 |
23
И в самом деле, возле ног чернокожего царя, как раз под «маленьким солнцем», которое этот царь держал в руке, был нарисован скромный домик с черепичной крышей. Рядом было написано его название на старокаталанском языке — Томбук.
— Я, признаться, не обратил на него внимания… — растерянно пробормотал профессор Медина. — Пожалуй, ты права. И почему я не замечал его раньше?
— Хотите, я вам скажу почему? — усмехнулся я.
Профессор Кастильо посмотрел на меня испепеляющим взглядом, а я в ответ изобразил на своем лице самое что ни на есть невинное выражение.
— Кроме того, — стала вслух рассуждать Кассандра, — он выделяется среди других населенных пунктов, как оборванный ямайский негр в толпе респектабельных туристов. Все остальные африканские города изображены здесь в виде белых строений арабского стиля, с мощными крепостными стенами и вздымающимися к небу минаретами, а этот город, наоборот, представлен слишком просто — маленький домик с двускатной крышей. Стиль строения — явно западноевропейский, и здесь, прямо посреди мусульманской территории, он выглядит совершенно не к месту.
— Да, изображен он довольно странно, — согласился профессор Кастильо, — и был бы неплохим кандидатом на роль конечного пункта путешествия нашего сбежавшего из монастыря ученика, если бы не находился в тысячах километров от той линии, которую мы провели в сторону юго-востока от острова, на котором сейчас находимся.
— Опять ничего не получается… — удрученно вздохнула Кассандра.
Мы уже, казалось, сложили почти все составные части мозаики, но тут, как это часто бывает, самый последний кусочек не вписался в общий рисунок. Проведя в уме эту аналогию, я невольно вспомнил о долгих воскресных вечерах, проводимых мною в детстве в раздумьях над пазлами, которые были посвящены историческим событиям и которые мой отец дарил мне на день рождения и на Рождество. Будучи уже взрослым, я, конечно, понял, что отец, скорее всего, забывал приготовить мне подарок заранее и поэтому покупал в самый последний момент то, что попадалось ему на глаза, а на глаза неизменно попадались лежащие едва ли не на каждом лотке и прилавке пазлы.
Еще я вспомнил о том, что как-то раз мне достался бракованный пазл, в котором недоставало одного компонента, а также о случае, когда в одном пазле, состоявшем из пяти тысяч малюсеньких кусочков (он и посвящен-то был вполне подходящей для него теме — триптиху «Ад» Иеронима Босха), оказалось два очень похожих компонента, и в результате я потратил с десяток воскресных вечеров на его раскладывание, пока не осталась одна незаполненная ячейка, но единственный оставшийся кусочек так и не подошел к ней.
Ассоциация, которая возникла в моем мозгу в связи с охватившим меня сейчас разочарованием и воспоминаниями о конфузах моего детства, оказалась настолько сильной, что я невольно почувствовал себя огорченным ребенком и с моих губ сорвались слова, которые я говорил в подобных случаях в детстве:
— Мы неправильно положили какой-то один кусочек.
— Что? — удивилась Кассандра.
Сверля Кассандру взглядом, но почти не видя ее, я попытался привести в порядок лихорадочно носившиеся у меня в голове мысли.
— Мы неправильно положили какой-то один кусочек пазла, — повторил я.
— Что за чушь ты несешь? — сердито воскликнул профессор Медина, разозлившись, видимо, из-за того, что я своими нелепыми заявлениями отвлек его от собственных размышлений.
Я пробежался взглядом по карте, сам толком не понимая, что я сейчас на ней ищу. Все «частички» вроде бы находились на своих местах — и «самый убогий город», и «маленькое солнце», и Мальорка, и мистраль, — но в то же время что-то явно было не так… И вдруг, когда мой взгляд остановился на Атлантическом океане, до меня дошло, в чем заключалась наша ошибка.
— Ну и дураки мы! — воскликнул я и тут же увидел, как на меня уставились три пары широко раскрытых от удивления глаз.
— Знаешь, парень, говори лучше за одного себя, — пробурчал профессор Медина, которого явно рассердило мое нелестное высказывание в наш адрес.
— Я согласен с Луисом, — ввернул профессор Кастильо, решив поддержать своего друга.
— Что ты хочешь этим сказать, Улисс? — спросила Касси, делая знак обоим профессорам, чтобы они помолчали.
— Именно то, что я и сказал, — ответил я. — Один из компонентов выстроенной нами схемы находится не на своем месте, то есть одна из наших догадок была ошибочной. Вот почему мы не можем собрать весь этот пазл.
Профессор Медина, посмотрев на меня с откровенной насмешкой, заявил:
— Если твой глубокомысленный вывод заключается лишь в том, что мы допустили какую-то ошибку, то тебе, как мне кажется, не стоило преподносить его как божественное откровение, которое снизошло на тебя с небес. То, что мы совершили какой-то просчет, понятно и без тебя.
— Безусловно, — ответил я, напуская на себя важный вид. — Но мне хотелось бы знать, понятно ли вам, в чем именно заключалась наша ошибка и как ее можно исправить?
Профессор Медина не нашелся, что ответить на мой очередной выпад, и лишь молча посмотрел на меня. В кабинете на несколько секунд воцарилась напряженная тишина, а затем профессор Кастильо не выдержал и озвучил вопрос, вертевшийся у моих собеседников на языке:
— А тебе, Улисс, это понятно?
— Думаю, что да.
Все трое молчали. Я с наслаждением смотрел на ошеломленного моим заявлением Луиса Медину, профессора средневековой истории университета Балеарских островов. Секунды медленно текли одна за другой. Наконец Медина, не справившись с нервным напряжением, надрывным голосом произнес:
— Ну и?..
В ответ я с театральным пафосом сделал легкий поклон и, отчетливо произнося каждое слово, спросил:
— Уважаемый сеньор Медина, неужели для вас может иметь значение мнение такого жалкого дилетанта, как я?
С этими словами я повернулся и медленно вышел из кабинета.
— Какая же ты скотина, — сказала Кассандра, которая вышла от Медины вслед за мной. — Этот бедняга, наверное, не будет спать всю ночь.
Мы сидели на скамейке возле входа в здание исторического факультета, дожидаясь, когда появится профессор Кастильо, все еще находившийся в кабинете Луиса Медины. Наверняка он задержался, чтобы извиниться перед своим другом за мое поведение.
— Впрочем, откровенно говоря, профессор Медина оказался полным кретином, — через пару секунд добавила Касси, поразмыслив о чем-то своем.
В этот момент в дверях факультета появился профессор Кастильо.
— Улисс, ты вел себя абсолютно неадекватно, — сказал он, подходя к нам и укоризненно качая головой. — Луис, конечно, немного педант, но и ты отнюдь не был образцом дипломатичности. — Присев рядом с нами на лавочку, профессор вздохнул. — Мне пришлось извиняться и за тебя, и за себя, убеждая Луиса, что у моего молодого друга просто такой вот черный юмор.
Профессор пристально посмотрел на меня, и мои губы невольно растянулись в лукавой улыбке.
— Луис, между прочим, вел себя очень корректно, — не унимался Кастильо. — Ты должен это признать. Хотя от твоих реплик его огромная лысая голова стала красной, как помидор, а из ушей едва не повалил дым, он сумел сдержаться. Я признаю, что мой коллега иногда допускал кое-какие колкие высказывания, но они были вполне оправданными… А вот то, что ты проявил себя как хороший актер, стало для меня настоящим сюрпризом. Слушая тебя, Улисс, я чуть было даже не поверил, что ты и в самом деле знаешь, в чем заключалась наша ошибка…
— Дело в том, — поспешно произнес я, перебивая профессора, — что я действительно это знаю. — Выдержав паузу, подобную тем, какие так любил профессор Кастильо, я взглянул на изумленные лица своих друзей и затем произнес слова, которые наверняка повергли их в шок: — Я даже могу сказать, куда именно убежал из монастыря Мирамар наш таинственный ученик, которому было известно, где находится тайник с сокровищами тамплиеров.
— Ты что, насмехаешься над нами? — недоверчиво спросила Кассандра. — Если это еще одна из твоих дурацких шуточек, то как бы тебе через пару минут не пришлось собирать свои зубы на асфальте... — Касси показала мне маленький кулачок и нахмурилась.
— А уж я, Кассандра, обязательно тебе помогу… — сердито добавил профессор.
— Ни о каких шуточках не может быть и речи, — со всей серьезностью сказал я, стараясь не улыбаться.
— Ой, смотри, доиграешься! — Касси снова погрозила мне кулаком.
— Ну что ж, если вы не верите мне на слово, тогда вам придется пойти со мной. — Я встал со скамейки и, жестом показав профессору и Касси, чтобы они не отставали от меня, вошел внутрь здания.
— Уж не собираешься ли ты снова навестить профессора Медину? — с ужасом спросил профессор.
— Нет, уважаемый профессор, не собираюсь. Я просто хочу вам кое-что показать.
Пройдя несколько коридоров, мы оказались в библиотеке, где, как я и предполагал, имелась копия Каталанского атласа — такая же, как и на стене у профессора Медины, но только разрезанная на части, которые затем были скреплены в виде тонкой брошюры.
Я открыл эту брошюру на странице, соответствующей Атлантическому океану и западной части Европы и Африки, а затем, используя в качестве линейки лист бумаги, прочертил позаимствованным у библиотекарши карандашом точно такую же линию, какую Касси прочертила на карте в кабинете профессора Медины, — от острова Мальорка до Ливийской пустыни.
— Если кто-нибудь заметит, что ты чертишь карандашом по этой карте, — прошептала Кассандра, оглядываясь украдкой по сторонам, — то нас могут вышвырнуть из библиотеки.
— Не переживай, я уже почти закончил.
— Прекрасно, — ворчливо произнес профессор. — Я вижу здесь проведенную тобой линию. Теперь объясни, чего я, к сожалению, не вижу.
— Немножечко терпения, мой юный студент.
— Перестань паясничать и побыстрее переходи к делу, — начал злиться Кастильо.
— Если вы не будете меня перебивать, то я вам сейчас все расскажу, — пообещал я и, испытывая чувство гордости за самого себя, начал свое объяснение: — Как вы уже имели возможность убедиться раньше, две из пяти строк указывают на город Томбук, однако та строка, в которой упоминается мистраль, указывает на некий пункт на севере Африки — по-видимому, где-то между Алжиром и Ливией…
— Это мы и сами знаем, — не дала мне закончить Касси. — Лучше объясни, в чем же заключалась наша ошибка. Может, мы ошиблись в том, что перевели «magistro» как «мистраль», а в действительности это слово означает нечто совсем иное?
— Вовсе нет, — поспешно отверг я предположение Касси. — Здесь у нас все правильно. Мы всего лишь ошиблись в определении точки, от которой нужно чертить линию…
— Не может быть! — воскликнул профессор. — Если я в чем-то и уверен, так это в том, что наш «ученик» отбыл именно с Мальорки. Но даже если это путешествие началось в какой-то другой точке Испании или Европы, — с мрачным видом продолжил профессор, — результат будет все тот же: линия, проходящая с северо-запада на юго-восток, никогда даже близко не пройдет рядом с Томбуком.
— Если только… если только вы не перестанете думать как историк и не начнете думать как картограф.
— Что ты хочешь этим сказать? — нетерпеливо спросила Кассандра.
— А то, что для человека, являющегося картографом, отправной точкой является не то место, откуда выехал наш «ученик», и не его родной город, а вот что. — С этими словами я ткнул пальцем на изображенные в левой верхней части карты синие и золотистые стрелки.
— Роза ветров? — удивленно спросил профессор.
— А разве это не очевидно? — ответил я вопросом на вопрос. — Именно здесь написано слово «magistro», и именно отсюда лучше всего задавать на этой карте направления. Если бы вы в своей жизни побольше путешествовали по морю, то знали бы, что роза ветров — это не просто красивый рисунок на карте.
Чтобы подтвердить свое предположение, я взял карандаш и, снова используя в качестве линейки лист бумаги, прочертил на карте линию с севера-запада на юго-восток, однако на этот раз она начиналась из центра розы ветров. Профессор и Касси не смогли сдержать удивленных возгласов, когда увидели, что эта линия, подойдя к ногам чернокожего царя, держащего в правой руке золотой шар, уперлась в Томбук — тот самый населенный пункт, который Авраам Крескес изобразил как самый убогий город.
— Вот это да! — восхищенно воскликнула Кассандра. — Получается, что ты и в самом деле сумел разгадать эту головоломку! — И Касси в порыве чувств чмокнула меня в щеку.
— Должен признаться, Улисс, что ты меня поразил, — с восторгом сказал профессор, хотя его реакция, конечно же, была не такой бурной, как у Касси.
— Мне просто повезло, — решил поскромничать я. — Для меня было очевидно, что мы допустили какой-то просчет, и когда я случайно заметил, что стрелка, соответствующая мистралю, смотрит прямехонько в сторону Томбука, я догадался, в чем заключалась наша ошибка.
— Да ладно, парень, — профессор Кастильо похлопал меня по плечу, — не умаляй свои заслуги. Твой отец тобой бы гордился.
Упоминание об отце заставило меня помрачнеть, и радость от пережитого триумфа сменилась горечью, вызванной воспоминаниями о не таких уж далеких трагических событиях.
— Ну и что мы будем делать дальше? — спросил профессор, выводя меня своими словами из состояния прострации, в которое он же меня только что и вверг.
— Странный вопрос! Разумеется, поедем в Африку.
— Куда?! — Оторопев от неожиданного заявления, Кастильо отступил от меня на шаг и растерянно улыбнулся. Затем он посмотрел на меня, как на глупенького мальчика, и сказал: — Ты хоть соображаешь, что говоришь? Мы располагаем всего лишь ничем не подтвержденной информацией, что кто-то (мы даже не знаем кто!) спрятал что-то (мы толком не знаем что!) в каком-то месте, о котором нам почти ничего неизвестно. Более того, это событие произошло семьсот лет назад… И в такой ситуации ты собираешься отправиться на поиски? Вот так просто взять и поехать в Африку?
— Ну конечно.
— Уж больно ты прыткий. Даже если наши предположения верны и вся эта история про исчезнувшие сокровища тамплиеров так или иначе связана с Томбуком, не забывай, что прошло уже семь столетий! — Профессор в отчаянии воздел руки. — Да не может быть, чтобы эти сокровища сохранились до наших дней! А если и сохранились, то мы все равно не сможем их разыскать! Неужели ты этого не понимаешь?
— Я понимаю сейчас только одно: если вы не перестанете так громко разглагольствовать, то нас вышвырнут из библиотеки, — сказал я, заметив, что библиотекарша уже несколько раз бросила в нашу сторону сердитый взгляд.
Профессор Кастильо беспомощно взмахнул рукой, словно бы давая понять, что он потерял надежду переубедить такого дурака, как я.
— Я поеду с тобой… — сказала Касси, беря меня за руку. — Если ты, конечно, не возражаешь.
— Как раз об этом я только что хотел тебя попросить.
— Вы что, оба вдруг ни с того ни с сего рехнулись? — негодующе воскликнул профессор. — Тоже мне парочка молодоженов, собирающаяся в свадебное путешествие на курорт Канкун! Вы не поняли, что я вам сказал? Никаких сокровищ вы там не найдете! Это просто невозможно!
— Так же невозможно, как и найти тамплиерский колокол на рифе в Карибском море или разгадать придуманную семьсот лет назад головоломку?
Профессор лишь пошевелил губами, беззвучно артикулируя слова, произнести которые вслух он не решился.
— Нам, правда, пока еще неизвестно, существует ли сейчас этот город Томбук и, если не существует, то где находятся его руины, — сказала после небольшой паузы Кассандра.
Мы с профессором растерянно уставились на Касси.
— То есть как это мы не знаем, существует ли этот город? — с недоуменным видом спросил профессор. — Из всей этой глупости Томбук, пожалуй, единственное, что мы знаем абсолютно точно. И чему вас, черт побери, учат в ваших американских университетах?
— Не будьте таким суровым, проф, — вмешался я, приходя на выручку Кассандре. — Не забывайте, что она специалист по подводным раскопкам, а потому ей совсем необязательно знать о том, какие города находятся посреди пустыни в Мали.
— Неужели ты об этом знаешь? — удивилась Кассандра.
— Я-то знаю, да и ты, возможно, слышала об этом городе, — ответил я. — На старокаталанском он назывался Томбук, но сейчас он называется немножко иначе — Томбукту.
24
— Хочешь, прогуляемся по городу? — спросил я Кассандру на следующее утро после нашего возвращения в Барселону, когда заглянул в комнату, которую она занимала.
— Я хочу спать… — лениво потягиваясь, ответила она. — А сколько сейчас времени?
— Уже почти десять.
— Ну и гад же ты, Улисс! Зачем ты будишь меня в такую рань? Даже Бог — и тот в воскресенье отдыхал.
— Вставай, не будь такой лежебокой. Я угощу тебя жидким шоколадом и чурро.
Кассандра приподняла голову и недоверчиво посмотрела на меня из-под простыни.
— Пользуясь тем, что мы вчера не ужинали, ты пытаешься вытянуть меня из постели?
— Какая же ты догадливая! Приманка, состоящая из шоколада и чурро, действует безотказно.
— Ну хорошо… — сдалась Касси. — Дай мне десять минут. Я уже встаю.
Через обещанные «десять минут», которые по моим часам равнялись как минимум сорока, Кассандра, с непричесанными влажными волосами, одетая в цветастое платье, вышла из ванной.
— Касси, я умираю от голода.
— Десять минут — и я готова, — ответила Кассандра, закрывая за собой дверь в свою комнату.
— Хорошо. Но ни минуты больше!
Наивный мечтатель…
Часов в двенадцать мы наконец-таки вышли из дому.
— И куда ты меня поведешь?
— Ну, раз уж я обещал угостить тебя чурро, то первым делом мы зайдем в один бар, где их очень вкусно готовят. Это неподалеку отсюда. Затем прогуляемся по центру города. Не возражаешь?
— Не возражаю насчет чурро. Но, честно говоря, мне не очень-то хочется топать по туристическим маршрутам этого города.
Выпив по чашечке густого горячего шоколада и полакомившись чурро, мы спустились в метро и доехали до рынка Сан-Антонио.
— Ого, Улисс! А это что такое? — удивленно воскликнула Кассандра, едва только мы вышли из метро.
— Это книжный базарчик. Тут продают старые книги и журналы.
— Чудненько! Пройдемся по нему?
— Если хочешь, пройдемся. Но я тебя предупреждаю, что там ужасная толчея и нам придется буквально протискиваться между людьми.
— Тогда мы туда не пойдем. Мне не нравится толкаться в толпе.
— Мне тоже, тем более что я хотел сводить тебя совсем в другое место.
— Вот и прекрасно, мой поводырь, поступай так, как сам считаешь нужным, — сказала Касси, беря меня за руку.
Мы свернули на улицу Оспиталь — одну из моих любимых барселонских улиц. По мере того как мы по ней шли, цвет кожи встречающихся нам прохожих становился все темнее, а вместо латинских букв на вывесках магазинчиков и парикмахерских все чаще встречались какие-то замысловатые закорючки.
— А что это за люди?
— Марокканцы, пакистанцы, ливанцы… Тут всех понемножку.
— Забавно… — сказала Кассандра. — В центре Лос-Анджелеса, где находился университет, в котором я училась, почти все вывески магазинов были на испанском языке. А здесь, в центре испанского города, — на арабском.
— Знаешь, твои слова напомнили о том, что в центре тех арабских городов, где мне довелось побывать, есть много вывесок на английском, французском и даже испанском языках.
— Интересно…
— Еще как. Однако всегда находятся люди, которых пугает все новое и непривычное, и они воспринимают как некую угрозу для себя всех тех, кто выглядит, думает или разговаривает хотя бы чуть-чуть не так, как они.
— Что ты хочешь этим сказать?
Я покосился на Кассандру, решая, стоит ли мне ввязываться в разговор на довольно тяжелую тему.
— Дело в том, что, по моему мнению, — сказал я, отважившись все-таки высказаться, — в Барселоне, как и в других уголках старой самовлюбленной Европы, есть люди, которые делят окружающих на «своих» и «чужих». Они с пеной у рта доказывают, что эти самые «чужие» не имеют права жить в таком «цивилизованном» городе, как этот, если не сумеют перенять все местные обычаи и традиции и не откажутся от своего прежнего образа жизни.
— Ты имеешь в виду расизм?
— Не расизм, а нечто более изощренное и продуманное. Впрочем, судить о людях по месту, где они родились, по языку, на котором они говорят, и по их образу жизни, а не по их поступкам — это если не расизм, то во всяком случае нечто похожее на него. — Посмотрев на Кассандру, я добавил: — А ты — наглядный пример того, какой замечательный результат может дать смешение рас.
— Спасибо за комплимент, — усмехнувшись, вставила Касси.
— Да нет, я говорю серьезно. Представь, что твой отец отказался бы жениться на твоей матери только потому, что она разговаривала на другом языке и придерживалась чужих для него обычаев и традиций. Что бы ты в таком случае о нем подумала?
— Ну, в таком случае я вообще не появилась бы на белый свет, а значит, не могла бы ни о чем думать. Но его, наверное, можно было бы считать недоумком.
— Именно это я и имел в виду. Мы все являемся в той или иной степени метисами — как в физическом, так и в культурно-психологическом плане, хотя отдельные личности и пытаются убедить нас в обратном. Я уже несколько лет путешествую по миру, и за это время пришел к выводу, который, кстати, никому не навязываю. А заключается он в том, что все те, кто пытается убедить своих соплеменников, будто у них более развитая культура и более богатая история, чем у других народов, либо являются воинствующими невеждами, либо, разжигая межнациональную рознь, преследуют какой-то личный интерес. Люди из первой категории могут избавиться от своих заблуждений, если будут побольше читать и путешествовать по миру, а вот люди второй категории… — я невольно вздохнул, — очень быстро теряют поддержку народа, как только народ начинает понимать, что они собой представляют и что им на самом деле нужно. Хотя мы на данном этапе развития цивилизации считаем себя высококультурными космополитами, уже освободившимися от древних предрассудков, по своей сущности мы все еще являемся животными, которые стремятся жить в своем стаде и на своей территории. И об этом нам в нашей борьбе за равенство и братство все-таки не следует забывать, потому что, когда кое-кто пытается активизировать заложенные в людях примитивные инстинкты с помощью бесконечных рассуждений, он начинает впадать в безумие, которое заканчивается этническими чистками и лагерями беженцев. А потом все рвут на себе волосы, объявляют траур и ходят с лицами, на которых написано: «А я тогда просто проходил мимо…» или: «Кто бы мог подумать, что такое может произойти?».
— Я понимаю… Но тебе не кажется, что мир вокруг нас не такой уж и плохой? — спросила Кассандра, демонстративно оглядываясь по сторонам.
— К счастью, ничего трагического пока не происходит. Однако если те, кто считает смешение рас и многообразие культур недопустимыми явлениями, начнут перегибать палку, она, пожалуй, сломается, и тогда… и тогда трудно даже представить, к чему это может привести. Хотя я, возможно, и ошибаюсь, — сказал я, осторожно беря Кассандру за талию, — и наша жизнь еще долго будет тихой и спокойной благодаря тому, что мы сумеем учесть допущенные ошибки — как свои, так и чужие. Я абсолютно уверен, что в будущем дальнейшее смешение рас и культур будет продолжаться, — а иначе вообще не будет никакого будущего.
Продолжая разговаривать, мы прошлись по небольшому рынку, расположенному на бульваре Рамбла в районе Раваль, а затем присели, чтобы выпить чаю в принадлежавшем марокканцам кафе, где столики были заняты преимущественно смуглыми усатыми мужчинами. Я угостил Кассандру сладкими до приторности арабскими пирожными, которые лично мне очень нравились.
Выйдя из кафе, мы пересекли бульвар Рамбла-де-Каналетес, прошли мимо рынка Ла-Бокерия и заглянули на минутку в маленькую синагогу в еврейском квартале. Затем мы немного поблуждали по узким средневековым улочкам старинной части города, пересекли улицу Пау Кларис и оказались в одном из моих любимых кварталов Барселоны, который я окрестил «маленькой Гаваной», — правда, совсем не потому, что он был чем-то похож на своего «тезку» в Майами. Честно говоря, кубинцев здесь было немного, а вот доминиканцев, колумбийцев и выходцев из других латиноамериканских стран — хоть отбавляй. Прогулка по улицам этого района, где из магазинов доносятся звуки меренге и кумбии, где полно мулатов, где звучат самые разнообразные певучие говоры, представляла собой встречу с экзотикой прямо посреди европейского города.
Ближе к вечеру, сидя на газоне неподалеку от старого порта, мы пообедали превосходным люля-кебабом с овощами и лавашем, а затем прилегли отдохнуть под нежарким осенним солнцем на этом же газоне.
— Вопреки всему тому, что я от тебя услышала, мне кажется, что ты, Улисс, живешь в прекрасном городе, который очень любишь, — сказала Касси, подняв голову и разглядывая единственное плывущее по небу облако.
— Да, это верно, — немножко подумав, согласился я. — Здесь я родился и вырос, что для любого человека имеет большое значение. Однако я провел очень много времени вдалеке от родного города, и это изменило мои взгляды практически на все аспекты жизни. Поэтому, возвращаясь в Барселону, я чувствую, что мне здесь очень многого не хватает.
— Возможно, оттого что ты одинок.
— Думаешь, если бы у меня была спутница жизни, это избавило бы меня от проблем? Представь, какое выражение лица было бы у нее, если бы я сказал, что уезжаю работать в Индонезию и что к ужину меня ждать не нужно.
— Тогда найди себе женщину, которой на это наплевать.
Я слегка приподнялся и посмотрел на Кассандру.
— Это не так-то легко. Моей спутницей жизни, наверное, смогла бы стать женщина, которая ведет примерно такой же образ жизни, как и я, и которая поддерживает идею личной свободы — как моей, так и своей собственной. Женщина, которая смогла бы, не сожалея, пожертвовать кое-какими традиционными семейными ценностями. Женщина, которая…
Я замолчал, любуясь чертами лица Кассандры, которые в слабом свете вечернего солнца казались еще более красивыми.
— Почему ты замолчал? — спросила Касси, поворачиваясь ко мне.
Я, увлекшись разглядыванием ее глаз, не расслышал, что она сказала.
— Улисс! С тобой все в порядке?
— А? Ой… да, извини.
Касси улыбнулась.
— Ты, дружище, замолчал, так и не договорив того, что хотел сказать.
— А-а, это… Хочешь выпить кофе? Я знаю тут одно местечко, где тебе наверняка понравится.
— Ты пытаешься сменить тему… — заметила Кассандра, прищурив глаза. — Но на кофе я согласна.
Мы медленно шли по улице, то и дело останавливаясь, чтобы послушать уличных музыкантов, стоявших в этой части города буквально на каждом углу. В весьма необычном кафе на улице Сан-Доменек-дель-Каль — одном из моих любимых — мы сели на малюсенькие табуреты у круглого стола высотой в каких-нибудь полметра. Кассандра — после того как я предупредил ее, что подаваемый здесь турецкий кофе слывет очень густым и что в него добавляют кардамон, — решила взять себе ароматический напиток из лесных фруктов.
Мы некоторое время сидели друг против друга и молчали, глядя в сгущающихся сумерках на мой дымящийся кофе.
— Когда я на тебя смотрю, — сказал я, нарушая воцарившееся молчание и пытаясь выразить словами нахлынувшие на меня необычные чувства, — мне кажется, что я — кролик, ослепленный светом автомобильных фар. Я чувствую себя загипнотизированным, парализованным, неспособным даже и чуточку пошевелиться, хотя и вижу, что этот автомобиль стремительно надвигается на меня.
— Стало быть, ты теперь полностью в моих руках… — с театральным пафосом произнесла Кассандра.
— Похоже, что да, — признался я, вздыхая. — По правде говоря, меня это даже пугает.
— Не переживай, — сказала Касси и подняла правую руку вверх, словно собираясь произнести клятву. — Торжественно обещаю, что не стану использовать свою власть над тобой тебе во вред. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока ты будешь прилично себя вести.
— Хорошо, если так… Впрочем, я не удивился бы, если бы ты нарушила свое обещание. Однако меня больше всего волнует даже не это.
— Скажи мне, Улисс, — вдруг став серьезной, прошептала Кассандра и взяла мою руку в свою, — что тебя волнует?
Я тяжело вздохнул, чувствуя, как сжимается мое сердце.
— Меня волнуешь ты… Помнишь наш первый разговор на палубе? С тех самых пор я почти постоянно думаю о тебе. Чем больше времени я провожу с тобой и чем больше я тебя узнаю, тем больше ты мне нравишься. Ты даже и представить себе не можешь, как сильно ты мне нравишься. Мне кажется… мне кажется, что я постепенно в тебя влюбляюсь…
— И это тебя пугает?
— Меня пугает то, что ты, возможно, не испытываешь ко мне таких же чувств… А еще меня пугает то, что ты, может быть, их все-таки испытываешь.
— Я тебя не понимаю.
— Касси, в моей жизни подобные ситуации никогда ничем хорошим не заканчивались, а мне ведь ни за что на свете не хотелось бы с тобой расстаться. Я знаю, что это глупо, но я всегда вспоминаю вот эти строки Неруды: «Как нам порой легко влюбиться и как нам трудно разлюбить…» Мне кажется… мне кажется, что на то, чтобы разлюбить тебя, у меня ушла бы вся оставшаяся жизнь.
Кассандра некоторое время молчала — может, просто подыскивала подходящие слова, а может, никак не могла понять смысл того, что я ей говорил.
— Улисс… — Поставив чашку на стол, Касси взяла обе мои руки в свои. — Я со своей стороны могу сказать, что меня тоже к тебе влечет. К сожалению, я неспособна предвидеть будущее — как, впрочем, не способен предвидеть его и ты, — а потому я не знаю, что может уготовить нам судьба, если мы решим быть вместе. Однако если ты позволишь мне быть откровенной, то, с моей точки зрения, все, что ты сейчас сказал, — это какая-то ерунда. Решать, конечно, тебе, и ты поступай так, как считаешь нужным. Я не стану поучать тебя и настаивать на чем-то своем.
Прошло уже три дня, как мы вернулись в Барселону, и, за исключением воскресенья, все это время было потрачено на лихорадочные приготовления к поездке в Мали, а потому разговор, состоявшийся между мной и Кассандрой в кафе, мало-помалу отошел в нашем сознании на второй план.
Мы разделили между собой работу по подготовке к предстоящей поездке: Кассандра искала и записывала всевозможную информацию о том, какие библиотеки и архивы существовали в Томбукту в начале четырнадцатого века, профессор Кастильо пытался выяснить, была ли какая-нибудь связь между тамплиерами и этим затерянным в пустыне городом, а я взял на себя хлопоты по организации нашего путешествия и по сбору сведений о том уголке планеты, куда нам предстояло отправиться.
Последние две ночи мы почти не спали — отчасти из-за огромного объема работы, которую было необходимо выполнить, а отчасти из-за охватившего нас нервного напряжения. Когда же под вечер третьего дня мы собрались вокруг стола в моей гостиной, даже при тусклом свете свисавшей с потолка лампы у нас троих были отчетливо видны темные круги под глазами.
— Как твои успехи, Улисс? — спросила, склонившись над столом, Кассандра.
Ее волосы были заплетены в две изящные косички, а одета она была в шорты и в одну из тех своих футболок, в которых выглядела особенно обольстительной.
— Думаю, что неплохо… — ответил я, украдкой бросая взгляд себе между ног и глупо улыбаясь.
— Ого! — с притворным возмущением воскликнула Касси. — Ты прямо-таки жеребец!
— Да, что-то вроде того… Хотя нет, на жеребца я не потяну.
Касси, изображая разочарование, поджала губы, а затем, не сдержавшись, прыснула от смеха. Через секунду мы оба безудержно хохотали, вызывая недоумение у профессора, который не понял причину нашего смеха и теперь, переводя взгляд с Кассандры на меня и обратно, укоризненно покачивал головой, видимо терзаясь в догадках, что же произошло с этими двумя шалунишками.
Когда смех утих, профессор повторил заданный Кассандрой вопрос, но потребовал уже более подробного ответа.
— Да в общем-то, все готово, — сказал я, продолжая коситься на Кассандру. — Я связался с посольством Мали в Лондоне, и сотрудники посольства объяснили мне, что мы можем получить въездные визы прямо в аэропорту Бамако. Прививки против столбняка, гепатита и желтой лихорадки мы вчера уже сделали. Я забронировал номера в гостинице, а также выяснил, что нам, оказывается, придется нанять себе гида. Это меня отнюдь не обрадовало.
— Почему? — поинтересовалась Касси.
— Честно говоря, не люблю я этих гидов, — пробурчал я.
— Ну, тогда мы решим уже по приезде, стоит ли нам пользоваться услугами гида, — сказал профессор, — и согласимся на эти услуги только в случае крайней необходимости. — Мне тоже не очень хочется, чтобы рядом с нами все время находился какой-то посторонний человек.
— К сожалению, у нас не будет выбора. — Я уныло посмотрел на профессора. — Приезжающие в Мали иностранцы обязаны нанимать официального гида, куда бы они в этой стране ни направлялись. Так что тут уж нам никак не отвертеться.
— Тогда давайте этот вопрос больше не обсуждать, — предложил профессор. — Что-нибудь еще?
— Ничего экстраординарного. Мы проведем одну ночь в Бамако, а на следующий день, рано утром, — инш’алла — вылетим самолетом авиакомпании «Эр Франс» в Томбукту.
— Инш’алла? — в один голос переспросили профессор и Кассандра.
— «Если будет на то воля аллаха», — перевел я. Увидев, что и профессор, и Касси все еще вопросительно смотрят на меня, я, пожав плечами, добавил: — Я работал несколько месяцев на Красном море, так что ко мне прилипли кое-какие арабские слова.
— На Красном море… Прекрасно! — сказал профессор. — Ну а теперь слушайте меня очень внимательно, — с загадочным видом попросил он, — потому что я расскажу вам о том, что же мне удалось выяснить за все те часы, которые я потратил, лишив себя полноценного сна.
Кастильо уперся локтями в стол и, самодовольно усмехнувшись, посмотрел на нас с Кассандрой испытующим взглядом.
— Помните строки, — медленно произнес он, — в которых говорится о том, что некий ученик убегал от мистраля в направлении Томбукту?
— Да как же мы могли их забыть? — вырвалось у Касси.
— Так вот, имеется документальное подтверждение, что в 1346 году некий Хайме Феррер отбыл на судне с острова Мальорка в направлении юго-запада и, минуя Гибралтарский пролив, продолжал плыть вдоль африканского побережья, пока не высадился там, где в настоящее время находится Сенегал.
— Думаете, именно он и был тем пресловутым учеником, который упоминается в последних строках завещания? — спросил я.
— По правде говоря, я так не думаю, — равнодушно ответил профессор. — Хайме Феррер был мореплавателем, а не монахом, и, кроме того, судя по имеющимся о нем сведениям, он отнюдь не принадлежал к людям, способным потратить половину своей жизни на изучение различных языков и картографии.
— Тогда при чем здесь он? — поинтересовалась Кассандра.
— А при том, что, по моему мнению, именно на судне этого мореплавателя — то ли в составе судовой команды, то ли в качестве пассажира — и приплыл в Африку человек, которого мы ищем.
— На основании чего вы пришли к такому выводу? — спросила Кассандра голосом ученого-скептика. — Вы нашли какое-то письмо Хайме Феррера, в котором он рассказывает о своем путешествии и своих спутниках, или раздобыли список находившихся на его судне членов экипажа и пассажиров?
— Ни то ни другое, — ответил, широко улыбаясь, профессор. — Я пришел к такому выводу отчасти потому, что Хайме Феррер и его спутники так никогда и не вернулись из Африки.
Касси, удивленная охватившим профессора весельем, нахмурила брови и требовательно произнесла:
— Тогда, пожалуйста, объясните все поподробнее, иначе я тут с вами совсем запутаюсь.
Ничего не сказав в ответ, профессор открыл лежавшую на столе папку и вытащил из нее большой лист бумаги, который оказался ксерокопией участка Каталанского атласа, включающего в себя Канарские острова и африканское побережье до Мавритании и чуть южнее. Мы с Кассандрой стали внимательно рассматривать эту ксерокопию. Профессор, наблюдая за выражением наших лиц, вскоре понял, что мы не можем найти на ней ничего примечательного, и ткнул пальцем в парусный корабль, нарисованный как раз под Канарскими островами. Из корабля высовывались четыре головы, три из которых смотрели в том направлении, в котором оно двигалось, то есть на восток.
— Не хотите ли вы сказать, что это судно…
— Прочитайте вот здесь… — перебил меня профессор, показывая на надпись возле судна:
Partich l’uxer d’en Jaume Ferrer per anar al riu del or al gorn de sen Lorens qui és a X de Agost qui fo en l’any MCCCXLVI.
— Я не поняла ни одного слова… — пробурчала Кассандра.
— Я тоже… — признался я, — однако рядом с нами есть один человек, который горит желанием незамедлительно все объяснить. Я прав, профессор?
Как обычно, весьма польщенный тем, что он снова оказался в центре внимания, профессор Кастильо блаженно улыбнулся.
— Ну конечно же, ребятишки. Приблизительный перевод звучит так: «Служитель Хайме Феррера убыл, направляясь к золотой реке, десятого августа 1346 года в день Святого Лоренцо».
— А что такое «служитель»? — спросил я.
— Что-то типа адъютанта, — пояснила Касси.
— Именно так, дорогая моя, — кивнул профессор. — И хотя мы не знаем его имени, нам известно, что он высадился на африканский берег южнее Канарских островов. Он приплыл туда вместе с Хайме Феррером и, оказавшись на берегу, поехал на верблюде в сторону реки, которая в те времена называлась Золотой рекой и которая в настоящее время называется Сенегал. Если же ехать вдоль этой реки вверх по ее течению, то рано или поздно подъедешь к реке Нигер — главной водной артерии Западной Африки. Именно там, на берегу Нигера и находится легендарный город Томбукту.
— Вот здорово! Теперь у нас все сходится! — воскликнул я.
— Ты произнес эти слова очень даже кстати, — усмехнулся профессор. — Да, действительно, все сходится. — Он снова открыл свою папку и достал из нее ксерокопию еще одного участка все того же Каталанского атласа, которую затем положил рядом с первой ксерокопией так, чтобы изображения на краях этих двух участков совпадали. — Взгляните сюда.
На втором участке я увидел фигурку темнокожего царя, который держал в руке маленькое солнце, а возле ног царя — город Томбукту, расположенный неподалеку от реки Нигер. Левее этого города, причем на равном расстоянии от корабля Хайме Феррера и от чернокожего царя, был нарисован всадник в арабском одеянии, едущий верхом на верблюде по направлению к чернокожему царю. Исходя из всего того, что нам уже удалось выяснить, было ясно, что украшавшие эту средневековую карту рисунки означали, что некий человек, высадившись с судна на берег, отправился верхом на верблюде в сторону реки Нигер, а точнее — к расположенному неподалеку от нее городу Томбукту.
— Чудеса, да и только, — пробормотал я, не отрывая взгляда от карты. — Тут все нарисовано настолько доходчиво, что даже если бы наш друг Крескес разместил здесь сверкающую вывеску со стрелками, указывающими на Томбукту, то это не было бы более наглядно.
— Безусловно, — с готовностью согласился профессор. — Однако есть и еще один факт, который окончательно отметает все сомнения. Перерыв целый ворох бумаг, я натолкнулся на упоминание о том, что Томбукту называли Меккой Сахары, Римом Северной Африки, африканскими Афинами и самым таинственным городом. Должен признаться, что поначалу я немного сконфузился, потому что не нашел никаких сведений о том, что этот город называли «черной Александрией». Я искал везде, где только мог, но ничего не находил, пока, вконец отчаявшись, не решил взглянуть на данный вопрос под другим углом зрения. Вместо того чтобы разыскивать нужную мне информацию через поиск людей, которые высказывались когда-либо о Томбукту, я стал собирать информацию о самом Томбукту, надеясь таким образом все-таки натолкнуться на нужные мне сведения.
— И у вас это получилось? — нетерпеливо спросил я.
— Причем довольно быстро. Оказывается, в средние века, после восхождения на трон в 1317 году Мансы Мусы — чернокожего царя, который нарисован на этой карте и к которому направлялся наш «ученик», — Томбукту стал главным интеллектуальным центром всей коммерческой, религиозной и культурной жизни Западной Африки. Сановники и богатые торговцы, жившие в этом городе, соревновались между собой, кто из них наймет себе на службу самых ученых людей того времени и у кого из них будет самая большая библиотека во всем исламском мире. В результате подобного «соревнования» они собрали тысячи книг из различных уголков земного шара, и Томбукту в четырнадцатом веке вполне мог называться «черной Александрией», потому что в нем имелось такое же огромное количество книг, как и в легендарной библиотеке древней Александрии, а находился он на так называемом «черном континенте».
Весьма довольный своим выступлением передо мной и Кассандрой, профессор откинулся на спинку стула и бросил на нас с Кассандрой вопрошающий взгляд, как будто ожидая, что мы сейчас начнем ему аплодировать. Однако вместо того чтобы бурно выражать свой восторг, Кассандра решила немедленно выступить, следуя повестке дня, и с видом кота, который замышляет сцапать канарейку, сказала:
— А может, вам будет интересно узнать о том, что удалось выяснить мне?
— Слушаю тебя, дорогая моя, — уныло ответил профессор. Он даже и не пытался скрыть разочарование, которое вызвало у него наше с Касси равнодушное отношение к его рассказу.
— Видите ли, мне тоже удалось выяснить, что город Томбукту в начале четырнадцатого века превратился в своего рода африканскую Флоренцию. Более того, у меня с собой есть описание этого города, составленное вашим земляком… — С этими словами Кассандра начала лихорадочно рыться в лежавшей перед ней на столе кипе бумаг. — А, вот оно… В 1506 году в Томбукту приехал житель Гранады, Хасан ибн Мухаммед, более известный как Джованни Леоне по прозвищу Лев Африканец. Так вот, побывав в Томбукту, он написал про этот город следующее: «…там продается также много рукописных книг, каковые привозят из далеких стран, и от них получают больше дохода, нежели от остальных товаров. А еще в этом городе много кадиев, имамов и мулл, которым выдает плату царь и которые очень чтят людей письмéнных». — Кассандра оторвала взгляд от листа бумаги и посмотрела на нас с профессором: — Ну, что скажете?
— Скажу, что… — начал было я.
— Но это все еще ерунда! — поспешно перебила меня Кассандра. — Самое интересное заключается в том, что одной из семей, сумевших собрать наибольшее количество книг и документов, была семья — а точнее, целый клан — Кати. Есть ли в этом что-нибудь особенное? — спросила Кассандра, обращаясь как бы к самой себе, и тут же, не успев перевести дыхание, ответила: — Да, есть, потому что семья Кати эмигрировала из своего родного города Толедо по решению главы семьи Али ибн Зияба аль-Кути. Причиной отъезда были религиозные преследования, которым подвергались в пятнадцатом веке в Испании арабы. Приехав в Томбукту, эта семья вскоре стала одной из самых уважаемых семей города. Однако столетием позже марокканская армия во главе с еще одним выходцем из Гранады, которого звали Джудар-паша, захватила Томбукту, и поэтому семья Кати поспешно уехала из города и увезла с собой свою огромную библиотеку, которая в то время насчитывала около тысячи книг. С тех самых пор, на протяжении многих поколений и вплоть до прошлого года, библиотека Кати переходила из рук в руки. В течение веков она обогатилась еще на несколько тысяч книг и документов. В настоящее время эта библиотека находится в недавно построенном здании и называется «Андалусийская библиотека Томбукту». Ее фонды систематизировали, был составлен подробнейший каталог. Так что нам, наверное, есть смысл порыться в этой библиотеке — а вдруг именно в ней и хранится зашифрованный документ, который, как мы предполагаем, когда-то привез в Томбукту убежавший из монастыря Мирамар монах-картограф.
— Извини, ты сказала «Андалусийская»? — недоверчиво спросил я.
— Именно так. Строительство здания библиотеки было профинансировано властями штата Андалусия.
— Поразительно! — искренне удивился я. — Мне даже в голову не приходило, что кто-то может выделять средства на строительство объектов культуры в африканских странах. Да, кстати, Кассандра, Андалусия — это не штат, а автономная область.
— Минуточку! — вмешался профессор. — Мне кое-что непонятно. Я, конечно, ни в коем случае не хочу умалять значение добытой тобой информации, — сказал Кастильо, обращаясь к Кассандре, — но ты сама сказала, что в Томбукту очень многие семьи имели библиотеки. Поэтому мы не можем быть уверенными в том, что документ, который, по нашему предположению, был привезен в Томбукту и в котором в зашифрованном виде указывается местонахождение сокровищ тамплиеров, хранится именно в этой библиотеке.
— Да, конечно, — согласилась Касси. — Об абсолютной уверенности не может быть и речи, однако данная версия, на мой взгляд, является наиболее правдоподобной.
— А почему ты так решила? — поинтересовался профессор.
— Да потому, что я считаю само собой разумеющимся, что этот документ был составлен на каталанском или испанском языке, — смущенно ответила Кассандра.
— Неужели?
Кассандра несколько секунд молчала, видимо собираясь с мыслями и подыскивая доводы, которыми можно было бы убедить скептически настроенного профессора.
— А! Поняла! — вдруг воскликнула она. — Какая же я глупая! Я забыла объяснить вам, что семья Кати проявляла особый интерес к рукописям, привезенным с их исторической родины, то есть с Иберийского полуострова, и любой документ, так или иначе с ним связанный и оказавшийся в Томбукту, рано или поздно, по всей вероятности, оказывался в библиотеке этой семьи. Так что туда вполне мог попасть и документ, доставленный вот этим сидящим на верблюде таинственным персонажем.
— Не знаю, как вы, — сказал я, выпрямляясь на своем стуле и окидывая взглядом кипы всевозможных бумаг, занимавших почти весь стол, — а я все больше и больше верю в то, что этот монах уехал именно в Томбукту. И если существует какая-то карта, письменный документ или, возможно, другая зацепка, которые привели бы нас к сокровищам тамплиеров, то все это нужно искать в Томбукту.
— Я с тобой согласна, — поддержала меня Кассандра. — Все добытые нами сведения свидетельствуют именно об этом, и, как говорят у нас в Мексике, «если видишь яйца, а еще конец, то это, безусловно, не самка, а самец».
— Однако остается один маленький нюанс, — сказал, иронически улыбаясь, профессор. — Мы ведь, между прочим, не знаем, сохранился ли этот документ, написанный на пергаменте или на чем-то еще, за прошедшие шестьсот с лишним лет... Может, он просто-напросто истлел, если вообще когда-либо существовал.
— Да ладно вам, проф. — Я укоризненно покачал головой. — Не будьте черным вороном, предвещающим крах наших надежд. Хотя шансов у нас, конечно же, маловато, мы не можем не ухватиться за эту ниточку. Или у вас есть предложение получше?
— По правде говоря, нет, — признался профессор Кастильо, задумчиво поглаживая лысину.
— Значит, вы согласны поехать с нами?
— Наверное… да, — нерешительно ответил профессор, посмотрев на меня поверх своих очков. — А что мне еще остается делать? Если я оставлю тебя без присмотра и с тобой что-нибудь случится, я буду чувствовать себя виноватым.
— Вот и прекрасно. Итак, мы обо всем договорились, — сказал я, поднимаясь из-за стола. — А теперь я предлагаю побаловать себя хорошим ужином, а затем лечь спать пораньше, потому что завтра нас ждет трудный день.
— Завтра? — удивленно спросила Касси. — А что нам придется делать завтра?
— Ой, извините, я и забыл вам сказать… — Напустив на себя невинный вид, я сообщил: — В двенадцать часов дня мы вылетаем самолетом авиакомпании «Эр Франс» в Дакар… — Я сделал паузу, чтобы насладиться лицезрением того, как вытянулось лицо профессора, и продолжил: — Там мы пересядем на самолет до Бамако и уже завтра в это время будем в Мали.
25
Уже устремившееся к горизонту палящее солнце, лучи которого настойчиво пробивались сквозь облако пыли, поднявшегося над взлетно-посадочной полосой, было самым первым, что мы увидели в Мали, когда вышли из самолета и стали спускаться по трапу в международном аэропорту Бамако. Затем нас ждал убогий на вид терминал с не очень большим, но необычайно шумным залом прибытия, где люди в военной форме требовали от только что прилетевших пассажиров выстроиться в очередь.
Внутри этот терминал был еще более убогим, чем снаружи. В нем, несмотря на уже вечернее время, было очень жарко и душно, и мы, стоя в очереди к единственному имевшемуся здесь окошечку с надписью «Иммиграция», буквально обливались потом. Пока профессор с нескрываемым отвращением на лице посматривал по сторонам, а Касси приглядывала за нашим багажом, подозрительно косясь на снующих туда-сюда людей, я пытался объясниться с представителями здешней власти. Довольно твердолобые, как мне показалось, пограничники и таможенники никак не могли понять, что виз на въезд в Мали у нас нет и что в лондонском посольстве этой страны меня убедили в возможности получить временную визу прямо в аэропорту.
Примерно час спустя, облегчив свои карманы на пятнадцать тысяч франков КФА, мы покинули набитое людьми здание аэропорта и направились к первому попавшемуся нам на глаза такси. Однако не успели мы сделать и пару шагов, как нас окружила целая толпа таксистов, каждый из которых, громко тараторя, пытался доказать, что его автомобиль самый быстрый, самый удобный и вообще самый лучший, а он, таксист, самый честный человек на свете. Желая побыстрее выбраться из этой галдящей толпы, я поспешно шагнул к одному из таксистов, который выглядел не таким грязным, как остальные, и, положив ему руку на плечо, сказал:
— Отель «Амитье».
Как я и предполагал, этот человек тут же отпихнул в сторону конкурентов и повел нас к своему автомобилю, «Пежо 504», выпускавшемуся еще в те времена, когда я ходил в детский сад. Когда мы сели в машину, таксист довольно долго не мог ее завести, и его конкуренты, пользуясь заминкой, стали заглядывать в открытые окна и наперебой уговаривать нас выйти из автомобиля и поехать с ними.
Мы очень сильно устали — не только от долгого перелета и еще более долгого сидения в зале транзитных пассажиров в аэропорту Дакара, но и от необычайно мучительного процесса получения въездных виз в душном зале аэропорта Бамако. Тем не менее уже само осознание того, что мы наконец-таки прибыли в Мали, а стало быть, сделали еще один шажок к раскрытию тайны сокровищ тамплиеров, вызывало у меня счастливую улыбку, и я, высунув голову в окно, полной грудью вдыхал горячий африканский воздух.
К моему удивлению, мы довольно быстро преодолели пятнадцать километров, отделявших аэропорт от города, и оказались в самой гуще большого потока машин, повозок и пешеходов, то есть того самого потока, который захлестывает улицы африканских городов сразу же после захода солнца. Гостиница, в которой я забронировал для нас номера, находилась в коммерческом центре Бамако, где перед бесчисленными ларьками и лотками, которые были тускло освещены редко стоящими фонарями, толпилось такое огромное количество народа, что такси с большим трудом удавалось продвигаться по запруженной улице.
— Что с вами случилось? — спросил я, поворачиваясь к своим притихшим на заднем сиденье спутникам. — Вы не произнесли ни слова с того самого момента, как мы покинули салон самолета.
— А что мы должны тебе сказать? — ворчливо произнес профессор. — У меня такое впечатление, будто мы оказались на другой планете. Я никогда не бывал в таких вот местах.
— А ведь я раньше думала, что Мехико — это жуткий хаос! — присоединяясь к профессору, воскликнула Кассандра. — Тут так жарко, что мне остается только надеяться, что в гостинице найдется холодное пиво.
— Я тоже на это надеюсь, — сочувственно сказал я, понимая, какое впечатление произвела на моих друзей первая встреча с африканской действительностью. — Думаю, они тут не очень строго соблюдают мусульманские законы.
Несколько минут спустя такси наконец-то припарковалось возле нашей гостиницы.
— Ого! — воскликнула Касси, восторженно разглядывая роскошный вход в здание гостиницы. — Вот это уже намного лучше!
— Это самая шикарная гостиница в Бамако, — пояснил я, бросая взгляд на нарядно одетого швейцара. — Я подумал, что раз уж мы собираемся провести в этом городе всего лишь одну ночь, то нам следует хорошенько отдохнуть.
— Ну хоть на этот раз ты соизволил пошевелить мозгами, — хмыкнул профессор. — Молодец! Посмотрим, пошевелишь ли ты ими когда-нибудь еще…
— Я вижу, что вы, профессор, уже успели прийти в себя. Так что давайте-ка вместе вытащим из багажника наши дорожные сумки.
Мы уложили с помощью швейцара весь наш багаж на тележку и подошли к довольно потертой стойке дежурного администратора.
— Bonsoir*, — сказал я с таким французским прононсом, на какой только был способен. — J’ai une réservation au nom d’Ulises Vidal pour trois personnes*.
— Oui, monsieur*, — ответил дежурный администратор, взглянув в какой-то список, и затем поочередно выдал каждому из нас ключ от номера. — Combien de temps pensez-vous y rester, monsieur?*
— Cette nuit*.
— D’accord. Bonne nuit, monsieur*.
— Bonne nuit*.
Взяв свой ключ, я обернулся и заметил, что Кассандра удивленно смотрит на меня.
— Не знала, что ты говоришь по-французски.
— А я по-французски не говорю, а так, слегка чирикаю. Я когда-то работал на Мартинике, так что ко мне прилипли кое-какие французские слова.
Прежде чем разойтись вместе с багажом по своим номерам, мы договорились, что примем душ и через полчасика все вместе пойдем ужинать.
В моем номере, как и во всей гостинице, ощущалась какая-то запущенность, отчасти объяснявшаяся отсутствием надлежащего техобслуживания. Я понял это, как только попытался включить кондиционер. К счастью, вода в ванной комнате была, и, простояв минут десять под душем, я наскоро вытерся полотенцем и облачился в свою самую лучшую одежду, состоявшую из помятой хлопковой рубашки и чистых брюк. Пройдя по коридору, я постучал в дверь номера, в котором располагался профессор. Когда Кастильо, открыв дверь, предстал передо мной в шортах и цветастой гавайской рубашке, я не смог удержаться от смеха, увидев его в столь необычном для него наряде.
— Что с тобой, Улисс? — раздраженно спросил профессор. — Во Флориде ты смеялся надо мной, потому что я ходил там в свитере и вельветовых штанах, а здесь смеешься, потому что я, находясь посреди Сахары, надел шорты. На этом свете есть вообще какая-нибудь одежда, которую ваша милость сочла бы для меня подходящей?
— Извините, профессор, я просто еще никогда не видел вас в подобном наряде. Вы произвели на меня впечатление.
— Ну, значит, тебе придется привыкнуть к моему наряду. Я собираюсь ходить именно так, поскольку здесь стоит невыносимая жара.
— Ну что ж, посмотрим… — сказал я, стараясь не улыбаться, а затем, чтобы сменить тему, добавил: — Давай поторопим Кассандру, а то я уже умираю от голода.
Мы подошли к номеру Касси и постучали в потрескавшуюся дверь, из-за которой тут же донесся женский голос, попросивший нас немножко подождать.
Через несколько секунд дверь отворилась и на пороге появилась Кассандра. Она надела легкое зеленое платье, прекрасно гармонировавшее с цветом ее глаз, а волосы заплела в косичку, так что шея осталась открытой и оттого выглядела особенно соблазнительной. В этот момент я подумал, что Касси была одной из самых красивых женщин, которых мне доводилось видеть в своей жизни.
— Привет, — с улыбкой сказала она, конечно же, заметив произведенный ею эффект. — Ну что, пойдем ужинать?
— Э-э… Да, конечно… ужинать, — с глупым видом пробормотал я.
— Прекрасно выглядишь, девочка, — отпустил комплимент профессор, глядя на Кассандру сверху вниз. — Если бы я познакомился с тобой лет двадцать назад…
— Благодарю, — сказала, кокетливо поморгав ресницами, Касси. — Не знаю, что бы подумали мои родители, если бы некий мужчина пригласил меня на свидание в те времена, когда я ходила в детский сад.
— К тому же мужчина в такой вот рубашке, — съязвил я.
— Вы оба необычайно любезны, — проворчал профессор, а затем повернулся и зашагал в сторону лестницы. — Необычайно!
Ресторан в этой гостинице оказался гораздо более изысканным, чем мы предполагали. В нем сидели преимущественно бизнесмены — как африканцы, так и европейцы, а также несколько состоятельных семейных пар из местных жителей. На фоне этих людей мы выглядели, как муха в супе. Особенно мне запомнился недоумевающий взгляд, которым уставился на профессора метрдотель, увидевший, как профессор заходит в ресторан в цветастой рубашке с нарисованными на ней пальмами.
Впрочем, метрдотель был далеко не одинок в своем недоумении: и прислуга, и сидевшие за столами посетители — все как один не преминули бросить укоризненный взгляд на обладателя столь вызывающего одеяния. Что касается официантов, то они, принося нам заказанную еду, а затем отходя от нашего столика, каждый раз демонстративно ухмылялись и в конце концов привели профессора в такое возбужденное состояние, что он был готов броситься в драку со всеми, кто находился в ресторане.
— Безобразие! — кипятился Кастильо. — Уму непостижимо! Можно подумать, что человек не имеет права одеваться так, как ему хочется! Они здесь что, никогда не видели гавайскую рубашку?
— Профессор, мне кажется, что проблема не только в рубашке.
— Неужели? Только не говори мне, что проблема еще и в моих очках!
— Нет-нет, ваши очки тут ни при чем. Проблема заключается в ваших шортах.
— Шортах?
— Видите ли, профессор, в этой части Африки шорты носят только дети, нищие и… полоумные.
Профессор Кастильо, опустив голову, задумался над моими словами и за весь оставшийся вечер не произнес больше ни слова.
После плотного ужина, с которого профессор удрал еще до десерта, я заплатил по счету, и мы с Кассандрой вышли из ресторана. Я взял Касси за руку и, кивнув в сторону входной двери, спросил:
— Может, прогуляемся, чтобы слегка утрясти в желудке то, что мы съели?
— Прогуляемся? Сейчас?
— Да. А то в гостинице уж слишком скучно.
— Дело в том, что… я очень устала, — вяло произнесла Кассандра.
— Так мы ненадолго — просто пройдемся возле гостиницы. Или ты боишься?
— Боюсь? Я? — высокомерно спросила Кассандра, показывая на себя пальцем. — Пошли!
Пройдя через входную дверь гостиницы, мы переместились из света во тьму, из относительной прохлады в изнуряющую жару, из жасминного благоухания в зловоние разлагающихся отбросов и приготовляемого на уличных жаровнях подгнившего мяса.
— Черт побери! — вырвалось у Кассандры. — Как говорится, почувствуйте разницу!
— Добро пожаловать в Африку! — сказал я, сопроводив свои слова широким театральным жестом.
— Не умничай, приятель. Это всего лишь грязная и темная улица города, который постепенно превращается в развалины.
— И ты права, — ответил я, — поскольку только что дала точную оценку реального состояния почти всей современной Африки.
Мы прошлись по центру Бамако, погрузившемуся в темень, потому что единственным видом освещения здесь были убогие керосиновые лампы торговок куриными крылышками, механиков, которые ремонтировали китайские мотоциклы прямо на тротуаре, и работавших почти на ощупь уличных брадобреев. Повсюду валялся мусор. Хаотический людской поток, который был виден в темноте большей частью благодаря светлым одеяниям женщин и поблескивающим белкам бесчисленных человеческих глаз, косившихся в нашу сторону, когда мы проходили мимо, нахлынул на нас, как цунами.
— У меня такое впечатление, что все жители Бамако вдруг дружно решили выйти на улицы… — потрясенно пробормотала Кассандра.
— Днем они все сидят дома, потому что жара тут стоит несусветная.
— А ты уже бывал в Бамако?
— Именно здесь — нет. Однако все африканские города довольно сильно друг на друга похожи. — Повернувшись к Кассандре, я ехидно спросил: — Так тебе что, здесь не нравится?
— А кому может понравиться весь этот ужас? Когда мы летели сюда на самолете, я представляла себе бескрайние саванны с зебрами и жирафами, а еще гору Килиманджаро где-то на горизонте.
— Образ Африки, в которой только и делают, что ездят на сафари, создан для наивных туристов. А то, что ты сейчас видишь, — это и есть настоящая Африка. Африка для африканцев.
Погуляв по городу чуть меньше часа и еще больше устав, мы с Касси решили вернуться в гостиницу и завалиться спать. Попрощавшись с ней в гостиничном коридоре и уже стоя перед своим номером, я не удержался и пристально посмотрел на мою красивую спутницу, которая в этот момент открывала дверь. Касси, по-видимому, почувствовала мой взгляд и, повернув голову, тоже посмотрела на меня. Хотя в коридоре был полумрак, я заметил в ее глазах какой-то лукавый блеск. А может, мне это просто показалось? Мы оба некоторое время молчали, пытаясь разгадать мысли друг друга, а затем я, оправившись от охватившего меня оцепенения, произнес слова, которые хотели сказать не только мои уста, но и все до единой клеточки моего тела:
— Может, зайдешь ко мне?
Кассандра несколько секунд помедлила — эти секунды, казалось, тянулись бесконечно, — а затем решительно захлопнула дверь своего номера, которую она успела лишь немного приоткрыть.
Мы стояли с Касси на балконе моего номера, опершись на перила, и любовались поблескивающей в темноте рекой Нигер, по которой перемещалось множество желтоватых огоньков. Это были светильники, прикрепленные к рыбацким лодкам и напоминавшие издалека маленьких светлячков. За рекой виднелись кварталы Бадалабугу и Согонико, различаемые в темноте по множеству керосиновых ламп, стоявших на подоконниках глинобитных домов. Тишину нарушало лишь урчание мотора ехавшего по улице в этот поздний час автомобиля да еще доносившееся откуда-то «бум-бум-бум» барабанов, свидетельствовавшее о том, что в городе проходит какое-то празднество.
Ночь была жаркой, однако по моему телу пробежал самый настоящий озноб, когда сквозь ткань рубашки я почувствовал, как к моему плечу прикоснулась Кассандра. Она, наверное, дотронулась до меня совершенно случайно, но, видимо ощутив то же самое, что и я, оторвала взгляд от горизонта и пристально посмотрела мне в глаза. Я смотрел на Касси, любуясь красивыми чертами ее лица, едва различимыми в слабом свете перемещающихся по реке огоньков.
— Кассандра, я подумал над тем, что говорил тебе в Барселоне… Знаешь, ты абсолютно права, и я считаю, что…
Касси, прижав палец к моим губам, заставила меня замолчать.
— Не говори ничего… — прошептала она, а затем, приподнявшись на цыпочки и обхватив рукой мою шею, поцеловала меня в щеку.
Я нерешительно обнял Кассандру за талию и, притянув к себе, почувствовал через тоненький материал платья ее упругие груди. Выждав секунду-другую, я поцеловал Касси в теплые губы, раскрывшиеся навстречу моим губам. И тут на нас обоих обрушилась настоящая буря страсти. Уже не сдерживая себя, мы стали жадно целоваться, а наши руки, стаскивая одежду, начали ласкать обнаженные тела друг друга…
Мы и сами не заметили, как, уже полностью раздетые, оказались на полу балкона. Я нежно проводил губами по гладкой коже Кассандры, а она в ответ еле слышно постанывала от удовольствия. Осыпав ласками ее шею, плечи и спину, я набросился на ее груди, слегка покусывая выступающие сосочки, а затем спустился к пупку и, ненадолго задержавшись на нем, устремился к внутренней части горячих, страстно подрагивающих бедер. Наконец наши тела прильнули друг к другу и мы слились в единое целое.
Под жарким покровом африканской ночи мы оба в полной мере осознали, как сильно любим друг друга.
|
|
