|
Глава 3
Ольга собиралась стирать, когда к ней зашел брат Михаил. Она попросила его поставить большие чугуны с водой в печь, потому что носила седьмого ребенка и до родов оставались считаные дни, но брат быстро ушел, сославшись на срочные дела. Ее мужа Ивана тоже не было дома, а со свекрови и свекра какой прок? Старые и немощные, хоть самих на руках носи. И старшую дочку Олесю тоже грех заставлять поднимать такую тяжесть. Шестнадцать лет исполнилось девке, а она такая маленькая, худенькая и бледная, глянуть страшно. И не голодает, а не растет никак. Ее подружки такие пышногрудые, ноги у них, как бутылочки; у Олеси же не ножки, а палочки. Куда ей поднять такие чугуны с водой? Еще в талии переломится. Не в мать пошла девчонка. Ольга высокая, статная, руки полные и крепкие, что муж не осилит — сама сделает, не переломится. Так что пришлось Ольге самой таскать воду из колодца, наполнять чугуны и засовывать их в печь. Едва управилась — поясницу свело, ни согнуться, ни разогнуться. Ойкая и проклиная нелегкую женскую долю, она прилегла, да и то лишь на несколько минут. Не привыкла валяться в постели, с детства была приучена родителями к работе, так что, едва боль отступила, поплелась собирать белье для стирки. Ольга взяла полотняные простыни, дерюги, понесла их к специальному бочонку для замачивания белья, который стоял во дворе под забором. Сложенное белье опустила в бочонок, наклонилась, чтобы утрамбовать. Большая семья — стирки хватает. В животе так больно кольнуло, что женщина громко вскрикнула, схватилась за низ живота, присела.
— Мама, что случилось? — Из коровника выскочила перепуганная Олеся, подбежала к матери. — Что, уже начинается?
— Нет. — Ольга вяло улыбнулась. — Кажется, прошло.
— Так отдохните, я сама справлюсь, — сказала Олеся и ловко сложила белье. Его было столько, что бочонок наполнился до самого верха.
Олеся прикрыла белье тряпкой из грубого неотбеленного полотна, насыпала пепла.
— Мама, идите в хату, отдохните, а то еще родите раньше времени, — приказала Олеся так по-взрослому, что Ольга не удержалась, улыбнулась.
— Хорошо, помощница моя, — сказала она ласково, отчего милое лицо девочки прямо засветилось. От матери услышать доброе и ласковое слово — такая редкость, хотя Олеся всегда пыталась ей угождать. Разве виновата она, что родилась слабенькой и хилой?
Ольга, переваливаясь с боку на бок, как откормленная жирная утка, пошла в хату, прилегла. Действительно, надо немного полежать. Пока закипит в чугунах вода, она отдохнет, а там наведается Варя, поможет залить белье в бочке кипятком. Вечером вернется домой Иван, она возьмет валек, и вместе пойдут на озеро стирать. Ольга проснулась от дикого крика Олеси. Вскочила, побежала на шум. Посреди комнаты валялся перевернутый чугун. В клубах пара стояла дочка и изо всех сил кричала — ноги ее были красные.
— Мама, я обварилась! — трясла руками от боли Олеся. — Я не хотела! Я только хотела помочь!
— Зачем ты их брала?! Пусть они сгорят, те чугуны! Господи, что же делать? — заголосила Ольга.
К счастью, вовремя появилась Варя.
— Олеся, солнышко, ты можешь сама идти? — спросила Варя.
— Да, — сквозь слезы ответила девушка.
— Тогда сейчас же идем к Уляниде! — скомандовала Варя.
— И я с вами! — покачиваясь, двинулась за ними Ольга.
— Сиди уже дома! — махнула ей рукой Варя. — Мы сами справимся.
Она взяла Олесю под руку, и девушки вышли со двора. «Добрая, мягкая душа у Вари, — подумала Ольга. — То в лесу выпавших из гнезда птенцов подбирает и сажает на место, то брошенного зайчонка принесет из лесу и выкормит, чтобы потом выпустить на волю. Готова всем помочь, последнюю рубашку с себя снять и кому угодно отдать. А так нельзя… Избаловали ее родители дальше некуда. И как она собирается жить дальше?»
Улянида помазала обожженные места на ногах Олеси какой-то мазью, положила примочки из трав, накрыла ноги увлажненными полотенцами. Потом дала девушке выпить травяной напиток.
— Идем отсюда, — были первые слова, которые произнесла Улянида с того момента, как Варя привела заплаканную Олесю. Варя не удивилась. Иногда она заходила к этой нелюдимой женщине, поэтому привыкла к ее чудачествам. — Сейчас она немножко поспит, потом я смажу раны еще раз, дам мази, чтобы дома пользовалась. Заживет быстро.
Олеся действительно перестала скулить, как побитый щенок, немножко повсхлипывала и утихла, прикрыв глаза.
— И как тебе это удается? — шепотом спросила Варя, следуя за Улянидой.
— Что именно? — уточнила женщина и села на скамейку.
— Людей лечить. Я бы тоже так хотела.
— Не нужно, — коротко сказала Улянида.
Вообще-то она была крайне молчалива и неразговорчива, не все в селе и слышали ее грубоватый низкий голос. К ней шли за помощью, ее и проклинали как ведьму, побаивались и сторонились. Только Варя могла ее разговорить. Девушка не боялась Уляниды, не охаивала, как другие. Варю интересовало все: и бесчисленные пучки трав, которые висели повсюду, и мешочки с разными семенами, и сумочки с высушенными лягушками и змеиной кожей. Все в хате Уляниды было наполнено незнакомыми запахами и таинственностью.
— Почему не нужно? — спросила Варя, сев напротив женщины.
— Хочешь узнать, что такое неблагодарность? Тогда сделай людям что-то хорошее.
— Зачем ты так? Если ты к людям с открытым сердцем, с душой, то и они к тебе так же.
— Молодая ты еще, зеленая. Проживешь с мое — не так запоешь.
— А ты можешь мне карты раскинуть? — решилась спросить Варя, ведь как знать, когда еще выпадет случай пообщаться с Улянидой.
— Зачем?
— Хочу знать, что меня ожидает впереди.
— Иногда не нужно знать. Лучше не знать.
— Мне очень надо знать, поженимся ли мы с… одним парнем, — призналась Варя.
— Хорошо, — ответила Улянида.
Женщина достала из-под скатерти потертую колоду карт, разложила на столе так, потом — иначе, еще раз перетасовала колоду, опять разложила. Варя с любопытством смотрела то на карты, то на лицо Уляниды. Большой мясистый нос женщины свисал почти до верхней губы, а в маленьких, глубоко посаженных глазах ничего не разглядишь, даже настроения не уловишь. Улянида долго молча смотрела на карты, затем выпрямилась, прищурилась и начала медленно монотонно раскачиваться. Варе стало страшновато. А когда ворожка заговорила, глаза девушки расширились от ужаса.
— Будешь ты замужем, и не раз, — едва слышно сказала Улянида. Варя затаила дыхание, чтобы не пропустить ни одного слова. — Тучи, черные тучи нависли над селом. Они уже совсем низко, а в них горе и слезы, слезы и горе. И плакать по умершим нет уже сил. Сил у людей нет — столько горя вокруг… Мертвецы под ногами, а их некому хоронить — всем безразлично, все хотят жить… И пойдет брат на брата, сына отец проклянет, а сыновья отрекутся от родителей. Такое будет. Скоро. Очень скоро. Своя плоть будет самой вкусной… И родной кровью детей кормить будут. А хлеб станет и жизнью, и смертью.
— Как это? — дрожащим голосом спросила вконец перепуганная Варя. Она пыталась понять, что хочет сказать Улянида, но совсем ничего не понимала.
— И небо, — продолжила Улянида, не услышав слов девушки. — Одно на всех небо будет расколотым.
— Как это?
— И небо расколется пополам, — повторила Улянида. Она открыла глаза и пристально посмотрела Варе в глаза. — Ты хотела услышать правду? Я ее тебе сказала. Все!..
|
