Дойл Конан А. - «Преступления и призраки»

Забытая холмсиана

Благотворительная ярмарка
Рассказ «Благотворительная ярмарка» был написан в 1896 году как один из способов сбора средств для крикетного клуба при Эдинбургском университете, alma mater Артура Конан Дойла. Впервые эта вещь была опубликована в университетском студенческом журнале THE STUDENT, а в 1934 г. переиздана издательством Atheneum Press. Последний раз история издавалась в 1947 г. обществом Baker Street Irregulars в виде брошюры.
— Я бы непременно это сделал, — ни с того ни с сего произнес Холмс.
Я уставился на него в непонимании, поскольку секунду назад мой товарищ был полностью поглощен двумя важными делами — завтраком и газетой, которая была раскрыта перед ним на столе, закрывая кофейник. Теперь же его глаза уперлись в меня с тем уже знакомым мне полувопросительным, полунасмешливым выражением, которое обычно означало, что в мозгу его родилась очередная цепочка умозаключений.
— Что именно? — спросил я.
Улыбнувшись, он взял с каминной полки кисет и набил свою любимую старую глиняную трубку крепким табаком. Этим неизменным ритуалом всегда завершался его завтрак.
— Это очень характерный для вас вопрос, Ватсон. Уверен, что вы не обидитесь, если я скажу, что своей репутацией проницательного человека я обязан исключительно вам. Можно провести аналогию между нами и юными особами,  которые, впервые выходя в свет, специально выбирают себе компаньонок попроще.
Наше совместное существование на Бейкер-стрит стерло рамки условностей между нами, и уже давно наше общение преодолело некую грань, за которой риск обидеть друг друга резким словом практически сходил на нет. Тем не менее меня задело его замечание.
— Должно быть, я действительно туго соображаю, — ответил я, — но должен признать, что не вижу никакого объяснения тому, как вы узнали, что я… что меня…
— Что вас попросили помочь в организации ярмарки для Эдинбургского университета.
— Именно так. Это письмо только пришло, и я еще не говорил с вами о нем.
— И тем не менее, — спокойно ответил Холмс, откинувшись в кресле и сплетя пальцы рук, — могу биться об заклад, что эта ярмарка нужна для расширения крикетного поля вашего Университета.
Я потрясенно уставился на него в таком безмерном удивлении, что он затрясся от тихого смеха.
— Право, вы идеальный объект для наблюдений, мой дорогой Ватсон. Вы всегда непосредственно реагируете на все внешние раздражители. Может быть, вы немного медленно соображаете, но все ваши мысли всегда четко отражаются на вашем лице. За завтраком я заметил, что вас значительно легче читать, чем передовицу «Таймс», которая лежала передо мной.
— И все же, Холмс, мне бы очень хотелось услышать увлекательную историю о том, как вы пришли к таким выводам.
— Я подозреваю, что моя доброта и неумение отказать вам наносят большой вред моей репутации. Но в данном случае мои выводы основаны на столь очевидных фактах, что я не боюсь открыть карты. Вы вошли в комнату с весьма задумчивым лицом, какое бывает у человека, который взвешивает все «за» и «против» какого-то спорного вопроса.  В руках у вас было одно-единственное письмо. Накануне вечером вы находились в прекрасном расположении духа, и было понятно, что именно это письмо стало причиной такой смены настроения.
— Ну это совершенно понятно.
— Это все становится «совершенно понятным» после того, как я вам объяснил. Конечно же, я спросил себя, что могло быть в этом письме такого, что так бы подействовало на вас. Когда вы вошли, вы держали конверт так, что я увидел такую же эмблему в форме щита, какую видел раньше на вашей старой крикетной кепке университетских времен. Стало понятно, что письмо пришло из Эдинбургского университета или из связанного с ним клуба. Когда вы подошли к столу, вы положили конверт возле себя адресом вверх и направились к фотографии на каминной полке.
Я не уставал поражаться тому, как пристально, оказывается, наблюдал он за каждым моим движением.
— И что дальше?
— Даже с расстояния в шесть футов я могу сказать, что письмо было неофициальным. На конверте стояло слово «Доктор», тогда как ваше официальное звание — «Бакалавр медицины». Я знаю, что официальные представители университета всегда очень педантичны в отношении званий и титулов, поэтому с уверенностью можно было сказать, что письмо неофициальное. Вернувшись к столу, вы перевернули письмо, и я увидел, что оно напечатано, а не написано от руки — тогда мне первый раз пришла в голову мысль о благотворительной ярмарке. Я также обдумывал версию о каких-либо политических переговорах, но она казалась маловероятной при нынешней политической ситуации.
Когда вы остановились у стола, ваше лицо все еще выражало сомнения, и было понятно, что фотография не повлияла на ход ваших мыслей. Иначе бы это непременно отразилось на вас. Я посмотрел на фотографию — это оказался снимок ваших студенческих времен, когда вы были  членом университетской команды по крикету: вы стояли там на фоне крикетного поля. Мое поверхностное знакомство с крикетными клубами дает мне основания думать, что после церквей и кавалерийских частей они являются самыми бедными организациями на земле. Когда вы вернулись к столу, я смотрел, как вы чертите на конверте карандашом какие-то линии. Это значило, что вы пытаетесь продумать некие улучшения, которые можно было бы осуществить благодаря благотворительной ярмарке. Ваше лицо все еще выражало некоторые сомнения, поэтому я и решился нарушить молчание и высказать свое мнение относительно вашего участия в таком нужном мероприятии.
Я не мог удержаться от улыбки после такого объяснения.
— Да, действительно, это оказалось проще простого.
Мое замечание задело его.
— Могу также добавить, что вас просили написать что-нибудь для их альбома, и вы уже решили, что именно этот последний случай будет положен в основу вашей статьи.
— Но как?!.
— Это ведь «проще простого». Поэтому я оставляю эту загадку вам, дорогой друг. Надеюсь, вы извините меня, если я вернусь к этой интереснейшей статье о деревьях Кремоны и о том, какое огромное преимущество они дают местным производителям скрипок. Это одна из тех немногих проблем внешнего мира, которые иногда привлекают мое внимание.

Как Ватсон учился делать «фокусы»
Из библиотеки Queen’s Dolls House Library 1924

С самого начала завтрака Ватсон пристально наблюдал за своим другом. Наконец Холмс поймал его взгляд.
— Скажите, Ватсон, о чем вы так сосредоточенно думаете?
— О вас.
— Неужели?
— Да, Холмс. Я думаю о том, насколько удивительно, что ваши элементарные фокусы так долго не надоедают людям.
— Совершенно с вами согласен. Я припоминаю, что и мне приходила в голову похожая мысль.
— Вашим методам, — строго заметил Ватсон, — очень легко научиться.
— Без сомнения, мой друг, — улыбнулся Холмс. — Не будете ли вы столь любезны привести мне пример подобного применения моего метода дедукции?
— С превеликим удовольствием. К примеру, сегодня утром ваши мысли были заняты чем-то очень важным.
— Превосходно! И как вы об этом узнали?
— Вы всегда очень заботитесь о своей внешности, а сегодня даже забыли побриться.
— Бог мой! Поразительно! — воскликнул Холмс. — Я и не догадывался, дорогой Ватсон, что у меня есть такой способный ученик. Что еще подметил ваш острый глаз?
— Еще, Холмс, я знаю, что у вас есть клиент по имени Барлоу и что вы не совсем успешно ведете его дело.
— Помилуйте, но как вы узнали?
— Я видел имя на конверте. Вы открыли письмо, тяжело вздохнули и с гримасой недовольства засунули его в карман.
— Просто великолепно! Вы удивительно наблюдательны. Я уверен, что и это еще не все.
— Еще, мой дорогой друг, мне кажется, что вы играете на бирже!
— А это-то вам откуда известно?..
— Вы открыли газету на странице финансовых новостей и издали восклицание, выражавшее заинтересованность.
— Меня поражают ваши способности, Ватсон. Я полагаю, это еще не все ваши наблюдения?
— Вы правы, Холмс. Поскольку вместо обычного домашнего халата вы надели черный сюртук, смею предположить, что вы ожидаете важного посетителя.
— Что-нибудь еще?..
— Безусловно, я мог бы найти множество подобных мелочей, Холмс, но я хотел лишь показать вам, что вы не единственный умный человек на свете.
— Не единственный. Но боюсь, милый Ватсон, что не могу причислить вас к их числу.
— Что это значит, Холмс?
— Мой друг, боюсь, что ваши умозаключения не совсем верны…
— Вы хотите сказать, что я в чем-то ошибся?..
— Да, совсем немного. Давайте по порядку. Я не брился, потому что отправил свою бритву к точильщику. Я надел сюртук, потому что, к сожалению, сегодня утром я иду к дантисту. Его зовут Барлоу, и в этом письме было подтверждение встречи. Страница с новостями о крикете находится сразу за финансовой страницей, и я открыл ее, чтобы посмотреть, кто выиграл — Суррей или Кент. Но, дорогой Ватсон, не останавливайтесь на достигнутом! Это элементарный трюк, и я не сомневаюсь, что скоро вы в совершенстве овладеете им.

Бриллиант английской короны

На Бейкер-стрит все оставалось по-прежнему, только глубокий эркер 1 в гостиной был сейчас скрыт за плотным занавесом. Доктор Ватсон, войдя в свое прошлое жилище, сперва уставился на карниз (латунный прут в восьми футах от пола), к которому крепился этот занавес, потом на свисающую складками ткань и лишь потом — на Билли.
Билли тоже входил в число «новинок», появившихся здесь спустя много времени после того, как доктор, став семейным человеком, обзавелся собственным домом и переехал с Бейкер-стрит. «Новинкой» Билли являлся еще по одной причине: он действительно был очень молод и явно ощущал себя не просто слугой, но словно бы верным оруженосцем из рыцарского романа.
— Итак, юноша, когда он вернется?
— Боюсь, что не могу этого сказать, сэр.
— Ну хорошо, а когда, по крайней мере, ты видел его в последний раз?
— И этого не могу сказать вам, сэр, — Билли удрученно покачал головой.
— Как же так, молодой человек? — Ватсон в недоумении воззрился на слугу.
— Ну… так уж получается, сэр. Кто к нам только не входил, кто не выходил от нас в последнее время… Последним, вчера, был священник, до него — пожилой букмекер, а еще раньше заходил какой-то разнорабочий. Но…
— Но?
— …Но я не уверен, был ли всеми ими мистер Холмс или все-таки нет, — продолжил Билли после короткой неловкой паузы. — Он ведь сейчас, как говорится, идет по горячему следу — сами понимаете, сэр, что это значит…
— О да! — коротко хмыкнул доктор.
— Не ест, не спит… Да что я вам рассказываю, сэр: вы ведь его знаете дольше, чем я. Вам ли не помнить, какой он в таких случаях бывает!
— О да! — повторил доктор тем же тоном.
— Он, сэр, прямо весь извелся, вот чтоб мне не встать с этого места! И я за него извожусь, как же иначе… Давеча спросил его, что и когда на обед ему приготовить, так он отвечает: «Отлично, мой мальчик: на обед приготовь отбивные и картофельное суфле, к завтраку пораньше, ровно в семь тридцать утра на послезавтра». «А до послезавтрашнего завтрака что же, так ни разу и не пообедаете, сэр?» — спрашиваю. «У меня, Билли, на такую ерунду сейчас нет времени: я, видишь ли, занят!» — отвечает. Совсем худой стал, сэр, и бледный до ужаса, одни глаза на лице остались… Прямо-таки ужас, сэр.
— Верю… — Ватсон нахмурился. — Увы, я никогда не мог внушить моему другу простую мудрость: «Всей работы не переделаешь». Похоже, мне придется вмешаться, чтобы положить край этому губительному для организма безумию…
Во всяком случае, произвести медицинский осмотр я прямо-таки обязан!
— Уж пожалуйста, сэр. Этим бы вы, сэр, сняли прямо не знаю какой камень с моей души!
— А чем он вообще сейчас занимается? — спросил доктор Ватсон, понизив голос.
— Да это же, как его, — Билли тоже перешел почти на шепот. — Дело о коронном бриллианте.
— Что, о том пропавшем алмазе из короны? Ценой сто тысяч фунтов?!
— О нем, сэр. Там, наверху, втемяшили себе в голову, что эту штуку необходимо разыскать — и никак иначе. К нам тут сразу после этого забегáли сам премьер-министр и министр внутренних дел, сидели оба вот на этом диване, где вы, сэр, сейчас сидите. Мистер Холмс принял их очень великодушно, прямо-таки как равных, — Билли покровительственно ухмыльнулся: он-то знал, что равных его хозяину нет вообще. — Пообещал, что сделает все возможное. Как он это сказал — их аж попустило разом…
— М-да, — доктор предпочел не комментировать сказанное. — Я, конечно, читал в газетах об этой краже. Ладно, молодой человек, а что это за нововведение? Я имею в виду занавес. Зачем он, собственно, тут нужен?
— Занавес? Мистер Холмс его повесил — не знаю зачем. Три дня назад это было. А вот за ним, то есть занавесом, сэр, и вправду есть одна потешная штука.
— Потешная штука?
— Да, сэр, — молодой слуга не сдержал смеха. — Именно штука, причем потешная. Специально для мистера Холмса сделали.
Подойдя к эркеру, он одернул занавес, с легким шорохом отъехавший в сторону по латунному карнизу. И (доктор, воскликнув «О Боже!», едва сумел удержаться от гораздо более крепкого высказывания) их глазам открылась сухощавая фигура Шерлока Холмса. Великий детектив сидел, не шевелясь, спиной к ним, лицом же — в сторону улицы. Точнее, в сторону другой половины занавеса, продолжающей закрывать окно: доктор лишь сейчас рассмотрел, что карниз двойной и слуга сдвинул только внутреннюю часть плотной шторы.
— Билли, это… — Ватсон уже догадался, каков будет ответ.
— Да, сэр. То, что вы думаете, сэр. Восковая кукла, сэр, манекен. Правда, точь-в-точь как он, сэр?
— По-тря-са-ю-ще, — медленно произнес Ватсон, не в силах оторвать взгляд от ужасного зрелища: Билли, нахваливая куклу, небрежно снял ее голову с плеч и теперь держал в руках, так что лицо Шерлока Холмса смотрело прямо на доктора, тогда как сама фигура по-прежнему была обращена к нему спиной.
— Вам правда нравится, сэр? — юноша расплылся в улыбке.
— Да. Но, Билли… зачем это?
— Ну, сэр, мистер Холмс считает, что за ним сейчас могут наблюдать. И ежели так — то пусть они думают, что он дома, когда он совсем не… О сэр: звонок! Пойду открою.
Прежде чем спуститься к входной двери, Билли аккуратно водрузил восковую голову на прежнее место и задвинул штору. Доктор Ватсон передернул плечами. Потом, оглянувшись по сторонам — да, все, кроме занавешенного эркера, оставалось прежним! — уютно устроился в привычном кресле, закурил сигару, потянулся к полке за книгой…
В этот момент на пороге возник посетитель, очевидно, впущенный Билли. Точнее, посетительница: это была длинная, тощая старуха, вся какая-то черная: в траурно-черном платье, под траурной вуалью и даже длинные локоны, видневшиеся из-под черной шляпки, сохраняли, несмотря на густую седину, немало черных прядей.
— Добрый день, мэм, — Ватсон привстал, растерянно вертя в пальцах сигару.
— Вы не мистер Холмс? — полувопросительно, полуутвердительно произнесла старуха.
— Нет, мэм. Я его друг, доктор Ватсон. — Я так и знала, что вы не Холмс! — в голосе женщины прорезались злобные и при этом торжествующие ноты. — Мне говорили, что Холмс — джентльмен приятной наружности…
(«Ну, знаете ли!» — нет, этого, конечно, Ватсон не сказал вслух: не так он был воспитан, чтобы говорить такое даме в глаза. Однако на лице у него буквально появилась именно эта фраза.)
— …Но, так или иначе, я пришла именно к Шерлоку Холмсу, — бесцеремонно продолжила гостья. — И намерена его увидеть. Немедленно.
— Уверяю вас, мэм, его сейчас нет дома!
— Я вам не верю, — отрезала старуха.
— Но позвольте, мэм!
— Даже не подумаю позволить. Вы отказываетесь мне помочь — что ж, придется обойтись без вашей помощи! Он там, да? Я знаю!
Старая леди, лавируя между мебелью, решительно устремилась к дверям спальни Холмса.
— Мэм, вы нарушаете неприкосновенность жилища! — воскликнул Ватсон, пытаясь преградить ей путь. Бесполезно: посетительница уже распахнула дверь.
— Ага! Сейф! Что, хотела бы я знать, он держит в этом сейфе?!
— Мэм… — потрясенно выговорил Ватсон.
Назойливая гостья шагнула к сейфу — и в следующий миг на нем вспыхнула яркими лампочками красная надпись «Не прикасаться!», задребезжал электрический звонок… Окна были занавешены, комната окутана полумраком, какое-то время Ватсон не различал ничего, кроме багряно сияющей надписи, — поэтому он далеко не сразу понял, что никакой старухи рядом с ним нет, а вместо нее высится мужская фигура.
— Боже мой, Холмс!
— Элементарно, дорогой Ватсон: передовое слово современной науки. Компактное, но, согласитесь, впечатляющее устройство: должен похвастаться, моей собственной конструкции, — Шерлок Холмс положил на сейф шляпу «старухи» вместе с прикрепленными к ней седыми буклями парика и закрывающей лицо вуалью. — Наступив на вот эту половицу перед сейфом, вы замыкаете электрическую цепь и тем самым включаете сигнал тревоги. Кстати, аналогичный сигнал я могу включить и сам: в кабинете есть специальная кнопка. Своего рода страховка, Ватсон, предупреждение любопытным посетителям не быть слишком уж любопытными. Вас раздражает этот шум и свет? Не волнуйтесь: сейчас сигнал тревоги автоматически отключится… вот так… Но все эти включения столь же автоматически фиксируются — и, вернувшись после длительной отлучки, я всегда могу точно узнать, не пытался ли кто-то порыться в моих секретах.
— Но, мой дорогой друг, к чему вся эта маскировка? — Ватсон указал на наряд старухи.
— В случае с вами — просто для комического эффекта, Ватсон. Когда я, осторожно заглянув в прихожую, увидел вас в кресле, с сигарой, оценил ваш неприступно-торжественный вид и понял, что это вы ждете меня для серьезного разговора… Честно сказать, попросту не сумел сдержаться — за что искренне прошу прощения. В том деле, которым я сейчас занимаюсь, веселого мало! О черт!
— Что? — Доктор Ватсон не сразу понял, с чем связана последняя реплика. Но Шерлок Холмс, ничего не объясняя, стремительно метнулся к эркеру и задернул уголок внешнего занавеса, видимо, случайно сместившийся и открывший тем самым путь дневному свету.
— Не смотрите на меня так, Ватсон. Снаружи действительно исходит опасность. В каждое из окон сейчас может целиться ствол духового ружья. Ближе к вечеру я кое-чего ожидаю…
— Чего же, Холмс?
Холмс не спеша закурил трубку, выпустил кольцо дыма. И лишь потом ответил:
— Убийства, Ватсон.
— И кто же будет убит?
— Возможно, я.
    — Холмс! Вы, конечно, шутите?!