|
Часть первая
Пошесть
Хищная лесная птица ястреб, то перелетая с ветки на ветку, то проносясь над головами, тенью следовала за ними. Время от времени она пролетала вперед и, взгромоздясь на сук, терпеливо дожидалась момента, когда путники проходили мимо, а после тревожно вскрикивала, снова взлетала и проносилась над их головами — так она преследовала их уже довольно долго. Было бы наивным и нелепым полагать, что птица рассматривала людей как цель своей охоты. Может быть, ее просто одолевало любопытство: что за диковинные твари проникли в ее владения? А возможно, крылатый хищник всего лишь охотился на мелких лесных пташек, которых могли спугнуть и заставить вспорхнуть из укромного места идущие по лесу люди. А потому летела за ними и летела…
Но было в навязчивом преследовании пернатого хищника что-то тревожное, что вызывало беспокойство у путников, особенно у младшего, хотя поводов к этому, казалось, не было. Птица, словно подавая им предостерегающие знаки или же будучи предвестником чего-то зловещего, не оставляла их в покое.
Луций, в очередной раз задрав голову, засмотрелся на крылатого преследователя и, сосредоточенно размышляя, к чему бы это птице кружить над ними — к добру или к несчастью? — едва не налетел на сучковатый ствол сосны.
Пробурчав в сердцах недоброе пожелание в сторону назойливой птицы, из которого можно было расслышать лишь: «Будь неладна… Химера летучая… Без ока остаться…» — он поспешил нагнать ушедшего вперед Квинта.
Его товарищ, опираясь на посох, который, впрочем, ему не очень-то был и нужен, уверенно продвигался вперед, не обращая внимания на задержки своего молодого спутника. Это был крепко сложенный седовласый мужчина, с лицом, преисполненным строгости и даже суровости. В его облике угадывался опыт и долгая практика кочевой жизни. Мускулистые руки, неутомимые ноги и множество зарубцевавшихся ран на теле выдавали в нем воина, прошедшего не одну битву и, в отличие от своего спутника, сполна повидавшего и вкусившего жизни.
Сопровождавший Квинта юноша по годам годился ему в сыновья, но таковым вовсе не являлся. Родителями Луция были почтенные патриции, пусть и не такие богатые и могущественные, как другие, но весьма уважаемые и древнего рода. Сам он, как и подобает юноше его положения, был обучен в школе чтению, письму и счету и уже начал постигать риторику…
Был он не мал ростом, строен и даже, можно сказать, худощав, что, впрочем, вовсе его не портило. Странствия сделали его ноги сильными, а руки и тело — достаточно мускулистыми. Зарождающаяся на щеках и подбородке растительность обещала со временем превратиться в красивую бородку. Черные кудри падали на большие карие глаза, обрамленные длинными ресницами.
— Бродим по краям этим лесным, бродим… От одного селения к другому… А я все в толк взять не могу: что за нужда жить в такой дремучести?
Луций пошел в ногу с Квинтом.
— Живут да и живут… — не сразу ответил старший путник. — Для своей же безопасности. От всякого злого набега да грабежа подале. Оттого, возможно, и уцелели. Поди доберись сюда. Мы вот с тобой тоже в этой глуши уберечься смогли.
— Угу… — согласился младший.
Сделав еще несколько широких шагов, словно на марше в боевом походе, Квинт продолжил:
— А потом, у нас их хоть и называют варварами, да то не от большого ума, а по незнанию и непониманию. Они вовсе и не дикие, сам видишь. А то, что живут не как мы, так у каждого свой уклад и понятие, как существовать сподручнее.
Сами они, пришедшие издалека, внешне теперь мало чем отличались от местного люда. Одежда и сандалии, в которых они покинули родные края, давно износились, и пришлось облачиться в то, что благосклонно подарили им жители лесных племен: рубахи подпоясанные да штаны. Пришлых в них теперь выдавали разве что более темные волосы, карие глаза да говор. Они хоть и смогли выучить язык местных племен, но чистоты в чужой речи достичь было трудно.
— А ты ведь немало варваров на своем веку поничтожил, да, Квинт?
Юноша искоса взглянул на спутника. Возможно, вопрос этот и был неожиданным, но лицо Квинта осталось непроницаемым. Они прошли еще какое-то расстояние, прежде чем он ответил:
— Немало…
Сказал, словно вынырнул из глубоких вод воспоминаний и опять ушел в них.
И как ни тяжелы были многие из тех воспоминаний, Квинт все чаще и чаще ловил себя на мысли, что память зачем-то возвращает его к ним. Вот и сейчас молодой спутник невольно затронул часть его прошлого, словно взбаламутил воду в давно устоявшейся луже. Сколько себя помнит, Квинт хотел быть воином, потому как и отец его был воином, а по его рассказам, и дед, полегший где-то в чужих краях еще совсем молодым.
Мальцу Квинту нравились блестящие на солнце доспехи, внушающее страх и восхищение оружие, завораживающие, поражающие воображение рассказы отца о походах да жарких битвах. Его родитель был наемником. Эту же стезю избрал для себя и выросший в крепкого юношу Квинт.
Его юный спутник был совершенно прав. В битвах и походах воин Квинт провел большую часть своей жизни, немало краев повидал, немало побед и поражений испытал, немало жизней людских загубил. И в дальнейшем, скорее всего, или сложил бы голову на кровавом поле брани, или же, в числе немногих уцелевших, доживал бы век с воспоминаниями о боевом прошлом. Если бы…
Если бы однажды Квинт не встретил мудрого человека, после доверительных бесед с которым решил распрощаться с воинской жизнью и начать новую. Вспоминать же о прошлой, залитой кровью и усеянной смертями, бывший наемник не любил. А тем более рассказывать о ней.
Путники шли еще какое-то время молча, думая каждый о своем, как вдруг Квинт, неожиданно остановившись, жадно втянул носом воздух и, шумно выдохнув, сообщил:
— Очагом пахнет.
После чего махнул рукой, показывая, куда нужно следовать далее. Выйдя в путь с раннего утра, к вечеру, почти затемно, они добрались до цели своего похода. Впереди среди деревьев замаячил огороженный жердями и наполовину врытый в землю сруб. Заслышав их приближение, из избы навстречу путникам вышел хозяин хутора, Молчан, а за ним, один за другим, и все его семейство: жена, сыновья да дочери. Было очевидно, что гостей здесь ждали и рады им.
Среди лесной разноголосицы, не такой шумной в дневную пору, как это бывает поутру, раздавался размеренный глухой шум, заглушаемый лесной подстилкой. Это конь пепельно-серой масти устало перебирал ногами, послушно следуя за хозяином. На нем, покачиваясь в такт движению и, казалось, каким-то непонятным образом удерживаясь верхом, ехал всадник. Кудрявая голова его была опущена и безвольно колыхалась из стороны в сторону, а на кочках даже слабо подпрыгивала. Глаза всадника были закрыты, а рот, напротив, разинут.
Впереди неторопливо шел юноша. Высокий и стройный, с тонким станом и крепкими плечами, он был лучшим образчиком мужской породы их племени. Парень был как раз в том возрасте, когда в юноше начинает проявляться мужчина. Несмотря на молодость, он был полноправным мужем своего племени и рода, потому как уже прошел церемонию посвящения во взрослую жизнь.
Судя по тому, как неспешно продвигались пеший и всадник, путь они проделали немалый и идти им предстояло еще не близко, а потому берегли силы. И это было истинно так. Чеслав и Кудряш возвращались в свое городище после поездки в одно из дальних селений их племени.
В том селении жил род его матери Росавы, которую Чеслав никогда не знал, так как его появление на свет забрало ее жизнь. Еще будучи мальцом, а затем и отроком, он с отцом несколько раз бывал у родичей матери, и там ему всегда были рады. Ведь он был и их крови. В этот же раз он ездил туда с печальным известием о недавней гибели отца, главы их рода и городища Велимира, и своего старшего брата Ратибора.
Отправился он туда по совету и просьбе дядьки Сбыслава, который теперь стал главой их рода вместо Велимира. Дядька мудро рассудил, что Чеславу полезно будет на какое-то время покинуть городище, где все напоминало ему о погибших. Кроме того, он поручил юноше заверить родичей матери в искренней дружбе, залогом чего являлся сам Чеслав, в котором смешалась кровь двух родов.
Вместе с Чеславом вызвался поехать Кудряш, с которым они были не разлей вода. Непоседливый и заводной, он был старшим сыном в многодетной семье, а потому на нем лежало немало обременительных хозяйских обязанностей и забот, от которых Кудряш с превеликой радостью готов был увильнуть. И поездка с Чеславом была именно такой замечательной возможностью, тем более что с другом он готов был отправиться куда угодно. Они славно погостили у родичей Чеслава и теперь возвращались домой в свое городище...
|
