана повернулась и пошла прочь.
Вскоре она увидела художника, увлеченного своей работой. На нем были все те же рваные на коленях джинсы и старая футболка. Его очередная картина ничем не отличалась от прежней, разве что гребни волн стали более пенными.
— Вы сегодня выглядите лучше, — заметил художник.
Очень тактичный способ начать беседу, подумалось Диане. Интересно, как же ужасно она выглядела вчера, если сегодня выглядит лучше.
— Не хотите взглянуть на картины?
— По-моему, они не очень-то отличаются от предыдущих.
— А то, что волны стали больше, не меняет картину?
— Меняет, конечно, — с сарказмом ответила Диана. — Вчера ваши картины были совсем другими. Я просто поражена. Всего несколько взмахов кисти, и вам удалось изобразить шторм, зарождающийся среди волн. Потрясающе!
— Прямо как у вас, да?
— Простите?
— Тот шторм, что зарождается среди волн вашей души.
Диана сникла.
— Извините… я не хотела быть грубой…
— Да ничего страшного. Ну а что вы действительно видите здесь?
— Ну… нет чаек, которые были на всех остальных картинах.
— Вы весьма наблюдательны.
— Мне часто говорят об этом.
Несмотря на старую одежду и довольно грубые манеры, художник, похоже, был образованным человеком.
— Вы студент? — спросила Диана.
— Нет.
— Значит, уже закончили учебу?
— Когда-то я изучал экономику, но потом бросил.
Диана посмотрела на него, словно спрашивая: «Почему?»
— Я вовремя понял, что никогда не научусь рисовать, если буду слушать лекции по экономике.
— А разве нельзя было и рисовать, и учиться экономике?
— Я сделал это не из-за того, что не хватало времени. Просто мне начало казаться, что каждая моя новая картина теперь хуже прежней.
— В каком смысле?
— Понимаете, как всякий художник, я выплескиваю на полотно все, что чувствую. И с каждым днем краски на картинах становились все бледнее. Я бросил учебу, чтобы не потерять цвет, если можно так выразиться.
Диана одобрительно кивнула и протянула ему руку.
— Я — Диана.
Художник равнодушно пожал ей руку. Опять он вел себя так, словно она его абсолютно не интересовала. Сам он не представился и даже не сказал, что ему приятно познакомиться с ней. Не было смысла продолжать разговор, и без того затянувшийся, с тем, кто даже не захотел назвать своего имени. Пробормотав что-то о встрече, на которую якобы опаздывает, Диана попрощалась и ушла.
Но по пути домой она никак не могла забыть его слова о тускнеющих цветах. Художник потерял цвет, как Диана потеряла цвет своей матери.
12
Когда Диана исчезла из виду, попрошайка махнул рукой художнику. Накануне тот расспрашивал его об этой красивой девушке.
Старый бродяга тогда ухмыльнулся.
— Остынь, сынок. Все, что происходит между мной и клиентами, не остается здесь. Оно улетучивается. Спроси у нее сам. Она опять придет сюда… возможно, завтра… Но ты тоже хорош! Нашел, кого просить о помощи, старого глупого бродягу вроде меня. Ты красив, пожалуй, талантлив, зачем тебе моя помощь?
Художник смутился.
— Я заметил, что вы оба смотрели на меня, и, разумеется, мне стало интересно, почему вы это делали.
— Не смеши меня, сынок. Помнится, не у меня отвалилась челюсть, и не я широко раскрыл глаза, когда она только появилась здесь. Тут и предсказывать не надо. Ты хотел познакомиться с ней с той самой секунды, как увидел ее. Или, может, я ошибаюсь? Если да, то пусть чайки с твоих картин нагадят на мою глупую голову.
Художник еще больше смутился, извинился и ушел. Ему стало ясно, что старого хитреца так просто не разговоришь.
Но когда старик махнул ему рукой, у художника появилась надежда, что он все-таки сможет что-то узнать о Диане. Что ж, сегодня он сделает еще одну попытку и снова подойдет к старику.
13
Художник поставил на циновку бутылку фруктового сока, которую взял из холодильника в своем джипе. Вчера старик предупредил его, чтобы он не приходил с пустыми руками. И еще сказал, чтобы приходил попозже, когда людей в парке станет поменьше, чтобы не спугнуть возможных клиентов.
— Принимаете гостей?
— Всегда рад тем, кто хочет знать не слишком много.
— Ладно, понял, сегодня я не буду задавать столько вопросов. Но как вы догадались, что она снова придет сегодня? Дар предсказания? Да, кстати, у меня нет четырех долларов, заранее предупреждаю.
— Ни в какие предсказания я не верю, — ответил старик. — Но люди хотят слышать то, что я говорю им. Что же делать? Сказать: «Поживете и сами узнаете»?
— Значит, вы на самом деле не предсказываете судьбу?
— Нет уж, извините, молодой человек, я уважаю свою работу. Судьба — это в данном случае название игры. Пепел, кувшин, вода — это лишь внешние атрибуты. Ты должен показать людям нечто впечатляющее, подобное тому, что они видят в кино. Даже если скажешь им правду, они не поверят, если ты не подашь ее соответствующим образом. Предсказание — это всего лишь слова, а судьбу я читаю на их лицах. Там все написано, и, будь уверен, это у меня хорошо получается.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, например, я смотрел на лицо этой девочки, когда она говорила с тобой. И знаешь, что я увидел? Ей нравятся твои картины. А теперь вот тебе мое предсказание. Она придет опять.
— Но вы же не имеете в виду, что ее прогулки — это только предлог, чтобы увидеть меня?
Старик пожал плечами.
— Разве я могу знать ее мысли? Я ведь не психолог, я не знаю причин, только результат. Но оставим пока эту тему. Лучше расскажи мне что-нибудь о себе. Девочка, конечно, потрясающая, но расскажи мне, кто ты есть. Или о том, что ты никто и тебя нет. Откуда ты пришел и куда идешь? У тебя на лице я читаю склонность к бродяжничеству.
— Да, что-то в этом роде. Я из Сан-Диего и зарабатываю здесь на билет обратно, рисуя на пляже. А эта картина — первая часть моего летнего цикла. Вообще-то я должен был закончить ее вчера и быть уже за тридцать миль отсюда, но… Впрочем, ты знаешь.
— Никак не можешь закончить картину с тех пор, как увидел девчонку? Да уж, эта игра самая сладкая. Когда ты кого-то поймал или тебя самого поймали, все идет наперекосяк, да? Но это же здорово, сынок, просто здорово! А картина пусть немного подождет.
Старик высыпал мелочь из кружки для пожертвований прямо на циновку и, налив из бутылки фруктового сока, поставил кружку перед художником. Сам он сделал добрый глоток из горлышка.
— А как там в твоем Сан-Диего, можно что-нибудь накрутить человеку моей профессии?
— Честно говоря, не знаю. Да и не мой он, Сан-Диего. Я вообще-то из Нью-Йорка. Учился в колледже в Бостоне, пока не бросил. Потом переехал к другу в Сан-Диего.
— И что твои предки сказали, когда ты бросил колледж? Слыхал, что выпускники колледжей зашибают хорошие деньги.
— А в семье и не рассчитывали на мою финансовую помощь. У них и так все в порядке с деньгами. Но они ожидали от меня большего, надеялись, что я стану успешным банкиром или еще кем-нибудь в этом роде. Но дело в том, что я бросил Гарвард, и это вызвало огромный скандал. Впрочем, иного пути для меня не было — я должен рисовать, это я знаю точно.
— Гар-рвард, да? Ну ты даешь! И девочке небось сказал об этом, а?
— Нет.
Старик странно посмотрел на него.
— Тогда, сынок, возможны только три варианта. Вариант А — ты болван. Вариант Б — ты не хочешь понравиться очаровательной девочке. И вариант В — ты опять-таки болван. Можешь выбирать.
Художник улыбался.
— Чего ты, собственно, хочешь, сынок? Чтобы она приняла тебя за неудачника? Пастуха, пасущего стада картин, которые никто не покупает? Скажи ей, кто ты, иначе как она сама узнает об этом?
— Не знаю… Хочу ли я, чтобы она по-другому взглянула на меня только из-за того, что я учился в Гарварде? И потом жаловаться, что меня любят не за то, что я есть на самом деле.
— Что? Кого любят? Кому жаловаться?
— Если я буду нравиться ей только потому, что учился в Гарварде, лучше уж я вообще ей не понравлюсь. Я и мое образование — это два разных понятия. Как и моя работа, как мой мозг… Я не есть сумма этих составляющих.
— Значит, ты знаешь, кто ты, сынок?
— Я… да… Я просто тот, кто я есть.
— Слушай меня, сынок. Неужели ты не видишь, как она красива и что слово «Гарвард» станет музыкой для ее ушей? Просто скажи ей «Гар-вард», и, может, тебе повезет.
Художник покачал головой.
— Нет, — вздохнул он. — Слишком рискованно… Всегда может появиться кто-то лучше меня. Но зато никогда не будет именно такого, как я. Это как отпечатки пальцев — нет двух одинаковых. Мне кажется, что и сущность человека устроена именно так — нет двух одинаковых людей. А мы пытаемся скрыть свою сущность, надевая перчатки…
— О боже, бедняга уже заговорил о перчатках.
— Извините, — чуть улыбнулся художник, словно очнувшись.
— Так чего же ты хочешь от этой маленькой леди?
— Не знаю. А вы, значит, думаете, что она завтра снова придет?
— Извини, сынок, но предсказание будущего стоит четыре доллара. Я не могу предсказывать бесплатно тому, кто сам не знает, чего хочет.
— Что ж, может, вы и правы, — тихо сказал художник. — Ну, я, наверное, пойду.
— Как хочешь, сынок. И в следующий раз принеси лучше пива, да побольше…
Сложив картины в джип, художник растянулся на лежаке под звездным небом. Полная луна отражалась в океане, и ее сверкающая дорожка расширялась к горизонту. Он задумчиво смотрел на луну, размышляя о том, как он мог увлечься девушкой, в которой не было того самого света, который он всегда искал.
14
День был, как обычно, долгим и бессмысленным, а вечером Диана опять сидела дома и смотрела на фотографию матери.
— Хорошо, мама, допустим, я передумаю и отправлюсь искать Мэри. Но что это изменит? Ты думаешь, можно найти Мэри, зная лишь имя женщины, которая много лет назад якобы научила ее разговаривать с розами? — Диана тяжело вздохнула. — Давай на секундочку предположим, что я проехала тысячи миль, нашла страну, где находится этот дворец, и даже флигель этой женщины рядом с дворцом. Мама, мы ведь не знаем, жива ли она. А если и жива, то помнит ли маленькую девочку, приезжавшую к ней много лет назад. Впрочем, если она действительно научила Мэри говорить с розами, то наверняка помнит. Но мы ведь знаем, что этого не может быть, мам, верно? И даже если она помнит ее, откуда ей знать, где Мэри теперь? Вот представь, я являюсь туда и вежливо спрашиваю ее: «Прошу прощения, мадам, помните ли вы маленькую девочку, приезжавшую сюда много лет назад. Ее звали Мэри, вы научили ее говорить с розами. Помните? Тогда скажите, пожалуйста, где она сейчас?» И что, по-твоему, она мне ответит? Возможно, она только любезно улыбнется, но если я буду задавать этот вопрос гостям и прислуге, то она просто предложит мне уехать. А когда я заявлю ей, что не сдвинусь с места, пока не узнаю, где Мэри, она сообщит в посольство, если не выведет меня оттуда силой. Но допустим, я и тогда не сдамся, и ребята из посольства будут часами слушать мои вопросы: «Где Мэри? Где Мэри? Где Мэри?» И что потом? Скорее всего, они решат, что я спятила, и первым же рейсом отправят меня домой с сопроводительными бумагами, свидетельствующими о том, что я сумасшедшая. А в аэропорту меня встретят люди в белых халатах, которые под белы ручки отведут меня в ближайшую психушку. Это и будет блистательным концом моего квеста, потому что именно там я могу найти Мэри.
|
|
