|
Когда такси остановилось на площади Святого Петра в Риме, шел дождь. Было десять часов утра.
Пассажир — а это был старик — расплатился с таксистом, оставил ему сдачу и, зажав под мышкой газету, поспешно зашагал к первому пропускному пункту, где обычно следили за тем, чтобы люди, желающие посетить собор, были соответствующим образом одеты. Шорты, мини-юбки, коротенькие женские кофточки, оставляющие открытым живот, и короткие штаны, чуть ниже колена, здесь считались недопустимыми.
Войдя в храм, старик даже на секунду не остановился возле скульптуры «Оплакивание Христа» работы Микеланджело, хотя это был единственный из имеющихся у Ватикана многочисленных шедевров, который производил на него действительно сильное впечатление. Нерешительно оглядевшись по сторонам, старик направился к исповедальням, где в этот момент священники из разных стран исповедовали верующих, приехавших сюда со всех концов света, общаясь с ними на их родном языке.
Прислонившись к колонне, старик стал нетерпеливо ждать, когда закончит исповедоваться пришедший раньше него человек. Когда тот поднялся, мужчина тут же направился к исповедальне. Табличка на ней сообщала, что здесь выслушиваются исповеди на итальянском языке.
Священник слегка улыбнулся, увидев худощавую фигуру старика, одетого в хорошо скроенный костюм. У этого старика были седые, тщательно зачесанные назад волосы, а вел он себя с нетерпеливостью человека, привыкшего повелевать.
— Радуйся, Мария Пречистая… Без первородного греха зачатая…
— Падре, я каюсь в том, что собираюсь совершить убийство. Да простит меня Господь!
Произнеся эти слова, старик поднялся и на глазах у удивленного священника тут же затерялся среди туристов, толпившихся в соборе. Рядом с исповедальней на полу осталась лежать скомканная газета. Священнику понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Еще один верующий, уже успевший опуститься на колени в исповедальне, нетерпеливо спросил:
— Падре, вы меня слышите?
— Да, конечно… То есть нет… Извините…
Священник вышел из исповедальни и поднял с пола газету. Затем он пробежал глазами по той странице, на которой она была открыта: концерт Ростроповича в Милане; огромный кассовый сбор фильма о динозаврах; проведение в Риме археологического конгресса, в котором участвуют выдающиеся ученые: Клонэ, Миллер, Шмидт, Арсага, Полоноски, Танненберг. Последняя фамилия была обведена красным…
Священник сложил газету и с отрешенным видом пошел прочь, так и не выслушав стоявшего на коленях человека, желающего исповедаться в совершенных грехах и облегчить свои страдания.
* * *
— Я хочу поговорить с госпожой Барреда.
— А как вас представить?
— Я доктор Чиприани.
— Одну минуту, доктор.
Старик провел рукой по волосам и почувствовал, что его охватывает приступ клаустрофобии. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и пробежал взглядом по некоторым предметам — его неизменным спутникам в последние сорок лет. В его кабинете пахло кожей и трубочным табаком. На столе стояли две рамки с фотографиями: на одном снимке были запечатлены его родители, на другом — трое его детей. Фотографию своих внуков он поставил на каминную полку. В глубине комнаты находились диван и пара кресел, торшер с абажуром кремового цвета, книжные шкафы из красного дерева, закрывающие стены и вмещающие тысячи книг, персидские ковры… Это был его кабинет, его дом, а потому он просто обязан был успокоиться.
— Карло!
— Мерс???едес, мы его нашли!
— Карло, о чем ты говоришь?
В голосе женщины, звучавшем из телефонной трубки, чувствовались тревога и сильное напряжение. Казалось, что она в равной степени и жаждет, и боится того пояснения, которое ей предстояло услышать.
— Зайди в Интернет, поищи там итальянскую прессу. Его имя упоминается почти во всех газетах на страницах, посвященных культуре.
— Ты в этом уверен?
— Да, Мерседес, я уверен.
— Но почему на страницах, посвященных культуре?
— А ты разве не помнишь, о чем тогда говорили в лагере?
— Конечно помню… Значит, он… Мы это сделаем. Скажи мне, что ты не струсишь.
— Нет, не струшу. И ты тоже, и они тоже. Я им сейчас позвоню. Нам нужно встретиться.
— Может быть, пусть приедут в Барселону? У меня хватит места для всех…
— Не суть важно, где мы встретимся. Я перезвоню тебе позже. Сейчас хочу поговорить с Гансом и Бруно.
— Карло, а это и в самом деле он? Ты уверен? Нам нужно убедиться, что это действительно он. Установи за ним слежку. Мы не должны снова его потерять, чего бы нам это ни стоило. Если хочешь, я немедленно переведу тебе деньги. Найми самых лучших агентов, чтобы ему не удалось затеряться…
— Я это уже сделал. Мы его не потеряем, не переживай. Я тебе перезвоню.
— Карло, я отправляюсь в аэропорт, вылечу в Рим ближайшим рейсом. Я уже просто не могу оставаться здесь…
— Мерседес, не предпринимай ничего до тех пор, пока я тебе не позвоню. Нам нельзя допускать ошибок. Теперь он уже не скроется, можешь мне поверить.
Старик положил телефонную трубку, ощущая при этом такую же тревогу, какую уловил в голосе женщины, с которой только что разговаривал. Прекрасно зная ее, он не исключал возможности, что через пару часов она позвонит ему уже из римского аэропорта Фьюмичино. Мерседес не умела спокойно и терпеливо ждать — тем более в такой момент, как сейчас.
Он набрал номер телефона в Бонне и, сгорая от нетерпения, дождался, когда на том конце линии снимут трубку.
— Кто это?
— Пожалуйста, позовите к телефону профессора Гауссера.
— Кто его спрашивает?
— Карло Чиприани.
— А это Берта! Как там у вас дела?
— А-а, Берта, дорогая, как я рад тебя слышать! Как поживает твой супруг? Как твои дети?
— Очень хорошо, спасибо. Они бы с удовольствием снова с вами увиделись: не могут забыть, как мы отдыхали у вас три года назад в вашем доме в Тоскане. Мы перед вами в неоплатном долгу, вы ведь пригласили нас в тот момент, когда Рудольф был на грани нервного истощения и…
— Да ладно, не надо меня благодарить. Я тоже хотел бы еще с вами встретиться, вы ведь для меня всегда желанные гости. Берта, твой отец дома?
Женщина, почувствовав в голосе собеседника нетерпение, решила не занимать его время пустыми разговорами и сказала — не без некоторой доли озабоченности:
— Да, сейчас он подойдет. А с вами все в порядке? Или что-то произошло?
— Нет, дорогая, ничего не произошло, просто мне хотелось бы с ним кое о чем поговорить.
— Да он уже идет сюда. До встречи, Карло.
— Ciao, моя драгоценная!
Через несколько секунд в телефонной трубке раздался зычный голос профессора Гауссера:
— Карло…
— Ганс, он жив!
Оба собеседника замолчали, и каждый из них слышал напряженное дыхание другого.
— Где он?
— Здесь, в Риме. Я это обнаружил случайно, когда листал газету. Я знаю, что ты не любишь Интернет, однако все же зайди туда и поищи какую-нибудь итальянскую газету. Ты найдешь информацию о нем на страницах, посвященных культуре. Я уже заключил договор с сыскным агентством — поручил им следить за этим человеком круглые сутки и отправиться вслед за ним куда угодно, если он вдруг решит покинуть Рим. Нам всем нужно встретиться. Я уже поговорил с Мерседес, а сейчас позвоню и Бруно.
— Я выезжаю в Рим.
— Не знаю, стоит ли нам встречаться именно здесь, в Риме.
— А почему бы и нет? Он находится там, и нам нужно сделать это. И мы это сделаем.
— Да, сделаем. И ничто в мире не сможет нам помешать.
— Мы это сделаем сами?
— Если не найдем подходящего человека, то сами. Точнее, я сам. Я размышлял об этом в течение всей своей жизни: как это произойдет и что я при этом буду чувствовать… Совесть не будет меня мучить.
— Об этом, друг мой, мы узнаем, когда все свершится. И пусть простит нас Господь — по крайней мере, пусть поймет нас.
— Подожди-ка, мне звонят по мобильному телефону… Это Бруно. Ладно, конец связи, я тебе перезвоню.
— Карло!
— Бруно, я как раз собирался тебе звонить…
— Мне позвонила Мерседес… Это правда?
— Да.
— Я в Вене и немедленно вылетаю в Рим. Где мы встретимся?
— Бруно, подожди…
— Нет, я не буду ждать. Я прождал уже более шестидесяти лет, и раз он наконец появился, я не буду больше ждать ни одной минуты. Я хочу участвовать в этом, Карло, я хочу это сделать…
— Мы это сделаем. Хорошо, приезжай в Рим. А я сейчас еще раз позвоню Мерседес и Гансу.
— Мерседес уже поехала в аэропорт, а мой самолет вылетает из Вены через час. Поставь в известность Ганса.
— Я буду вас ждать у себя дома.
***
Ганс Гауссер приехал в дом Карло Чиприани на полчаса раньше своих друзей. Профессор Гауссер был уже в преклонном возрасте и выделялся высоким ростом — больше ста девяноста сантиметров — и чрезмерной худобой. Со стороны казалось, что он очень хрупкий человек, однако это было ошибочное впечатление.
Он уже много лет преподавал физику в Боннском университете, пытаясь разгадать тайны материи и исследуя секреты Вселенной.
Как и Карло, он был вдовцом, о нем заботилась его единственная дочь — Берта.
Два друга сидели и пили кофе, когда домоправительница привела в кабинет доктора только что приехавших Мерседес и Бруно. Они не стали тратить время на соблюдение приличий: они ведь собрались здесь для того, чтобы спланировать убийство.
— Итак, я введу вас в курс дела, — начал Карло Чиприани. — Сегодня утром я наткнулся в газете на фамилию Танненберг. Перед тем как позвонить вам, я, чтобы не терять времени, связался с агентством «Розыск и охрана». В прошлом я уже как-то обращался к ним, и по моему поручению они разыскивали Танненберга — может, вы даже об этом и помните… В общем, директор этого агентства, который когда-то был моим пациентом, позвонил мне несколько часов назад и сообщил, что в конгрессе археологов, проводимом в Риме в Палаццо Бранкаччо, действительно принимает участие некто, носящий фамилию Танненберг. Однако это вовсе не тот человек, которого мы ищем, потому что это женщина, и зовут ее Клара Танненберг, она гражданка Ирака. Ей тридцать пять лет и она замужем за влиятельным иракцем, тесно связанным с правящей верхушкой режима Саддама Хусейна. Она — археолог. Училась в Каире и в Соединенных Штатах и, несмотря на свою молодость, руководит, — по всей видимости, благодаря содействию своего мужа, тоже археолога, — какими-то там раскопками, которые все еще проводятся в Ираке. Ее муж учился во Франции и получил докторскую степень в Соединенных Штатах, где жил в течение долгого времени. Там они и познакомились, а затем и поженились — еще до того, как американцы решили наречь Саддама исчадием зла. Это ее первый приезд в Европу.
— Она имеет какое-то отношение к нему? — спросила Мерседес.
— К Танненбергу? — переспросил Карло. — Вполне возможно. Может быть, она — его дочь. И если это действительно так, то через нее мы сможем добраться до него. Как и вы, я не верю, что он уже умер, пусть даже на том кладбище и есть надгробная плита с его именем и именами его родителей.
— Нет, он не умер, — поддержала его Мерседес. — Я в этом уверена. Все эти годы я чувствовала, что этот подонок еще жив. Как сказал Карло, эта женщина вполне может оказаться его дочерью.
— Или внучкой, — добавил Ганс. — Ему сейчас должно быть где-то под девяносто.
— Карло, что мы предпримем? — спросил Бруно.
— Будем следить за ней, куда бы она ни направилась. Агентство «Розыск и охрана» сможет послать в Ирак нескольких человек, хотя это обойдется нам весьма недешево. А еще нам следует отдавать себе отчет в том, что, если этот придурок Джордж Буш все же примет решение вторгнуться в Ирак, нам придется искать себе других помощников.
— Почему? — в голосе Мерседес чувствовалось нетерпение.
— Потому что для того, чтобы отправиться в страну, охваченную войной, нужны люди, которые являются не просто частными сыщиками.
— Ты прав, — согласился Ганс. — Нам надо выработать тактику действий. Что мы предпримем, если эта Клара Танненберг и в самом деле имеет какое-то отношение к нему и если мы его найдем? Я вот что вам скажу: нам нужен профессионал… Нам нужен человек, способный убить не раздумывая. Если он еще жив, то должен умереть, а если нет…
— А если нет, то должны умереть его дети, его внуки и вообще все, в ком течет его кровь.
В голосе Мерседес чувствовалась ярость. Она явно не была в состоянии испытывать хоть какое-то сострадание к этому человеку.
— Я согласен, — сказал Ганс. — А ты, Бруно?
Один из наиболее почитаемых пианистов последней трети двадцатого века без тени сомнения кивнул в знак согласия.
— Вот и прекрасно. Нам известна какая-нибудь организация, в распоряжении которой имеются наемники, способные выполнить подобного рода задание? — спросила Мерседес, обращаясь к Карло.
— Завтра мне сообщат о двух или трех таких организациях. Директор агентства «Розыск и охрана» — мой друг, и он уверяет, что есть две британские компании, с которыми работают бывшие сотрудники британской спецслужбы САС и бывшие спецназовцы едва ли не из половины стран мира. Также еще есть на примете американская компания, занимающаяся вопросами международной безопасности, хотя слово «безопасность» в данном случае можно смело ставить в кавычки. У них в распоряжении имеется практически частная армия, солдаты которой готовы отправиться в любой уголок мира, чтобы сражаться там за что угодно — лишь бы им за это хорошо заплатили. По-моему, эта компания называется «Глоубал Груп». В общем, завтра мы примем какое-то решение.
— Хорошо, но нам — всем четверым — следует четко осознавать, что все Танненберги должны умереть, в том числе женщины и даже дети. Вы согласны с этим? — спросил Ганс.
— Излишний вопрос, — ответила Мерседес. — Мы почти всю свою жизнь готовились к этому моменту. Я не остановлюсь и перед тем, чтобы убить его собственными руками.
Эти слова ни у кого из присутствующих не вызвали ни малейшего удивления: они все испытывали к Танненбергу такую же ненависть, как и она, — ненависть, которая переросла в неукротимую жажду мести еще тогда, когда жизнь этих четверых превратилась в ад!
* * *
— Слово предоставляется госпоже Танненберг.
Мужчина, председательствующий на заседании, посвященном культурному наследию Месопотамии, сошел с трибуны, освободив место изящной женщине, которая, прижав к груди несколько листков, решительно направилась к трибуне, чтобы выступить перед собравшимися.
Клара Танненберг сильно нервничала: она понимала, как много сейчас поставлено на карту. Разыскав глазами в зале своего мужа, Клара увидела, что он улыбается, стараясь ее приободрить.
На несколько мгновений она отвлеклась, невольно подумав, какой все-таки красавчик ее муж: высокий, стройный, с черной как смоль шевелюрой и с выразительными, как у негра, глазами. Он был на пятнадцать лет старше Клары, а объединяла их общая страсть — археология.
— Дамы и господа, сегодня у меня особенный день. Я приехала в Рим, чтобы обратиться к вам за помощью, чтобы попросить вас попытаться воспрепятствовать той катастрофе, которая грозит Ираку.
***
Клара почувствовала враждебный настрой аудитории и покраснела от ярости. Ну как же, «дядя Роберт» финансировал проведение этого конгресса, а она принялась мутить воду! Клара сглотнула слюну, прежде чем снова заговорить.
— Господа, я пришла сюда вовсе не для того, чтобы рассуждать о политике. Я пришла сюда, чтобы призвать вас спасти культурное наследие Месопотамии. Именно там началась история человечества, и если вспыхнет война, следы древних цивилизаций могут безвозвратно исчезнуть. А еще я пришла сюда, чтобы попросить вас о помощи несколько иного рода. Но не переживайте: речь пойдет не о деньгах.
Никто даже не улыбнулся этой шутке, и Кларе еще больше стало не по себе. Однако она твердо решила продолжить свое выступление, хотя буквально физически ощущала, как возрастает враждебность аудитории.
— Много лет назад — с тех пор прошло более полувека — мой дедушка, участвовавший тогда в археологической экспедиции в районе Харрана, обнаружил колодец, стены которого были покрыты древними глиняными табличками. Вы и сами знаете, что это — не исключительная находка. Мы и сегодня сталкиваемся с тем, что крестьяне используют подобные таблички как кирпичи для строительства своих домов. На табличках, покрывавших стены колодца, — продолжала Клара, — были записаны данные о площади сельскохозяйственных угодий и количестве зерна последнего урожая. Таких табличек там было несколько сотен, однако две из них явно выделялись среди других не только по своему содержанию, но и по манере письма, как будто человек, наносивший клинописные значки на глину, еще не обладал достаточным мастерством писца.
Голос Клары стал звучать взволнованно: она собиралась поведать присутствующим о том, что являлось для нее самым главным в ее жизни, о чем она мечтала уже много-много лет, ради чего она стала археологом и что было для нее важнее всего на свете, важнее даже ее мужа Ахмеда.
— В течение нескольких десятков лет, — продолжала Клара, — мой дедушка хранил эти две таблички. На них некий человек — скорее всего, ученик писца — сообщает, что его родственник Аврам* собирается рассказать ему о том, как был создан мир, а также поведать другие неслыханные истории о Боге, который все может и все видит, и который однажды, рассердившись на людей, затопил всю землю водой. Вы понимаете, что это все означает?
Сделав небольшую паузу, Клара продолжила:
— Мы все осознаем то значение, какое имело для археологии и истории — а также для религии — обнаружение писаний, в которых говорится о сотворении мира, поэмы «Энума Элиш», мифа об Энки и Нинхурсаг, мифа о потопе, включенном в «Поэму о Гильгамеше». Так вот, согласно глиняным табличкам, найденным моим дедушкой, праотец Аврам изложил собственное представление о том, как был создан мир, и на это представление, без сомнения, оказали влияние вавилонские и аккадские поэмы о рае и о сотворении мира.
* * *
Роберт Браун с размаху ударил кулаком по столу и тут же почувствовал острую боль в руке. Он уже больше часа сидел у телефона. Сначала ему позвонил Ральф и рассказал о выступлении Клары Танненберг на конгрессе, после чего у Роберта даже разболелся живот. Затем Роберту пришлось поставить в известность о произошедшем своего «покровителя» — Джорджа Вагнера — и выслушать от него упреки в том, что он не сумел помешать выступлению этой девчонки на конгрессе.
Клара была очень своенравным человеком, причем с самого рождения. Как вообще могло получиться, что у Альфреда родилась такая внучка? Его сын, Гельмут, был совершенно другим человеком и никогда не доставлял Альфреду никаких неприятностей. Жаль, что он умер так рано.
Сын Альфреда, будучи человеком очень умным, никогда не допускал оплошностей. Отец научил его, как оставаться невидимым, и он хорошо усвоил этот урок. А вот Клара… Клара вела себя, как избалованный ребенок. Альфред прощал ей то, чего не простил бы Гельмуту. Он буквально нянчился со своей внучкой, родившейся от смешанного брака, даже когда она уже стала взрослой.
Гельмут женился на иракской девушке с черными как смоль волосами и кожей цвета слоновой кости. Альфред одобрил этот брак, который показался ему выгодным, ибо его сын породнился со старинной иракской семьей, влиятельной и богатой, даже очень богатой, к тому же имевшей могущественных друзей в Багдаде, Каире и Аммане, а потому уважаемой везде и всеми. Кроме того, Ибрагим — отец Нур, жены Гельмута, — был человеком образованным и высококультурным.
Роберт стал думать о Нур. Она никогда ничем не выделялась, разве что своей красотой, а Гельмут, похоже, был от нее без ума. Впрочем, она, возможно, была намного умнее, чем казалось. Этих мусульманок разве поймешь?
Сын и невестка Альфреда погибли, когда Клара была еще совсем ребенком, и Альфред стал чрезмерно баловать свою внучку. Роберту Клара никогда не нравилась. При каждой их встрече он раздражался из-за того, что она называла его «дядя Роберт», его злила ее чрезмерная самоуверенность, порой перерастающая в дерзость, и выводила из себя пустая болтовня этой девчонки.
Когда Альфред отправил ее в США и попросил Роберта позаботиться о ней, Роберту было страшно даже представить, скольких ему это будет стоить хлопот, однако он не мог отказать Альфреду, ведь тот был его компаньоном и близким другом «покровителя» Роберта Джорджа Вагнера. В общем, Роберт постарался отправить Клару как можно дальше от Вашингтона и с этой целью помог ей поступить в Калифорнийский университет. К счастью, она влюбилась в Ахмеда, человека довольно разумного, с которым можно было иметь дело. Выдать ее замуж за Ахмеда Хусейни казалось настоящей удачей, ибо совместно с семьей Хусейни можно было проворачивать серьезные дела. И Альфред, и Роберт быстро нашли с Ахмедом общий язык. Однако Клара так и осталась для Роберта большой проблемой.
Разговор с Ральфом Бэрри испортил Роберту настроение на весь оставшийся день. У него разболелась голова — и это в тот момент, когда ему предстояло отобедать вместе с вице-президентом и с группой друзей-бизнесменов, горящих желанием узнать дату начала бомбардировок Ирака. Но это были цветочки: последовавший затем разговор с «покровителем» привел Роберта в совсем уж угнетенное состояние. Вагнер требовал, чтобы Роберт восстановил контроль над ситуацией, а если у него это не получится, грозился вмешаться лично. Теперь, когда громогласно, на весь мир было объявлено о существовании «Глиняной Библии», нельзя было допустить, чтобы эта самая «Глиняная Библия» попала к Альфреду и его внучке. Приказ Вагнера был однозначным: завладеть «Глиняной Библией», чего бы это ни стоило.
— Смит, соедини меня еще раз с Ральфом Бэрри.
— Хорошо, мистер Браун. Кстати, только что звонила секретарь сенатора Миллера, чтобы уточнить, будете ли вы участвовать в пикнике, который организует супруга сенатора в конце этой недели.
«Еще одна дура, — подумал Браун. — Каждый год — один и тот же нелепый спектакль: пикник на природе в ее поместье в Вермонте, где она потчует гостей лимонадом и бутербродами, заставляя всех сидеть на расстеленных на земле кашемировых одеялах».
Однако Браун понимал, что ему придется туда поехать, потому что Фрэнк Миллер — не просто сенатор: он техасец, связанный с нефтяным бизнесом. В пресловутом пикнике будут участвовать министр обороны, министр юстиции, госсекретарь, советник по национальной безопасности, директор ЦРУ… А еще — «покровитель» Роберта. Это была прекрасная возможность поговорить о делах, не привлекая ничьего внимания, — именно потому, что они будут это делать на глазах у сотен людей. Жаль только, что придется сидеть на земле, есть бутерброды и делать вид, что тебе это нравится. Каждый сентябрь этот чертов пикник превращался для Роберта в настоящий кошмар.
Зазвонил телефон, и раздавшийся в трубке голос Ральфа Бэрри вывел Роберта из задумчивости.
— Я слушаю, Роберт…
— Ральф, как ты думаешь, случайно никому не пришло в голову, что госпожа Танненберг как-то связана с нами?
— Нет, это исключено. Я тебе уже сказал, что ты не должен беспокоиться по этому поводу. Даже учитывая протесты некоторых профессоров, было очень трудно помешать ей и Ахмеду участвовать в конгрессе. Ахмед Хусейни уже несколько лет тесно общается со многими археологами, поскольку провести раскопки в Ираке без его одобрения практически невозможно.
— Хорошо, пусть даже и так, однако тебе все же следовало воспрепятствовать их участию в конгрессе.
— Роберт, это было невозможно. Никто не мог запретить им участвовать в заседании по Месопотамии — тем более если человек намеревается выступить с докладом. Мне не удалось ее отговорить. Она меня уверяла, что ее выступление на конгрессе одобряет дедушка и что для тебя этого достаточно.
— Альфред совсем из ума выжил.
— Может быть. Так или иначе, его внучка буквально бредит какой-то там «Глиняной Библией»… Как ты думаешь, она и в самом деле существует?
— Да. Однако не надо было во всеуслышание заявлять о ее существовании — по крайней мере, до поры до времени. Рано или поздно мы ее найдем, и она будет наша.
— Но каким образом?
— Единственное, что мы можем сделать, так это помочь Кларе и Ахмеду ее найти, и как только это произойдет… Учитывая сложившуюся ситуацию, нам придется изменить наши планы. Сумеют ли они сформировать группу археологов, чтобы начать раскопки? Нам нужно найти какой-нибудь способ, чтобы незаметно посодействовать им в получении финансирования. Надо что-нибудь придумать.
— Роберт, ситуация в Ираке отнюдь не благоприятствует организации раскопок. Все европейские правительства, не говоря уже о нашем, настоятельно советуют своим гражданам не посещать тот регион. Отправиться туда сейчас равносильно самоубийству. Нам придется подождать.
— Ну что ты говоришь, Ральф! Пойми, сейчас, наоборот, самый лучший момент для того, чтобы поехать в Ирак. Однако когда мы окажемся там, надо будет все делать именно так, как я задумал. Ирак сейчас превратился в страну больших возможностей, и только дураки не понимают этого.
— Профессор Ив Пико — единственный, кого, похоже, заинтересовал рассказ Клары. Он сказал мне, что ему хотелось бы переговорить с Ахмедом. Так что мне делать?
— Пусть поговорят. Ахмед — не проблема. Он знает, как ему следует поступить. Однако сначала попроси его, чтобы он отправил свою супругу обратно в Багдад — или к чертям собачьим. Так или иначе, она должна уехать, пока еще не подставила всех нас.
Ральф про себя засмеялся. Женоненавистничество Роберта Брауна казалось просто какой-то патологией. Он питал к женщинам отвращение и всегда чувствовал себя в их обществе неловко. Роберт был закоренелым холостяком, и за ним никогда не замечалось каких-либо амурных отношений. Даже с женами своих друзей ему лишь с трудом удавалось быть любезным. В отличие от других руководителей, у него не было даже секретарши, и ее функции выполнял Смит — шестидесятилетний, всегда щегольски одетый полиглот, который чуть ли не всю свою жизнь проработал вместе с Робертом Брауном.
— Хорошо, Роберт, я подумаю, как сделать так, чтобы Клара вернулась в Багдад. Поговорю с Ахмедом. Однако с этой женщиной не так-то просто справиться: это упрямая и спесивая особа.
«Такая же, как ее отец и ее дедушка, — подумал Браун. — Только не такая умная, как они».
1
Когда такси остановилось на площади Святого Петра в Риме, шел дождь. Было десять часов утра.
Пассажир — а это был старик — расплатился с таксистом, оставил ему сдачу и, зажав под мышкой газету, поспешно зашагал к первому пропускному пункту, где обычно следили за тем, чтобы люди, желающие посетить собор, были соответствующим образом одеты. Шорты, мини-юбки, коротенькие женские кофточки, оставляющие открытым живот, и короткие штаны, чуть ниже колена, здесь считались недопустимыми.
Войдя в храм, старик даже на секунду не остановился возле скульптуры «Оплакивание Христа» работы Микеланджело, хотя это был единственный из имеющихся у Ватикана многочисленных шедевров, который производил на него действительно сильное впечатление. Нерешительно оглядевшись по сторонам, старик направился к исповедальням, где в этот момент священники из разных стран исповедовали верующих, приехавших сюда со всех концов света, общаясь с ними на их родном языке.
Прислонившись к колонне, старик стал нетерпеливо ждать, когда закончит исповедоваться пришедший раньше него человек. Когда тот поднялся, мужчина тут же направился к исповедальне. Табличка на ней сообщала, что здесь выслушиваются исповеди на итальянском языке.
Священник слегка улыбнулся, увидев худощавую фигуру старика, одетого в хорошо скроенный костюм. У этого старика были седые, тщательно зачесанные назад волосы, а вел он себя с нетерпеливостью человека, привыкшего повелевать.
— Радуйся, Мария Пречистая… Без первородного греха зачатая…
— Падре, я каюсь в том, что собираюсь совершить убийство. Да простит меня Господь!
Произнеся эти слова, старик поднялся и на глазах у удивленного священника тут же затерялся среди туристов, толпившихся в соборе. Рядом с исповедальней на полу осталась лежать скомканная газета. Священнику понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Еще один верующий, уже успевший опуститься на колени в исповедальне, нетерпеливо спросил:
— Падре, вы меня слышите?
— Да, конечно… То есть нет… Извините…
Священник вышел из исповедальни и поднял с пола газету. Затем он пробежал глазами по той странице, на которой она была открыта: концерт Ростроповича в Милане; огромный кассовый сбор фильма о динозаврах; проведение в Риме археологического конгресса, в котором участвуют выдающиеся ученые: Клонэ, Миллер, Шмидт, Арсага, Полоноски, Танненберг. Последняя фамилия была обведена красным…
Священник сложил газету и с отрешенным видом пошел прочь, так и не выслушав стоявшего на коленях человека, желающего исповедаться в совершенных грехах и облегчить свои страдания.
* * *
— Я хочу поговорить с госпожой Барреда.
— А как вас представить?
— Я доктор Чиприани.
— Одну минуту, доктор.
Старик провел рукой по волосам и почувствовал, что его охватывает приступ клаустрофобии. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и пробежал взглядом по некоторым предметам — его неизменным спутникам в последние сорок лет. В его кабинете пахло кожей и трубочным табаком. На столе стояли две рамки с фотографиями: на одном снимке были запечатлены его родители, на другом — трое его детей. Фотографию своих внуков он поставил на каминную полку. В глубине комнаты находились диван и пара кресел, торшер с абажуром кремового цвета, книжные шкафы из красного дерева, закрывающие стены и вмещающие тысячи книг, персидские ковры… Это был его кабинет, его дом, а потому он просто обязан был успокоиться.
— Карло!
— Мерс???едес, мы его нашли!
— Карло, о чем ты говоришь?
В голосе женщины, звучавшем из телефонной трубки, чувствовались тревога и сильное напряжение. Казалось, что она в равной степени и жаждет, и боится того пояснения, которое ей предстояло услышать.
— Зайди в Интернет, поищи там итальянскую прессу. Его имя упоминается почти во всех газетах на страницах, посвященных культуре.
— Ты в этом уверен?
— Да, Мерседес, я уверен.
— Но почему на страницах, посвященных культуре?
— А ты разве не помнишь, о чем тогда говорили в лагере?
— Конечно помню… Значит, он… Мы это сделаем. Скажи мне, что ты не струсишь.
— Нет, не струшу. И ты тоже, и они тоже. Я им сейчас позвоню. Нам нужно встретиться.
— Может быть, пусть приедут в Барселону? У меня хватит места для всех…
— Не суть важно, где мы встретимся. Я перезвоню тебе позже. Сейчас хочу поговорить с Гансом и Бруно.
— Карло, а это и в самом деле он? Ты уверен? Нам нужно убедиться, что это действительно он. Установи за ним слежку. Мы не должны снова его потерять, чего бы нам это ни стоило. Если хочешь, я немедленно переведу тебе деньги. Найми самых лучших агентов, чтобы ему не удалось затеряться…
— Я это уже сделал. Мы его не потеряем, не переживай. Я тебе перезвоню.
— Карло, я отправляюсь в аэропорт, вылечу в Рим ближайшим рейсом. Я уже просто не могу оставаться здесь…
— Мерседес, не предпринимай ничего до тех пор, пока я тебе не позвоню. Нам нельзя допускать ошибок. Теперь он уже не скроется, можешь мне поверить.
Старик положил телефонную трубку, ощущая при этом такую же тревогу, какую уловил в голосе женщины, с которой только что разговаривал. Прекрасно зная ее, он не исключал возможности, что через пару часов она позвонит ему уже из римского аэропорта Фьюмичино. Мерседес не умела спокойно и терпеливо ждать — тем более в такой момент, как сейчас.
Он набрал номер телефона в Бонне и, сгорая от нетерпения, дождался, когда на том конце линии снимут трубку.
— Кто это?
— Пожалуйста, позовите к телефону профессора Гауссера.
— Кто его спрашивает?
— Карло Чиприани.
— А это Берта! Как там у вас дела?
— А-а, Берта, дорогая, как я рад тебя слышать! Как поживает твой супруг? Как твои дети?
— Очень хорошо, спасибо. Они бы с удовольствием снова с вами увиделись: не могут забыть, как мы отдыхали у вас три года назад в вашем доме в Тоскане. Мы перед вами в неоплатном долгу, вы ведь пригласили нас в тот момент, когда Рудольф был на грани нервного истощения и…
— Да ладно, не надо меня благодарить. Я тоже хотел бы еще с вами встретиться, вы ведь для меня всегда желанные гости. Берта, твой отец дома?
Женщина, почувствовав в голосе собеседника нетерпение, решила не занимать его время пустыми разговорами и сказала — не без некоторой доли озабоченности:
— Да, сейчас он подойдет. А с вами все в порядке? Или что-то произошло?
— Нет, дорогая, ничего не произошло, просто мне хотелось бы с ним кое о чем поговорить.
— Да он уже идет сюда. До встречи, Карло.
— Ciao, моя драгоценная!
Через несколько секунд в телефонной трубке раздался зычный голос профессора Гауссера:
— Карло…
— Ганс, он жив!
Оба собеседника замолчали, и каждый из них слышал напряженное дыхание другого.
— Где он?
— Здесь, в Риме. Я это обнаружил случайно, когда листал газету. Я знаю, что ты не любишь Интернет, однако все же зайди туда и поищи какую-нибудь итальянскую газету. Ты найдешь информацию о нем на страницах, посвященных культуре. Я уже заключил договор с сыскным агентством — поручил им следить за этим человеком круглые сутки и отправиться вслед за ним куда угодно, если он вдруг решит покинуть Рим. Нам всем нужно встретиться. Я уже поговорил с Мерседес, а сейчас позвоню и Бруно.
— Я выезжаю в Рим.
— Не знаю, стоит ли нам встречаться именно здесь, в Риме.
— А почему бы и нет? Он находится там, и нам нужно сделать это. И мы это сделаем.
— Да, сделаем. И ничто в мире не сможет нам помешать.
— Мы это сделаем сами?
— Если не найдем подходящего человека, то сами. Точнее, я сам. Я размышлял об этом в течение всей своей жизни: как это произойдет и что я при этом буду чувствовать… Совесть не будет меня мучить.
— Об этом, друг мой, мы узнаем, когда все свершится. И пусть простит нас Господь — по крайней мере, пусть поймет нас.
— Подожди-ка, мне звонят по мобильному телефону… Это Бруно. Ладно, конец связи, я тебе перезвоню.
— Карло!
— Бруно, я как раз собирался тебе звонить…
— Мне позвонила Мерседес… Это правда?
— Да.
— Я в Вене и немедленно вылетаю в Рим. Где мы встретимся?
— Бруно, подожди…
— Нет, я не буду ждать. Я прождал уже более шестидесяти лет, и раз он наконец появился, я не буду больше ждать ни одной минуты. Я хочу участвовать в этом, Карло, я хочу это сделать…
— Мы это сделаем. Хорошо, приезжай в Рим. А я сейчас еще раз позвоню Мерседес и Гансу.
— Мерседес уже поехала в аэропорт, а мой самолет вылетает из Вены через час. Поставь в известность Ганса.
— Я буду вас ждать у себя дома.
***
Ганс Гауссер приехал в дом Карло Чиприани на полчаса раньше своих друзей. Профессор Гауссер был уже в преклонном возрасте и выделялся высоким ростом — больше ста девяноста сантиметров — и чрезмерной худобой. Со стороны казалось, что он очень хрупкий человек, однако это было ошибочное впечатление.
Он уже много лет преподавал физику в Боннском университете, пытаясь разгадать тайны материи и исследуя секреты Вселенной.
Как и Карло, он был вдовцом, о нем заботилась его единственная дочь — Берта.
Два друга сидели и пили кофе, когда домоправительница привела в кабинет доктора только что приехавших Мерседес и Бруно. Они не стали тратить время на соблюдение приличий: они ведь собрались здесь для того, чтобы спланировать убийство.
— Итак, я введу вас в курс дела, — начал Карло Чиприани. — Сегодня утром я наткнулся в газете на фамилию Танненберг. Перед тем как позвонить вам, я, чтобы не терять времени, связался с агентством «Розыск и охрана». В прошлом я уже как-то обращался к ним, и по моему поручению они разыскивали Танненберга — может, вы даже об этом и помните… В общем, директор этого агентства, который когда-то был моим пациентом, позвонил мне несколько часов назад и сообщил, что в конгрессе археологов, проводимом в Риме в Палаццо Бранкаччо, действительно принимает участие некто, носящий фамилию Танненберг. Однако это вовсе не тот человек, которого мы ищем, потому что это женщина, и зовут ее Клара Танненберг, она гражданка Ирака. Ей тридцать пять лет и она замужем за влиятельным иракцем, тесно связанным с правящей верхушкой режима Саддама Хусейна. Она — археолог. Училась в Каире и в Соединенных Штатах и, несмотря на свою молодость, руководит, — по всей видимости, благодаря содействию своего мужа, тоже археолога, — какими-то там раскопками, которые все еще проводятся в Ираке. Ее муж учился во Франции и получил докторскую степень в Соединенных Штатах, где жил в течение долгого времени. Там они и познакомились, а затем и поженились — еще до того, как американцы решили наречь Саддама исчадием зла. Это ее первый приезд в Европу.
— Она имеет какое-то отношение к нему? — спросила Мерседес.
— К Танненбергу? — переспросил Карло. — Вполне возможно. Может быть, она — его дочь. И если это действительно так, то через нее мы сможем добраться до него. Как и вы, я не верю, что он уже умер, пусть даже на том кладбище и есть надгробная плита с его именем и именами его родителей.
— Нет, он не умер, — поддержала его Мерседес. — Я в этом уверена. Все эти годы я чувствовала, что этот подонок еще жив. Как сказал Карло, эта женщина вполне может оказаться его дочерью.
— Или внучкой, — добавил Ганс. — Ему сейчас должно быть где-то под девяносто.
— Карло, что мы предпримем? — спросил Бруно.
— Будем следить за ней, куда бы она ни направилась. Агентство «Розыск и охрана» сможет послать в Ирак нескольких человек, хотя это обойдется нам весьма недешево. А еще нам следует отдавать себе отчет в том, что, если этот придурок Джордж Буш все же примет решение вторгнуться в Ирак, нам придется искать себе других помощников.
— Почему? — в голосе Мерседес чувствовалось нетерпение.
— Потому что для того, чтобы отправиться в страну, охваченную войной, нужны люди, которые являются не просто частными сыщиками.
— Ты прав, — согласился Ганс. — Нам надо выработать тактику действий. Что мы предпримем, если эта Клара Танненберг и в самом деле имеет какое-то отношение к нему и если мы его найдем? Я вот что вам скажу: нам нужен профессионал… Нам нужен человек, способный убить не раздумывая. Если он еще жив, то должен умереть, а если нет…
— А если нет, то должны умереть его дети, его внуки и вообще все, в ком течет его кровь.
В голосе Мерседес чувствовалась ярость. Она явно не была в состоянии испытывать хоть какое-то сострадание к этому человеку.
— Я согласен, — сказал Ганс. — А ты, Бруно?
Один из наиболее почитаемых пианистов последней трети двадцатого века без тени сомнения кивнул в знак согласия.
— Вот и прекрасно. Нам известна какая-нибудь организация, в распоряжении которой имеются наемники, способные выполнить подобного рода задание? — спросила Мерседес, обращаясь к Карло.
— Завтра мне сообщат о двух или трех таких организациях. Директор агентства «Розыск и охрана» — мой друг, и он уверяет, что есть две британские компании, с которыми работают бывшие сотрудники британской спецслужбы САС и бывшие спецназовцы едва ли не из половины стран мира. Также еще есть на примете американская компания, занимающаяся вопросами международной безопасности, хотя слово «безопасность» в данном случае можно смело ставить в кавычки. У них в распоряжении имеется практически частная армия, солдаты которой готовы отправиться в любой уголок мира, чтобы сражаться там за что угодно — лишь бы им за это хорошо заплатили. По-моему, эта компания называется «Глоубал Груп». В общем, завтра мы примем какое-то решение.
— Хорошо, но нам — всем четверым — следует четко осознавать, что все Танненберги должны умереть, в том числе женщины и даже дети. Вы согласны с этим? — спросил Ганс.
— Излишний вопрос, — ответила Мерседес. — Мы почти всю свою жизнь готовились к этому моменту. Я не остановлюсь и перед тем, чтобы убить его собственными руками.
Эти слова ни у кого из присутствующих не вызвали ни малейшего удивления: они все испытывали к Танненбергу такую же ненависть, как и она, — ненависть, которая переросла в неукротимую жажду мести еще тогда, когда жизнь этих четверых превратилась в ад!
* * *
— Слово предоставляется госпоже Танненберг.
Мужчина, председательствующий на заседании, посвященном культурному наследию Месопотамии, сошел с трибуны, освободив место изящной женщине, которая, прижав к груди несколько листков, решительно направилась к трибуне, чтобы выступить перед собравшимися.
Клара Танненберг сильно нервничала: она понимала, как много сейчас поставлено на карту. Разыскав глазами в зале своего мужа, Клара увидела, что он улыбается, стараясь ее приободрить.
На несколько мгновений она отвлеклась, невольно подумав, какой все-таки красавчик ее муж: высокий, стройный, с черной как смоль шевелюрой и с выразительными, как у негра, глазами. Он был на пятнадцать лет старше Клары, а объединяла их общая страсть — археология.
— Дамы и господа, сегодня у меня особенный день. Я приехала в Рим, чтобы обратиться к вам за помощью, чтобы попросить вас попытаться воспрепятствовать той катастрофе, которая грозит Ираку.
***
Клара почувствовала враждебный настрой аудитории и покраснела от ярости. Ну как же, «дядя Роберт» финансировал проведение этого конгресса, а она принялась мутить воду! Клара сглотнула слюну, прежде чем снова заговорить.
— Господа, я пришла сюда вовсе не для того, чтобы рассуждать о политике. Я пришла сюда, чтобы призвать вас спасти культурное наследие Месопотамии. Именно там началась история человечества, и если вспыхнет война, следы древних цивилизаций могут безвозвратно исчезнуть. А еще я пришла сюда, чтобы попросить вас о помощи несколько иного рода. Но не переживайте: речь пойдет не о деньгах.
Никто даже не улыбнулся этой шутке, и Кларе еще больше стало не по себе. Однако она твердо решила продолжить свое выступление, хотя буквально физически ощущала, как возрастает враждебность аудитории.
— Много лет назад — с тех пор прошло более полувека — мой дедушка, участвовавший тогда в археологической экспедиции в районе Харрана, обнаружил колодец, стены которого были покрыты древними глиняными табличками. Вы и сами знаете, что это — не исключительная находка. Мы и сегодня сталкиваемся с тем, что крестьяне используют подобные таблички как кирпичи для строительства своих домов. На табличках, покрывавших стены колодца, — продолжала Клара, — были записаны данные о площади сельскохозяйственных угодий и количестве зерна последнего урожая. Таких табличек там было несколько сотен, однако две из них явно выделялись среди других не только по своему содержанию, но и по манере письма, как будто человек, наносивший клинописные значки на глину, еще не обладал достаточным мастерством писца.
Голос Клары стал звучать взволнованно: она собиралась поведать присутствующим о том, что являлось для нее самым главным в ее жизни, о чем она мечтала уже много-много лет, ради чего она стала археологом и что было для нее важнее всего на свете, важнее даже ее мужа Ахмеда.
— В течение нескольких десятков лет, — продолжала Клара, — мой дедушка хранил эти две таблички. На них некий человек — скорее всего, ученик писца — сообщает, что его родственник Аврам* собирается рассказать ему о том, как был создан мир, а также поведать другие неслыханные истории о Боге, который все может и все видит, и который однажды, рассердившись на людей, затопил всю землю водой. Вы понимаете, что это все означает?
Сделав небольшую паузу, Клара продолжила:
— Мы все осознаем то значение, какое имело для археологии и истории — а также для религии — обнаружение писаний, в которых говорится о сотворении мира, поэмы «Энума Элиш», мифа об Энки и Нинхурсаг, мифа о потопе, включенном в «Поэму о Гильгамеше». Так вот, согласно глиняным табличкам, найденным моим дедушкой, праотец Аврам изложил собственное представление о том, как был создан мир, и на это представление, без сомнения, оказали влияние вавилонские и аккадские поэмы о рае и о сотворении мира.
* * *
Роберт Браун с размаху ударил кулаком по столу и тут же почувствовал острую боль в руке. Он уже больше часа сидел у телефона. Сначала ему позвонил Ральф и рассказал о выступлении Клары Танненберг на конгрессе, после чего у Роберта даже разболелся живот. Затем Роберту пришлось поставить в известность о произошедшем своего «покровителя» — Джорджа Вагнера — и выслушать от него упреки в том, что он не сумел помешать выступлению этой девчонки на конгрессе.
Клара была очень своенравным человеком, причем с самого рождения. Как вообще могло получиться, что у Альфреда родилась такая внучка? Его сын, Гельмут, был совершенно другим человеком и никогда не доставлял Альфреду никаких неприятностей. Жаль, что он умер так рано.
Сын Альфреда, будучи человеком очень умным, никогда не допускал оплошностей. Отец научил его, как оставаться невидимым, и он хорошо усвоил этот урок. А вот Клара… Клара вела себя, как избалованный ребенок. Альфред прощал ей то, чего не простил бы Гельмуту. Он буквально нянчился со своей внучкой, родившейся от смешанного брака, даже когда она уже стала взрослой.
Гельмут женился на иракской девушке с черными как смоль волосами и кожей цвета слоновой кости. Альфред одобрил этот брак, который показался ему выгодным, ибо его сын породнился со старинной иракской семьей, влиятельной и богатой, даже очень богатой, к тому же имевшей могущественных друзей в Багдаде, Каире и Аммане, а потому уважаемой везде и всеми. Кроме того, Ибрагим — отец Нур, жены Гельмута, — был человеком образованным и высококультурным.
Роберт стал думать о Нур. Она никогда ничем не выделялась, разве что своей красотой, а Гельмут, похоже, был от нее без ума. Впрочем, она, возможно, была намного умнее, чем казалось. Этих мусульманок разве поймешь?
Сын и невестка Альфреда погибли, когда Клара была еще совсем ребенком, и Альфред стал чрезмерно баловать свою внучку. Роберту Клара никогда не нравилась. При каждой их встрече он раздражался из-за того, что она называла его «дядя Роберт», его злила ее чрезмерная самоуверенность, порой перерастающая в дерзость, и выводила из себя пустая болтовня этой девчонки.
Когда Альфред отправил ее в США и попросил Роберта позаботиться о ней, Роберту было страшно даже представить, скольких ему это будет стоить хлопот, однако он не мог отказать Альфреду, ведь тот был его компаньоном и близким другом «покровителя» Роберта Джорджа Вагнера. В общем, Роберт постарался отправить Клару как можно дальше от Вашингтона и с этой целью помог ей поступить в Калифорнийский университет. К счастью, она влюбилась в Ахмеда, человека довольно разумного, с которым можно было иметь дело. Выдать ее замуж за Ахмеда Хусейни казалось настоящей удачей, ибо совместно с семьей Хусейни можно было проворачивать серьезные дела. И Альфред, и Роберт быстро нашли с Ахмедом общий язык. Однако Клара так и осталась для Роберта большой проблемой.
Разговор с Ральфом Бэрри испортил Роберту настроение на весь оставшийся день. У него разболелась голова — и это в тот момент, когда ему предстояло отобедать вместе с вице-президентом и с группой друзей-бизнесменов, горящих желанием узнать дату начала бомбардировок Ирака. Но это были цветочки: последовавший затем разговор с «покровителем» привел Роберта в совсем уж угнетенное состояние. Вагнер требовал, чтобы Роберт восстановил контроль над ситуацией, а если у него это не получится, грозился вмешаться лично. Теперь, когда громогласно, на весь мир было объявлено о существовании «Глиняной Библии», нельзя было допустить, чтобы эта самая «Глиняная Библия» попала к Альфреду и его внучке. Приказ Вагнера был однозначным: завладеть «Глиняной Библией», чего бы это ни стоило.
— Смит, соедини меня еще раз с Ральфом Бэрри.
— Хорошо, мистер Браун. Кстати, только что звонила секретарь сенатора Миллера, чтобы уточнить, будете ли вы участвовать в пикнике, который организует супруга сенатора в конце этой недели.
«Еще одна дура, — подумал Браун. — Каждый год — один и тот же нелепый спектакль: пикник на природе в ее поместье в Вермонте, где она потчует гостей лимонадом и бутербродами, заставляя всех сидеть на расстеленных на земле кашемировых одеялах».
Однако Браун понимал, что ему придется туда поехать, потому что Фрэнк Миллер — не просто сенатор: он техасец, связанный с нефтяным бизнесом. В пресловутом пикнике будут участвовать министр обороны, министр юстиции, госсекретарь, советник по национальной безопасности, директор ЦРУ… А еще — «покровитель» Роберта. Это была прекрасная возможность поговорить о делах, не привлекая ничьего внимания, — именно потому, что они будут это делать на глазах у сотен людей. Жаль только, что придется сидеть на земле, есть бутерброды и делать вид, что тебе это нравится. Каждый сентябрь этот чертов пикник превращался для Роберта в настоящий кошмар.
Зазвонил телефон, и раздавшийся в трубке голос Ральфа Бэрри вывел Роберта из задумчивости.
— Я слушаю, Роберт…
— Ральф, как ты думаешь, случайно никому не пришло в голову, что госпожа Танненберг как-то связана с нами?
— Нет, это исключено. Я тебе уже сказал, что ты не должен беспокоиться по этому поводу. Даже учитывая протесты некоторых профессоров, было очень трудно помешать ей и Ахмеду участвовать в конгрессе. Ахмед Хусейни уже несколько лет тесно общается со многими археологами, поскольку провести раскопки в Ираке без его одобрения практически невозможно.
— Хорошо, пусть даже и так, однако тебе все же следовало воспрепятствовать их участию в конгрессе.
— Роберт, это было невозможно. Никто не мог запретить им участвовать в заседании по Месопотамии — тем более если человек намеревается выступить с докладом. Мне не удалось ее отговорить. Она меня уверяла, что ее выступление на конгрессе одобряет дедушка и что для тебя этого достаточно.
— Альфред совсем из ума выжил.
— Может быть. Так или иначе, его внучка буквально бредит какой-то там «Глиняной Библией»… Как ты думаешь, она и в самом деле существует?
— Да. Однако не надо было во всеуслышание заявлять о ее существовании — по крайней мере, до поры до времени. Рано или поздно мы ее найдем, и она будет наша.
— Но каким образом?
— Единственное, что мы можем сделать, так это помочь Кларе и Ахмеду ее найти, и как только это произойдет… Учитывая сложившуюся ситуацию, нам придется изменить наши планы. Сумеют ли они сформировать группу археологов, чтобы начать раскопки? Нам нужно найти какой-нибудь способ, чтобы незаметно посодействовать им в получении финансирования. Надо что-нибудь придумать.
— Роберт, ситуация в Ираке отнюдь не благоприятствует организации раскопок. Все европейские правительства, не говоря уже о нашем, настоятельно советуют своим гражданам не посещать тот регион. Отправиться туда сейчас равносильно самоубийству. Нам придется подождать.
— Ну что ты говоришь, Ральф! Пойми, сейчас, наоборот, самый лучший момент для того, чтобы поехать в Ирак. Однако когда мы окажемся там, надо будет все делать именно так, как я задумал. Ирак сейчас превратился в страну больших возможностей, и только дураки не понимают этого.
— Профессор Ив Пико — единственный, кого, похоже, заинтересовал рассказ Клары. Он сказал мне, что ему хотелось бы переговорить с Ахмедом. Так что мне делать?
— Пусть поговорят. Ахмед — не проблема. Он знает, как ему следует поступить. Однако сначала попроси его, чтобы он отправил свою супругу обратно в Багдад — или к чертям собачьим. Так или иначе, она должна уехать, пока еще не подставила всех нас.
Ральф про себя засмеялся. Женоненавистничество Роберта Брауна казалось просто какой-то патологией. Он питал к женщинам отвращение и всегда чувствовал себя в их обществе неловко. Роберт был закоренелым холостяком, и за ним никогда не замечалось каких-либо амурных отношений. Даже с женами своих друзей ему лишь с трудом удавалось быть любезным. В отличие от других руководителей, у него не было даже секретарши, и ее функции выполнял Смит — шестидесятилетний, всегда щегольски одетый полиглот, который чуть ли не всю свою жизнь проработал вместе с Робертом Брауном.
— Хорошо, Роберт, я подумаю, как сделать так, чтобы Клара вернулась в Багдад. Поговорю с Ахмедом. Однако с этой женщиной не так-то просто справиться: это упрямая и спесивая особа.
«Такая же, как ее отец и ее дедушка, — подумал Браун. — Только не такая умная, как они».
|
