|
Мегрэ у министра
Глава 1
Опасный отчет Калама
Пройдя мимо газового фонаря, Мегрэ посмотрел на окна своей квартиры. Это давно вошло в привычку. Делал он это машинально, едва ли осознавая. Пожалуй, спроси у него сейчас кто-нибудь, был ли в окнах свет, комиссар затруднился бы ответить. Так же машинально на площадке между третьим и четвертым этажом он начинал расстегивать пальто, чтобы достать ключи из кармана брюк, хотя прекрасно знал, что жена ему откроет, едва он ступит на половичок у порога.
То были маленькие ритуалы, формировавшиеся на протяжении многих лет, и комиссар привязался к ним больше, чем готов был признаться даже самому себе. Сегодня был не тот случай, но в дождливые дни одним из таких ритуалов стал особенный жест, которым жена забирала у него мокрый зонтик, одновременно подставляя щеку для поцелуя.
Войдя в квартиру, комиссар произнес привычное: «Никто не звонил?» — и услышал в ответ:
— Звонил. Боюсь, тебе даже раздеваться не стоит.
День выдался серым, не теплым и не холодным. После обеда вдруг пошел дождь со снегом, который закончился так же неожиданно, как начался. На набережной Орфевр Мегрэ весь день занимался текучкой. Никаких особенных дел у него не было.
— Ты успел поужинать?
Свет у них дома всегда казался Мегрэ теплее, интимнее, чем в его кабинете. Он посмотрел на газеты, заботливо положенные женой рядом с креслом, на тапочки…
— Поужинал с шефом, Лукасом и Жанвье в закусочной «Дофин».
После ужина все четверо отправились на заседание Общества взаимопомощи полицейских. Вот уже третий год подряд Мегрэ против собственной воли избирался заместителем председателя Общества.
— Думаю, кофе ты выпить успеешь. Знаешь, сними все-таки пальто. Я сказала, что ты вернешься не раньше одиннадцати.
Часы показывали десять тридцать. Заседание сегодня получилось коротким. Комиссар даже успел выпить по кружке пива с коллегами, после чего отправился домой на метро.
— Кто звонил?
— Министр.
Остановившись посреди гостиной, Мегрэ посмотрел на жену и нахмурился:
— Что за министр?
— Общественных работ. Некий Пуан, если я правильно расслышала фамилию.
— Да, Огюст Пуан. Что, звонил прямо сюда? Самолично?
— Да.
— А ты не предложила ему перезвонить на набережную Орфевр?
— Он хотел поговорить именно с тобой. Сказал, что ему надо срочно с тобой встретиться. Когда я ответила, что тебя нет дома, он спросил, не горничная ли я. Кажется, его раздосадовало твое отсутствие. Я ему ответила, что я мадам Мегрэ. Он извинился, поинтересовался, где ты и когда вернешься. Знаешь, он произвел на меня впечатление робкого человека.
— А по слухам не скажешь.
— Он даже поинтересовался, одна я дома или нет. Потом объяснил, что об этом телефонном звонке никто не должен знать, что звонит он не из министерства, а прямо с улицы, из телефона-автомата, и что ему необходимо связаться с тобой как можно скорее.
Все время, пока жена говорила, Мегрэ стоял посреди комнаты, лицо его помрачнело. Всем своим видом сейчас он выказывал недоверие к политике. За время долгой карьеры к комиссару неоднократно обращались и депутаты, и сенаторы, и прочие важные лица, но это всегда происходило официально. При этом каждый раз шеф вызывал комиссара к себе в кабинет и разговор неизменно начинался со следующего: «Должен заранее попросить у вас прощения, старина Мегрэ, но я вынужден поручить вам дело, от которого вы вряд ли будете в восторге». Действительно, такие дела никогда, никогда не приносили ничего хорошего.
Мегрэ не был знаком с Огюстом Пуаном, более того, не видел его ни разу в жизни. К тому же министр общественных работ был не из тех людей, о которых часто пишут в газетах. Фигура хоть и публичная, но малоизвестная.
— Почему он все-таки не позвонил на набережную?
Комиссар задал этот вопрос скорее самому себе, но жена тем не менее ответила:
— А мне откуда знать? Я просто повторяю, что он сказал. Во-первых, говорю тебе, звонил из телефонной будки…
Кажется, эта деталь произвела на мадам Мегрэ большое впечатление. Для нее министр был слишком важной персоной, она никак не могла представить себе, как он, озираясь по сторонам, тихонько заходит в телефонную будку на углу какого-нибудь бульвара.
— …во-вторых, он подчеркнул, чтобы ты ехал не в министерство, а на его частную квартиру…
Жена сверилась с бумажкой, на которой было написано несколько слов.
— …дом 27, бульвар Пастер. Консьержку беспокоить не надо. Пятый этаж, слева.
— И что, он меня сейчас там ждет?
— Будет ждать столько, сколько потребуется. Но сказал, что ему все-таки желательно вернуться в министерство до полуночи.
Она помолчала и спросила изменившимся голосом:
— Думаешь, розыгрыш?
Мегрэ покачал головой. Да, необычно, странно, но на розыгрыш не похоже.
— Кофе выпьешь?
— Нет, спасибо. После пива не хочется.
Комиссар подошел к серванту, налил себе рюмку терновой настойки, выпил, потом взял с каминной полки новую трубку и направился к двери.
— До скорого.
Когда он вновь оказался на бульваре Ришар-Ленуар, влага, весь день висевшая в воздухе, начала сгущаться в туман и окутывала уличные фонари мерцающими ореолами. Комиссар не стал брать такси. До бульвара Пастер можно было прекрасно добраться и на метро. Возможно, на выбор транспорта повлиял и тот факт, что он не находился при исполнении.
Всю дорогу, машинально разглядывая сидящего напротив усатого господина, не отрывавшего взгляда от газеты, Мегрэ невольно спрашивал себя, что могло понадобиться Огюсту Пуану, да еще так срочно. И к чему такая таинственность?..
Все, что он знал об Огюсте Пуане, сводилось к тому, что тот был адвокатом из Вандеи. Кажется, из Ла-Рош-сюр-Йона. И что в политику он пришел далеко не в юном возрасте. Один из тех депутатов, которых избрали после окончания войны за их характер и доблестное поведение во время оккупации. Чем именно он тогда отличился, Мегрэ не знал. В любом случае, в то время как большинство его коллег пришли и ушли из парламента незамеченными, Огюст Пуан переизбирался раз за разом, а три месяца назад, во время формирования последнего кабинета, получил портфель министра общественных работ. Никаких слухов, обычно сопровождающих политические фигуры такого масштаба, Мегрэ о нем не знал. О жене вовсе ничего не было известно, о детях, если таковые у него имелись, тоже.
Когда комиссар сошел на станции бульвара Пастер и поднялся на улицу, желтый туман сгустился еще больше. Мегрэ даже почувствовал капельки влаги на лице. Бульвар был совершенно пуст, лишь чьи-то шаги удалялись в сторону Монпарнаса, и оттуда же раздавались свистки отходящего от станции поезда.
Кое-где окна еще светились в темноте, навевая ощущение покоя и надежности. Такие дома, не бедные и не богатые, не старые и не новые, с почти одинаковыми квартирами, обычно населяют люди среднего достатка: профессура, служащие, мелкие чиновники, которые каждое буднее утро садятся в метро или в автобус, обязательно в одно и то же время, минута в минуту. Мегрэ нажал на кнопку звонка, проходя мимо консьержки, буркнул что-то нечленораздельное и направился к лифту.
Узкий лифт, рассчитанный на двух пассажиров, медленно, но плавно и бесшумно начал подниматься мимо залитых тусклым светом лестничных площадок. Двери, ведущие в квартиры, были выкрашены одной и той же темно-коричневой краской, и такими же одинаковыми были половики у дверей. Оказавшись на пятом этаже, комиссар позвонил в левую дверь, которая открылась тут же, будто кто-то стоял за ней, держась за ручку.
Это был Пуан. Он обошел комиссара, сделал три шага к лифту и отправил его на первый этаж. Мегрэ по рассеянности не подумал этого сделать.
— Прошу прощения, что обеспокоил так поздно, — проворчал Пуан. — Сюда, пожалуйста…
Мадам Мегрэ была бы разочарована. Меньше всего Пуан походил на министра, по крайней мере такого, каким она их себе представляла. По росту и телосложению он походил на комиссара, только был массивнее, жестче, как бы грубее. Его прямые простоватые черты лица, нос и губы, казалось, были высечены из конского каштана. На нем был скромный серый костюм, неприметный галстук. Все явно куплено в магазине готового платья. В глаза прежде всего бросались лохматые, густые, как усы, брови и почти такие же длинные волоски, покрывающие руки. Пуан, со своей стороны, тоже изучал Мегрэ. Не скрывая этого и не утруждая себя вежливой улыбкой.
— Присаживайтесь, комиссар.
Квартира, много меньшая, чем на бульваре Ришар-Ленуар, состояла из двух, может быть, трех комнат и крошечной кухоньки. Из прихожей, где висело несколько пальто, они перешли в кабинет, походящий на типичное холостяцкое логово. На стене, на специальной решетчатой подставке, были развешаны более дюжины трубок, еще несколько лежало рядом. По большей части глиняные. Среди них выделялась прекрасная пенковая трубка. На давно вышедшем из моды бюро, заваленном бумагами и засыпанном пеплом — точь-в-точь такое когда-то стояло в кабинете у отца Мегрэ — громоздились многочисленные ящички и стеллажи для папок. Комиссар из деликатности не решился внимательнее рассмотреть портреты отца и матери Пуана, висевшие на стене в черных золоченых рамах. Такие рамы обязательно украшают стены любого дома в Вандее. Пуан, сидевший в вертящемся кресле, тоже напомнившем Мегрэ отца, небрежно тронул коробку с сигарами:
— Полагаю…
Комиссар улыбнулся, пробормотал:
— Я предпочитаю мою трубку.
— Серого?
Министр протянул ему надрезанный пакет серого табака, после чего сам набил свою погасшую трубку.
— Наверное, вы удивились, когда жена сказала вам…
Он пытался завязать разговор, но явно остался недоволен первой фразой. Что-то странное происходило в этом маленьком, немного душном кабинете. Собеседники, мужчины одинакового телосложения, почти одного возраста и схожего происхождения, не скрываясь, внимательно наблюдали друг за другом. С каждой минутой они обнаруживали схожие черты, были явно заинтригованы этим, но еще не решались признаться себе, что встретили родственную душу.
— Послушайте, Мегрэ. Думаю, нам незачем здесь говорить красивые фразы. Я знаю о вас лишь то, что пишут в газетах.
— Я о вас тоже, господин министр.
Движением руки Пуан дал понять, что в данной ситуации упоминание должности неуместно.
— Я попал в очень и очень затруднительное положение. Никто пока не знает, ни президент, ни даже моя жена, которая обычно в курсе всех моих дел. Я обратился именно к вам.
Он на секунду отвел взгляд, вынул трубку изо рта, будто чувствуя неловкость за последние слова, которые могли быть восприняты как лесть.
— Я не стал обращаться к вам по официальным каналам, через начальника судебной полиции. Поступил, что и говорить, странно. Вы имели полное право сюда не приезжать, как и имеете полное право отказать мне в помощи.
Пуан глубоко вздохнул и встал.
— Не желаете чего-нибудь выпить?
И добавил с неким подобием улыбки:
— Не пугайтесь, я не пытаюсь вас купить. Просто дело в том, что сегодня вечером мне действительно необходимо пропустить пару стаканчиков.
Он прошел в соседнюю комнату и вернулся с открытой бутылкой и двумя стопками из тех, что встречаются в провинциальных гостиницах.
— Обычная водка. Отец изготовляет каждую осень. Этой бутылке лет двадцать, не меньше.
Взяв каждый по стопке, они переглянулись.
— Ваше здоровье.
— Ваше здоровье, господин министр.
В этот раз Пуан как будто не услышал обращения комиссара.
— Если я не знаю, как начать, то это не потому, что мне неловко перед вами, а потому, что история слишком запутанная. Вы читаете газеты?
— В те вечера, когда злоумышленники оставляют мне на это немного времени.
— Политикой интересуетесь?
— Не очень.
— Вы знаете, что я, если можно так выразиться, не человек политики?
Мегрэ кивнул.
— Хорошо! Вы, конечно, в курсе трагедии, случившейся в Клерфоне?
Мегрэ, не совладав с собой, содрогнулся. Видимо, на его лице невольно отразились досада и настороженность, потому что его собеседник опустил голову и тихо проговорил...
|
