|
Глава I
Во что верил Иоканаан
По пути с Крита в Финикию они попали в бурю. Начался один из тех приступов неистового гнева стихии, которые бывалые мореплаватели чаще ассоциируют с гиперборейскими морями, а не со Средиземным морем. Тогда Мать цивилизаций с дикой яростью набрасывается на эти берега, где возвышается слишком много храмов, посвященных иным божествам, и где философы забыли о непредсказуемости природы, которую она воплощает. Финикийская трирема взбиралась на пенящиеся гребни только для того, чтобы затем стремительно опуститься в бездну, похожую на мраморную плиту, испачканную плевками. Грот-мачта давно сломалась. Даже речи не шло о том, чтобы грести с третьей палубы, равно как и с первой. Собравшись под мостиком, гребцы молили о спасении всех богов, которые осыпали их презрительными насмешками. А в это время пассажиры, находившиеся на средней палубе, — человек пять торговцев и состоятельный путешественник — судорожно цеплялись за выступающие углы арматуры, снасти, вертлюги, чтобы хоть как-то противостоять и боковой, и килевой качке, а также умопомрачительным беспорядочным движениям кормы, когда она уходила под толщу воды, под которой скрывался — о парадокс! — сущий ад. В противном случае они превратились бы в насквозь промокшие мешки, катающиеся по рвотной массе и соленой воде, переваливаясь со спины на живот, чтобы в очередной раз увидеть испуганных крыс, затаившихся между бочонками с сельдью или мешками с сушеным виноградом.
Казалось, вся трирема пропиталась зловонием, поскольку тела, охваченные тревогой, сильно потели. Иисус, цепляясь за снасти, выбрался на палубу, чтобы лицом к лицу встретиться с холодной яростью бушующего моря. Он размотал трос длиной в шесть локтей, привязал один конец к стойке мачты, а другим обмотал свою талию, оставив свободным достаточно длинный кусок, который волочился за ним, словно мертвая змея. Он еще не закончил, когда огромная волна всей своей массой обрушилась на него. Иисуса сбило с ног и тут же перевернуло на другой бок. Иисус улыбнулся. Однако он не питал никаких иллюзий: корабль мог затонуть в любой момент. Но страх в беде не помощник. Мокрый, продрогший до мозга костей, Иисус крепко держался за поручень. Когда трирема опустилась в пучину между двух крутых валов, он спокойно взглянул на этот вход в царство смерти. «Если бы жизнь была такой же простой!» — с горечью успел подумать Иисус, прежде чем морская пена хлестнула ему в лицо. Неистово бушевавшее море было настоящей крестильной купелью. Оно смывало воспоминания о компромиссах и унижениях, о развращенных священниках и честных проститутках, о больных детях и постоянно стонущих стариках, о заблуждающихся философах, о слишком больших для настоящих богов храмах и слишком маленьких для этого мира богах. Иисус посетил Египет и Каппадокию, Византию и Ктесифон, земли массагетов и сарматов. Он купался в реке возле Харакса и в море недалеко от Барбарикона, видел пирамиды и храмы, раскрашенные всеми цветами радуги, но везде встречал лишь животный страх перед неизбежной смертью, плотский голод и неутолимую жажду обогащения. Нигде его душа — но знали ли собеседники Иисуса, что такое душа? — не вознеслась высоко. По убеждению так называемого цивилизованного мира, человек либо был обречен на растерзание вечностью, то есть на уничтожение, либо получал доступ на Олимп или иную подобную гору, иначе говоря, попадал в трактир, совмещенный с публичным домом, где он веселился в обществе богов-буянов и богинь-блудниц. Что же касается иудеев… И снова соленый водопад с ревом обрушился на Иисуса, и трос, закрепленный у него на поясе, размотался почти полностью. Иисус отдышался и прокашлялся. Да, иудеи. Они едва не обуздали страх. Они чуть было не полюбили своего Бога. Но, как и другие народы, выживать которым помогали одни лишь заклинания злых духов, жертвоприношения и проклятия, эти целебные компрессы, накладываемые на умы, кровоточившие страхом, иудеи в конце концов сдались на милость страха! Иегова не мог больше быть отцом. Он превратился в безжалостного надсмотрщика, живо интересовавшегося, что делают его создания на земле. Ниспосланные им наказания и награды всегда были истинно земными. Во всяком
случае, так говорилось в Книгах. Когда Иегова был недоволен своим народом, он разрушал его города и уничтожал его стада. Когда же народ во всем угождал Иегове, он восстанавливал те же самые города и даровал обильный урожай и тучные стада. Иегова существовал
лишь как проявление его настроения в материальном мире. Но это было чревато страшной опасностью, поскольку на земле слишком часто случались катастрофические бедствия и вспыхивали серьезные эпидемии, не имевшие ничего общего с Божественной волей. И как тогда объяснить то, что невинные дети страдали тяжелыми недугами, а бессовестные мошенники богатели и буквально лучились здоровьем? А Ирод Великий, мирно скончавшийся в собственной постели, после того как истребил столько ни в чем не повинных
людей? И на протяжении всего этого времени иудеи упорно верили, что малейшее отклонение от субботнего ритуала навлечет на их жилища непоправимую беду…
Неожиданно в разрывах туч появился кусочек голубого неба. По-прежнему дул сильный ветер, но море начало понемногу успокаиваться. Через час гребцы третьей палубы уже вновь могли бороздить веслами водную гладь. Солнце и ветер высушили палубу и одежду гребцов. Несмотря на неразбериху, возникшую на палубе из-за сломанной грот-мачты и спутавшихся снастей, капитану удалось поднять парус на фок-мачте, который тут же надулся, как
женская грудь, полная молока. На золотистом от лучей заходящего солнца горизонте показался финикийский берег. Иисус развязал трос, соединявший его со сломанной мачтой, и попытался высушить на ветру одежду и волосы, стоя на носу триремы. Через час все было совершенно сухим. Незадолго до наступления ночи корабль стал на рейд Птолемаиды.
Не обращая внимания на платье, непрерывно хлопавшее по телу под сильными порывами ветра Востока, Иисус вспоминал о раз говоре с египетским жрецом в заброшенном и почти пустом Гелиополе, расположенном в нескольких тысячах локтей от берегов Нила. Это был очень старый жрец, один из последних почитателей культа Ра, грустный, щедрый и веротерпимый человек. Почему египетская религия пришла в упадок, особенно после захвата Египта римлянами, и почему никто не пытается ее возродить?
— Боги тоже умирают, сын мой, — сказал на это жрец. — По крайней мере, они умирают в нас. Когда боги завершают земную миссию, они возвращаются к своим небесным престолам. Много столетий назад жрецы наших богов наблюдали, как с северной галереи пирамиды Хеопса душа фараона устремилась к звезде Тубан. Больше никто ничего подобного не видел. Никто не задавался вопросом, добралась ли эта великая душа до небесного дворца Осириса,
так как больше никто не верит в Осириса. Конечно, никто об этом открыто не говорит, поскольку великие тайны, даже если они очевидны, всегда скрыты завесой молчания. Однако правда заключается в том, что мы, смертные, создаем бессмертных. Но не стоит заблуждаться. Бессмертные не являются всего лишь результатом нашего воображения. Они такие же реальные существа, как и мы, создавшие их, а поскольку мы больше не в состоянии жить без них, то и у них нет причин существовать без нас.
Они представляют собой эманацию нашей души, то есть Ка, — настойчиво развивал свою мысль жрец, — поскольку Ка не является живым существом, даже таким, как тушканчик. Он, прожив пусть всего лишь несколько недель, не торжествует над смертью, следовательно, над антагонистической силой, иными словами, над богами тушканчиков. Образ бога создают целые поколения тушканчиков. Но человек коренным образом отличается от тушканчиков:
он умеет мечтать. И тогда его охватывает непонятное беспокойство и он не в состоянии усидеть на одном месте. Он устает от старых богов и создает себе новых…
Старик перевел дыхание и принялся созерцать пустыню, розовую от расправленных крылышек мириад саранчи, которая прилетела сюда прошлой ночью и, безусловно, внесла разнообразие в обычный рацион тушканчиков.
— Вот ты спрашивал меня, почему никто не захотел возродить нашу веру. Ответ очень прост. Чтобы возродить веру, надо ее изменить. Значит, пришлось бы изменить и обычаи, и ритуалы. Богатые и могущественные, те, кто нами правил до тех пор, пока было кем править, воспротивились этому, поскольку замена старого порядка на новый неизбежно влечет за собой смену правителей. Разумеется, бедняки только приветствовали бы подобные изменения, но они не сумели поднять бунт против богачей. Теперь в Гелиополе нет ни
богатых, ни бедных. Здесь почти никого не осталось. И вера умерла. Взгляд старика рассеянно блуждал по наполовину занесенным песком, выцветшим и изъеденным ветром стенам, рухнувшим пилястрам и капителям в форме лотоса. Наконец старик продолжил:
— Ты иудей. Иудеи произошли от нас. Вашим первым царем был египтянин. Его звали Моисеем. Он ушел, не смирясь с тем, что наше духовенство погрязло в разврате. А путешественники, которые иногда заглядывают сюда, рассказывали мне, что ваша вера тоже
постепенно умирает. Я хочу тебя предупредить, что, если однажды ты решишь изменить вашу веру, твоими главными врагами станут богачи, поскольку это неизбежно создаст для них угрозу потери богатства и могущества.
Поучения жреца звучали в ушах Иисуса и сейчас, когда финикийский берег становился все ближе. «Боги тоже умирают… Богатые и могущественные упорно противятся изменениям… Твоими главными врагами станут богачи…» Иными словами, Иисусу суждено столкнуться с фарисеями, саддукеями, со всем высокопоставленным духовенством Иерусалима, если он попытается изменить хоть что- нибудь. Да, ему уже доводилось вступать в ожесточенные споры с ессеями. Но умер ли Иегова? Или только бьется в предсмертной агонии? В этом ли кроется причина, по которой Иегова не призывает к себе пророков? Пойдут ли иудеи по стопам египтян? Капитан приказал матросам спустить несколько парусов, а гребцам
первой и второй палубы сильнее налечь на весла. Пассажиры, оправившиеся от страха, теперь стояли, беспечно облокотившись на поручни.
Нет, Иегова не умер! Иегова не мог умереть! Иисус внимательно посмотрел на пассажиров, которые, пытаясь восстановить спокойствие своих мелких душонок, жадно пили из бурдюков дважды перебродившее вино. Встанут ли они на его сторону? Нет, все они были торговцами, а торговцы больше всего на свете ненавидят беспорядок. При высадке Иисуса окутали ароматы родного края — ведь он находился всего в нескольких тысячах локтей от Галилеи. Из маленьких трактирчиков, расположенных вдоль побережья, исходи ли запахи теплого хлеба с кунжутом, острого сыра, политого оливковым маслом и приправленного чесноком, жаркого, посыпанного кориандром, и жареного ягненка, сдобренного мятой. Иисус понял,
что наступила Пасха. Конечно, его сейчас недоставало матери. И Иоканаану тоже. Но у Иисуса не было времени съездить в Вифлеем, чтобы провести там праздник с Марией, Иустом и другими близкими людьми. По правде говоря, время для него бежало стремительно.
Для него? Почему? Иисус не раз спрашивал себя, в чем кроется причина такой спешки.
Иисус провел Пасху в одиночестве, следуя в Капернаум. Вся его еда состояла из хлеба и лука. Он вошел в город в сумерках и сразу же направился к своему ученику Илии. Плотник жил в том же доме, что и прежде. Едва он вернулся из мастерской, как услышал стук
в дверь. Илия несколько минут рассматривал улыбающегося человека, который стоял на пороге, потом его лицо просветлело и он радостно распахнул объятия.
— Где ты был? Где же ты был? — повторял Илия, крепко обнимая гостя с волнением, граничившим с растерянностью.
Не дав Иисусу времени опомниться, он потащил его в дом, созывая домочадцев — мужчин, женщин, детей. На зов Илии сбежалась целая толпа. Лица у всех сияли. Сразу же согрели воду. Иисуса раздели и отдали грязную одежду женщинам, которые немедленно принялись
ее стирать. Иисус надел чистую одежду и новые сандалии. Илия располнел, его жена тоже. Пятеро ребятишек, с любопытством смотревших на гостя, выглядели веселыми и довольными. Илия и его домочадцы все время суетились, так что было не до разговоров. Наконец стол был накрыт. Подали мясной суп с пшеничными зернами, сыр, салат, хлеб и мед. Вино имело приятный вкус и аромат.
— Учитель, учитель, где же ты был? — то и дело повторял Илия.
— Далеко, — наконец ответил Иисус. — В Понте, Египте, Македонии…
— Учитель, нам так не хватало тебя!
— Почему ты зовешь меня учителем? Я ведь больше не твой
учитель!
— Ты рожден быть учителем, — твердо сказал Илия.
— А почему вам меня не хватало?
Илия замер, устремив взгляд куда-то вдаль.
— Капернаум очень изменился… — сказал он. — Я хорошо зарабатываю.
У меня пятеро детей. Моя жена — чистое золото. Меня
все уважают. Но мне грустно. Илия отпил глоток вина из кубка, сделанного из голубого сирийского стекла. Дела у хозяина дома, судя по всему, действительно шли хорошо. Иисусу подали такой же кубок. Иисус узнал крепкое антиохийское вино, непрозрачное на свет.
— Однажды я навестил Зибеона. Ведь ты помнишь Зибеона, самого молодого из своих учеников? Он работает в Кане, — продолжал Илия, вытирая рот вышитой салфеткой из родосского льна. Иисус заметил, что поданная ему салфетка отличается более
богатой вышивкой.
— У него много заказчиков. Он занимается изготовлением инкрустированной
мебели. Черное дерево, инкрустированное слоновой костью. Кедр, инкрустированный серебром или медью… Заказчики отовсюду направляют ему свои просьбы, договариваются
за полгода, за год. Прокуратор Граций помог Зибеону разбогатеть одними только заказами на стулья. Но и Зибеон грустит. «Кто мы? — вопрошает он. — Торговцы! Неужели мы стали народом торговцев? Тогда почему мы продолжаем читать Книги? Чтобы наша горечь не исчезла? Если бы среди нас был Иисус, он укрепил бы наш дух». Тебя не хватало и Зибеону. Даже люди, незнакомые с тобой, могли бы сказать то же самое. Не было и дня, чтобы я не думал о твоем отце Иосифе и о тебе. Если ты спросишь у моей жены, она подтвердит, что так оно и есть. Иисус ничего не ответил. Но когда ужин подошел к концу, он тихо спросил:
— Чего ты ждешь от меня? А, Зибеон? И чего могут ждать от меня другие?
Илия низко опустил голову и ответил, что ему не хватает справедливых слов.
— У вас есть раввины, — возразил Иисус. — И у вас есть Книги.
— Раввины, — буркнул Илия. — Нет, раввины…
И он покачал головой.
— Книги… Читать Книги в одиночку… Ты понимаешь, что я хочу
сказать?.. Учитель, ты заставляешь меня страдать!
— Неужели, когда я прошу тебя быть со мной откровенным,
я заставляю тебя страдать?
— Мы погибаем! Нам необходим учитель, чтобы выпутаться из
положения, в которое мы попали!
— И ты считаешь меня таким учителем. Но я не зелот, как тебе хорошо известно.
— Да нет же! — запротестовал Илия. — Я и не думаю о зелотах.
Могу заверить тебя, что ни я, ни, тем более, Зибеон никогда не мечтали о вожде-зелоте. Учитель, — устало продолжил Илия, — нам нужен учитель, который вывел бы нас из тьмы. Через одно-два поколения мы окончательно превратимся в клиентов и приспешников
римлян. Почему ты делаешь вид, будто ничего не понимаешь?
— И я должен вывести вас из тьмы! — пробормотал Иисус, словно обращаясь к самому себе.
— Учитель, я же сказал тебе… Я тебя не видел долгих восемь лет. В то время ты был подростком и едва начал превращаться в молодого человека, но ты уже тогда внушал к себе уважение. Ты уже тогда имел власть над людьми. Сейчас твоя власть упрочилась. Я это сразу почувствовал, едва увидев тебя. Извини меня за прямоту, но ты больше не можешь эту власть использовать по своему усмотрению. Она и наше достояние, поскольку ты один из нас, ведь
дерево принадлежит всему лесу… Понимаешь? Немного погодя Илия продолжил, как бы не обращаясь к присутствующим:
— Так больше не может продолжаться… Нам нужен Мессия!
— Мессия! — с удивлением воскликнул Иисус.
— Да, Мессия! И кто посмеет утверждать, что ты не Мессия?!
— Этак мы далеко зайдем, — сказал Иисус, опорожнив свой кубок.
— Разве ты не принадлежишь к Давидову колену?
— Я устал и хочу спать, — ответил Иисус.
Но спал Иисус беспокойно. Утром Иисусу принесли его выстиранную одежду и новые сандалии, поскольку старые развалились.
— Перед тобой лежит длинная дорога, — стараясь не показывать своей заинтересованности, сказал Илия.
— Куда ты направишься? Действительно, куда? Иисус потерял путеводную нить. Сначала
он попытается найти Иоканаана. Тот, конечно, в Галилее. Но чем он занимается?
После шумного, немного суетливого, но сердечного прощания с семейством Илии Иисус с радостью остался в одиночестве. Он был доволен, что теперь ему не приходилось останавливаться то тут, то там, чтобы заработать на хлеб и ночлег. Путешествуя, он скопил достаточно денег и поэтому не нуждался в чьей-либо помощи. «Значит, есть по крайней мере несколько недовольных существующим порядком иудеев», — думал Иисус, шагая по дорогам Галилеи. Однако Иисус не мог понять истинной причины их недовольства. Римское господство? Но тут все были бессильны. Развращенное духовенство? На первый взгляд, с этим тоже нельзя было ничего поделать. Невозможно в одночасье поменять духовенство,
которое в сложившихся условиях было вынуждено идти на компромисс с Иродом Антипой и Римом. Недовольные иудеи ждали прихода Мессии. Наивные надежды! Появившись ниоткуда, Мессия, осиянный Божественной и царской славой, славой Мессии Аарона и Мессии Израиля, разрешит проблемы, с которыми сами иудеи не в состоянии справиться!
Иудеи были готовы видеть Мессию в любом человеке, например
в Иисусе! Путешествуя, Иисус понял, что ни в одной другой стране не было столь благоприятной для появления Мессий почвы, как в Палестине. Досифай, Аполлоний, затем человек, которого звали Симоном и с которым он еще не встречался… Иисус ничего не слышал о Мессии ни на Кипре, ни в Бактриане, ни в Александрии, ни в Понте. Конечно, Аполлоний проповедовал не во всей Палестине, а только в Антиохии, городе, где иудеев было больше, чем в самом Иерусалиме. Нет иудеев — нет Мессии!
Иисуса смущало предположение, что Мессия должен был появиться ради спасения только иудеев. А как же другие? Парфяне, вифинийцы, киликийцы, сирийцы? Они что, не нуждаются в помощи? А ведь были еще гиперборейцы, галлы, набатеи, оски, галаты, кельтиберы, иллирийцы, армяне, киренийцы, мезы, скордиски, далматинцы, норики, реты! Или их всех и так озаряет Божественный свет и они не нуждаются в Мессии? Или же все они жалкие людишки? Или они лишены счастья лицезреть Мессию, поскольку вовсе не думали о нем, не ждали его прихода? Следовало признать очевидное: иудеи не ждали появления даже
пророка. Нет, на этот раз они хотели, чтобы к ним непременно явился посланник самого Бога. Посланник, который одним взмахом руки положил бы конец миру, лишив его дневного света!
«Как это легко! — думал Иисус. — Когда ничего не ладится, надо
просто положить конец всему!» И поэтому ессеи усердно перегоняли хмельной сок иудейского нетерпения. Как иудеи не думали об остальном мире, так и ессеи не заботились о других иудеях! Они ожидали конца света только для самих себя! Иисус считал такую точку зрения нелепой. Миновав Архелаиду, Иисус принялся расспрашивать встречавшихся ему людей, не слышали ли они об отшельнике по имени Иоканаан. Ему рассказывали о терапевте, крестьянине, раввине, каждый из которых тоже носил имя Иоканаан. Некоторые слышали
о каком-то отшельнике, но не знали, где он обитает.
И только в Иерихоне Иисусу удалось получить точные сведения.
— Ессей, — пробормотал беззубый торговец листьями руты. — Час ходьбы по левому берегу.
Иисус удивился — на левом берегу не было ни деревни, ни даже поселения. Торговец пояснил, что этот отшельник живет, как и все прочие отшельники, в пустыне. Он говорил резким тоном, сверля Иисуса осуждающим и одновременно насмешливым взглядом.
— Зачем тебе нужен ессей? — спросил торговец, жуя листья руты и, как показалось Иисусу, кусочки мухомора.
— Ты тоже хочешь окреститься?
— Окреститься? — переспросил ошарашенный Иисус.
— Да, окреститься. Лить воду на голову, читая молитвы. Зачем тебе нужен ессей, если ты не хочешь окреститься? Все, что он умеет делать, — так это окунать людей в Иордан по самую макушку и предвещать конец света. А когда у него заканчиваются силы, он принимается проклинать Ирода и священников. Торговец плюнул и захихикал. Иисус распрощался с торговцем и быстро зашагал, намереваясь прибыть на место до наступления сильной жары. Свернув с проторенной дороги, он добрался до цели, ориентируясь по ослиному помету и следам копыт. На берегу Иордана стояло два-три десятка людей. Некоторые из них приподняли подолы одежд, собираясь раздеться. Все они пристально смотрели на людей, уже находившихся в воде. Заметить Иоканаана было нетрудно. Он лил воду из чаши на головы купальщиков.
Один из окрестившихся вышел из воды. Он был совершенно голым. За ним последовал второй. Несколько человек, стоявших на берегу, разделись и вошли в реку. Иисус спрашивал себя: каждое ли утро эти люди приходят сюда, чтобы смыть земные грехи? В конце
концов в воде не осталось ни одного человека, и Иоканаан направился к берегу. Едва он уцепился костлявой рукой за тростник, чтобы было легче выбраться на сушу, как увидел Иисуса. Иоканаан остолбенел, стоя одной ногой в воде, он не сводил глаз с Иисуса.
Потом он воскликнул:
— Господи! Вот твой посланец! Звонкий голос завибрировал в теплом воздухе и достиг верхушек пальм, которые томно раскачивались на ветру, словно изнеженные женщины. Растревоженные голуби сорвались с насиженных мест и стремительно взмыли ввысь. Окрещенные вытаращили глаза от изумления.
— Времена готовы разродиться переменами, — сказал Иоканаан, когда Иисус помогал ему выйти на твердую землю. — Ты вернулся. — Господь с тобой, — молвил в ответ Иисус.
Красивого молодого человека больше не существовало. Глаза потускнели, щеки впали. Светлая кожа превратилась в темную шкуру, блестевшую на выступающих скулах, а ребра, казалось, вот-вот проткнут туловище. Некогда шелковые, а теперь выцветшие и ломкие
волосы беспорядочно свисали на ключицы и лопатки. В довершение всего мокрая борода придавала бывшему ессею вид сумасшедшего. Голод? Новые окрещенные приносили своему благодетелю еду. Иоканаан просто не мог испытывать чувства голода! Экстаз! Да, Иисус
тоже впадал в экстаз. Но фиолетовые снаружи и карминно-красные внутри губы, лихорадочно горящие глаза и изящество умирающего ребенка творили
новую красоту.
— Я ждал тебя, чтобы смыть свои грехи, — сказал Иоканаан,
расчесывая волосы пальцами. — Купай, купальщик! Очищай, чистильщик!
— Кто я такой, чтобы смывать твои грехи? — ответил Иисус. — Здесь ты окрещаешь!
— Я?! — негодующе вскрикнул Иоканаан. — Я меньше саранчи, спрятавшейся в траве, меньше соловья, прославляющего рассвет, сидя на ветвях, отяжелевших от ночного мрака, меньше тушканчика, ищущего тень в пустыне!
Я мертвое дерево, ставшее полым, плод смоковницы, с каждым днем все более сморщивающийся под па лящим солнцем, хребет ласточки, продуваемый ветром… Кто из
людей может сказать, что он безгрешен? Умоляю, окрести меня!
— У каждого своя задача, — продолжал настаивать Иисус. — Ягнята не ведут за собой стадо, а плоды не дают цветов. Это ты должен меня окрестить. Иоканаан закрыл глаза и запрокинул голову. Его мышцы трепыхались, словно рыбы под толщей воды.
— Я твой служитель, — бормотал Иоканаан. Иисус разделся и вошел в Иордан по пояс. Иоканаан, стоя напротив, набрал в чашу воды и медленно вылил ее Иисусу на голову.
— Омывают ли птиц небесных? Или лилии полевые? — бормотал Иоканаан, позабыв все ритуальные слова. — Но я должен подчиняться моему учителю.
«Он сейчас впадет в транс», — подумал Иисус, увидев, что Иоканаан пошатнулся.
Иисус поспешно подхватил Иоканаана и вытащил его на берег. Несколько мужчин, которые, как показалось Иисусу, не собирались окрещаться, взяли Иоканаана под руки и усадили в тени.
«Ученики», — решил Иисус, обтирая тело ладонями, перед тем
как одеться.
Значит, у Иоканаана были ученики. Двенадцать учеников. По образу и подобию Совета Кумрана. Вскоре Иоканаан пришел в себя. Иисус сел рядом с ним.
— Времена готовы разродиться переменами, — повторил Иоканаан сказанное ранее. — Вот он, посланец Господа!
Иисус сохранял невозмутимое спокойствие. Он не собирался возражать, настаивать, что вовсе не посланец Господа. Разве каждый человек по-своему не уникален? Но зачем спорить с Иоканааном?
Судя по всему, отшельник уже давно покинул реальный мир и переселился в мир видений и иллюзий.
— Ты Мессия? — спросил один из учеников Иоканаана, обращаясь к Иисусу.
— Разве кто-нибудь может на рассвете сказать, что Солнце будет сиять и в сумерках? — ответил Иисус.
— Знаешь ли ты, когда взойдет Солнце?
— Если Господь захочет, он может помешать Солнцу взойти, ведь Он уже однажды остановил его бег по небесному своду.
— Его зовут Иешуа, — объяснил тот же ученик Иоканаана своим спутникам.
— Когда мы жили в Кумране, — вступил в разговор Иоканаан, — мои глаза ничего не видели. Ты же видел свет Господа, когда я бродил в потемках. Вдохновленный твоим примером, я пришел сюда.
Я почти выполнил свою задачу.
Иоканаан запрокинул голову. Иисусу показалось, что кадык вот-вот прорвет кожу на шее.
— Ни одна задача не может считаться выполненной, пока слово Иеговы не будет услышано на всей земле, — заметил Иисус. — Все мы должны ждать рассвета Господа.
— И тогда придет Мессия, — прошептал Иоканаан, но Иисус не захотел поддерживать эту тему разговора.
Немного помолчав, Иоканаан спросил:
— Где же ты был все эти годы?
— Я изучал иллюзии мира.
— А стоило ли? Разве ты заранее не знал, что это иллюзии?
— Знал ли я? Как я мог знать? Да и узнал ли наверняка? — возразил Иисус.
Иисус не хотел, чтобы при первой же встрече с Иоканааном между ними вспыхнул конфликт, но экзальтированное отношение родственника к нему вызывало у Иисуса чувство досады. Если бы Иоканаан тоже путешествовал по миру, он был бы более сдержан в своих прогнозах относительно прихода Мессии. Иоканаан покинул Кумран лишь физически. Душой он так и оставался ессеем. Он по-прежнему ждал конца света, следовательно, и прихода Мессии.
Один из учеников, заметив, что Иисус осуждающе смотрел на Иоканаана, у которого из-под лоскута, опоясывающего тело, виднелись гениталии, протянул учителю свою коричневую накидку из верблюжьей шкуры. Иоканаан встал и набросил на плечи накидку,
мешком повисшую на его костлявом теле.
— Прошу тебя, раздели с нами трапезу, — обратился к Иисусу Иоканаан.
Ученики Иоканаана засуетились и подали саранчу и мед диких пчел — еду, которой некогда угощал Иисуса Овид. Так, несомненно, питались первые ессеи, однако же не в Кумране. Неужели верующие действительно искренне думали, что такой рацион определил для
них сам Господь? Неужели они полагали, что куропатки, рыба, гуси и утки — это пища, достойная исключительно язычников? Или они считали, что плоть настолько слаба, что ее нужно еще живой обрекать на голодную смерть?
— Ты ведь знаешь, — заговорил Иоканаан, словно угадав мысли гостя, — что это пища, которую Господь посылает в пустыне своим детям.
— А как быть, если нет саранчи, а пчелы не собрали мед?
— Надо поститься, — суровым тоном ответил ученик, отдавший свою накидку Иоканаану.
— Поститься, поскольку ветер не принес саранчу, не значит действительно поститься, — заметил Иисус.
— Ты осуждаешь нас за то, что мы едим это? — спросил Иоканаан.
— Нет. Я вообще никого не осуждаю за пристрастия в еде. Я полагаю, что хлеб и вино, добытые потом, заслуживают не меньшего уважения, чем пища, посланная случаем. Но пусть Господь благословит эту пищу, как Он благословлял хлеб, испеченный моей матерью.
— Просвети меня, я буду внимательно слушать, — попросил Иоканаан, воздав хвалу Господу.
Ученики Иоканаана нахмурились и старались не смотреть на гостя, которого их учитель считал Мессией. Иисус подумал, что они не скоро последуют за ним. Все ели в гнетущей тишине.
— Ты окрещаешь каждый вечер одних и тех же людей? — спросил
Иисус.
— Нет. Достаточно одного раза, чтобы очистить душу, рожденную
в грехе.
«В каком грехе?» — подумал Иисус.
Разве действо, приводящее к рождению создания Господа, — это грех? Нет. Иоканаан так и остался ессеем! И что это за разновидность совместного купания? Неужели Иоканаан изобрел новый обряд? Иисус надеялся, что, разговаривая с отшельником с глазу на глаз, сможет высказаться откровенно, не боясь оскорбить чувства
учеников.
— Почему ты вернулся в Израиль? — спросил один из учеников, мужчина лет сорока, с всклокоченными волосами.
— Я как ласточка, возвращающаяся в родное гнездо, — ответил Иисус.
— Что за весна привела тебя обратно?
— Надежда, — обронил Иисус.
Опускались сумерки. Небо окрасилось во все оттенки фиолетового. Мгла постепенно окутывала землю. Ученики разожгли костер. Голоса пустыни осмелели. Все громче раздавались уханье, кваканье, стрекотание, шушуканье, другие звуки общения, растворявшиеся в завываниях ветра. Иоканаан стал громко читать молитву. Он читал медленно, иногда останавливаясь, чтобы ученики успели все повторить вслед за ним. Иисус смотрел на пламя, размышляя о слепой уверенности чтеца в том, что он Мессия, и о влиянии, которое оказала на его родственника жизнь в пустыне, в обществе людей,
превратившихся в человеческие подобия и враждебно настроенных по отношению к реальности.
«Иоканаан ничему не научился, — думал Иисус. — Он ждет лишь Божественного посланца, который положит конец свету, горя неистовой жаждой мести. В таком ожидании нет ни мудрости, ни любви. Лишь нетерпение избитого ребенка, который только и ждет,
что отец задаст взбучку его мучителям!»
Высокопарный тон Иоканаана, слова, эхом слетавшие с уст его учеников, которые напускали на себя важный вид, показались Иисусу обыкновенным вздором. Но он тут же упрекнул себя за нетерпимость и тяжело вздохнул. И все же Иисус не мог не любить Иоканаана, хотя бы за ту страсть, во власть которой отдался его родственник, жаждавший Божественного чуда. Иоканаан напоминал Иисусу одного гиперборейского поэта, которого он встретил к Ктесионе. Этот поэт читал свои стихи так исступленно, с такой неистовостью, что Иисус невольно поддался очарованию поэмы, хотя не мог разобрать ни единого слова. Поэт был охвачен столь сильной страстью, что Иисус впал в транс, когда под конец варвар сбросил с себя одежду и начал танцевать под звуки кимвалов. И этот варвар верил в бога! Вероятно, в том же состоянии пребывал Иоканаан, просто он не был таким же веселым.
Да, потребовалось всего несколько лет, чтобы горделивый молодой человек превратился в потухающую головешку. Какому же богу следовало отдать предпочтение — богу варвара,
который наполнил свое создание жизнью, или богу Иоканаана, обрекшего
своего последователя на медленное угасание?
Молитва закончилась. И только тогда Иисус заметил, что не слушал Иоканаана и не вторил ему. У его учеников, безусловно, окончательно сложилось негативное мнение об этом Мессии. Иисус попытался упорядочить рассуждения о Божественной природе, отвечая на вопросы, которые он сам себе задавал не только в этот вечер, но и в течение многих лет, но безуспешно…
Глава II
Пшеничный колосок на ветру
Человек похож на пшеничное поле, насквозь продуваемое ветром, когда все колоски наклоняются в одну и ту же сторону. Человек, то есть все фибры его души, устремляются в одну и ту же сторону, к той или иной нематериальной цели. Какой же ветер нашептал
Иоканаану, что его собрат по Кумрану и есть Мессия? Этот вопрос не давал Иисусу покоя. Еще в Вифинии у него возникло чувство, будто он нашел пшеничное поле, с которым можно
было сравнить Иоканаана. Иисус искал работу и пристанище. Его неизменно спрашивали,
кто он такой. Плотник, к которому обратился Иисус, принялся беззастенчиво разглядывать просителя. Иисус счел это бесстыдством. Плотник покачал головой, словно соглашаясь со словами, которые произнес про себя.
— Не тебя ли я видел на берегу Иордана с отшельником Иоканааном?
— наконец спросил он.
— Я был там… — уклончиво ответил Иисус. — Но туда приходит столько людей… Прости, что не узнал тебя.
— Не тебя ли Иоканаан называл Мессией? Они несколько минут молча смотрели друг на друга.
— Да, — наконец вымолвил Иисус.
— Облака могут закрыть солнце, но они не могут сделать ночь, — сказал плотник. — Тебе не нужна работа. Ты не можешь быть плотником.
— Но это мое ремесло, — возразил Иисус.
— Господи, я не это хотел сказать… Я растерялся, узнав, что ты владеешь моим ремеслом. Но сейчас не время брать в руки пилу или рубанок. Вся Вифания признает тебя.
— Но мне нужна работа, — сказал Иисус.
— Мой дом — твой дом, а за моим столом ты хозяин, — стоял на своем плотник. — Скоро ты увидишь, что в Вифании мой дом — не единственный, который будет открыт для тебя до скончания веков.
«Опять скончание веков!» — подумал Иисус. Плотник, которого звали Натаном, вышел, чтобы позвать соседей.
За время, необходимое для чтения трех стихов, в мастерскую пришли десять человек. А за время, потраченное на чтение шести стихов, их собралось уже тридцать. Вскоре улицу заполонила толпа.
— Вот тот, о ком говорил Иоканаан! — торжественным тоном провозгласил Натан. — Вот наш Мессия!
Не было ни малейшей возможности уклониться от ответа. Возникла острая потребность немедленно прояснить ситуацию. До сих пор молчавший Иисус ловил жалобные, недоверчивые или удивленные взгляды.
— Послушай, что я тебе скажу, — наконец произнес Иисус, обращаясь к Натану, по лицу которого было видно, что он считал себя вестником Мессии. — Как ты думаешь, кто такой Мессия?
— Это человек, посланный Богом, чтобы избавить нас от Зла, — ответил Натан.
— Нет, тебе известно гораздо больше. Мессия — человек, получивший помазание. Это означает, что он царь, а настоящий царь должен быть потомком Давида, не так ли?
— Так, — подтвердил Натан.
— Если я Мессия, значит, я Царь Иудейский. А что должен, по-твоему, сделать потомок Давида?
— Объявить римлянам войну.
Толпа встретила слова Натана радостными криками:
— Да! Да! Объявить войну!
— Хорошо, — согласился Иисус. — Но разве я похож на человека, который собирается воевать? Разве у меня есть солдаты? И я тебя предупреждаю, я вас всех предупреждаю, — заявил он, повернувшись к толпе, — даже если вы будете утверждать противоположное и приметесь меня уверять, что иудеи всех пяти провинций встанут под мои знамена, я вам отвечу, что вы ошибаетесь. Война не решит наших проблем, поскольку они вызваны не римлянами, а развращенными нравами нашего народа. Война ничего не изменит. Мы рабы римлян только потому, что похожи на больных овец, которые не могут защитить
себя от шакалов.
Из толпы вышла старая женщина.
— Иоканаан сказал моему сыну, что ты Мессия. Но если ты не Мессия, кто же ты?
— Если тебе требуется определение, зови меня защитником Закона Моисея.
— А кто тогда священники? — спросил раввин. — Безумцы, собирающие собачьи экскременты?
Повернувшись к толпе, раввин стал кричать, что каждый человек, конечно, волен защищать Закон Моисея по своему разумению, но ученики сомнительных пророков вроде Иоканаана не могут защитить
Закон лучше, чем раввины, изучавшие его всю жизнь.
— Если ты настолько уверен в своей правоте, — возразил Иисус,
— тебе не следует сравнивать священников с безумцами, собирающими собачьи экскременты. Напротив, ты должен обрадоваться, ведь столько людей по доброй воле поддерживают тебя.
Но раввин, кипевший от злости, сделав шаг в сторону Иисуса, продолжал кричать, что народ Израиля и он сам устали от лжепророков, своенравных упрямцев, возмутителей спокойствия, которых сравнил с лисицами, забравшимися в курятник. Иисус тоже шагнул навстречу раввину, который вызывал у него слишком много неприятных воспоминаний, и заговорил со сдерживаемой страстью в голосе:
— Возможно, раввин, своенравных упрямцев было бы меньше, если бы на земле Израиля многое изменилось. Если бы ты никогда не насыпал неполных мер, не продавал втридорога зерно в неурожайные годы, не обижал вдов, не притеснял сирот, не занимался ростовщичеством, не презирал бедных и слабых, не отказывал в хлебе и соли нищим, не закрывал глаза на любовные похождения богачей, не приговаривал бедняков к побитию камнями, не помогал врагам Израиля, праздновал субботу всем сердцем, а не только в соответствии с буквой Закона, не помышлял в часы молитвы о собственном обогащении, не гладил низ живота, проповедуя добродетель, не воровал ладан и мирру, чтобы воскурить их дома, тебе не пришлось бы беспокоиться из-за своенравных упрямцев или из-за тех, кто требует справедливости, хотя они и не изучали Книги — в отличие от тебя. Толпа замерла. Раввин яростно замотал головой, повернулся к собравшимся, встретил их враждебные взгляды, открыл и тут же закрыл рот, а затем ушел, неистово размахивая своей накидкой.
— Еще никто никогда не говорил с раввином в подобном тоне. Но хочу тебе сказать, что этот раввин никогда не воровал, — заметил Натан. — Однако твои слова только подтверждают, что ты наделен властью свыше. Иоканаан был прав.
Из толпы выступила какая-то женщина и попыталась схватить руку Иисуса, намереваясь поцеловать ее. Но Иисус вовремя отдернул руку, и женщина прикоснулась губами лишь к рукаву.
— Расходитесь с миром, — сказал Иисус. — Да хранит вас Господь! За неимением других вариантов Иисусу пришлось принять гостеприимство Натана. Да, дул ветер перемен. Люди жили в ожидании прихода того, кто не уподобился бы ни зелотам, ни Аполлонию.
Немного позже, гуляя по Вифании, Иисус остановился около фонтана, чтобы напиться. Наклонившись, он с любопытством стал рассматривать переменчивые отражения своего лица на водной поверхности. Вытирая бороду, он заметил, что за ним наблюдает какой-то человек, словно поджидая его.
Иисус внимательно посмотрел на мужчину. Был ли тот приспешником раввина? На вид лет тридцать, дородный, с детскими доверчивыми глазами.
— Равви, — обратился к нему незнакомец, — я Андрей, сын
Иоанна из Галилеи. Я хочу следовать за тобой.
— Что ты, галилеянин, делаешь в Иудее?
— Я приехал навестить родственников.
— Почему ты хочешь следовать за мной?
— Натан сказал, что Иоканаан утверждает, будто ты Мессия.
— Но как они могут это знать? — прошептал Иисус.
— Я верю в тебя. Почему ты не хочешь поверить, что я верю в тебя?
— А если ты ошибаешься? Если это обманчивое впечатление?
— Я слышал, как ты говорил с раввином. Я не могу ошибаться, не могу обмануться в тебе. Неужели ты не веришь, что истину можно распознать?
Первый солдат.
— Я не собираюсь сразу же покинуть Вифанию, — медленно произнес Иисус. — Ты найдешь меня у Натана.
Иисус вернулся в дом Натана и вошел в комнату, которую отвел ему плотник, с окнами, выходящими на оливковую рощу. Что означает само слово «Мессия»? Он этого не знал. А кто знал? Иисус заснул. Когда он проснулся, было уже темно. Он хотел зажечь светильник, но не нашел огниво. Иисус вышел на улицу, увидел огонь и поджег от него лучину. Деревья окрасились в багровые тона, а небо стало фиолетовым. Иисус вернулся в комнату и зажег фитиль. Неужели Господь в своей высшей мудрости может обращаться с людьми, как с неразумными малыми детьми? На небе не хватит ангелов, чтобы удерживать каждого человека за руку, предостерегая его от ошибок. К тому же, если ангелам придется вмешаться,
это будет означать, что у простых смертных нет ни разума, ни воли. Господь не пришлет Мессию, чтобы тот разрешил проблемы, которые были созданы самими людьми и в которых они окончательно запутались.
— Нет, только не Мессия, Господи! — прошептал Иисус, поправляя фитиль.
В роще раздались голоса.
Иисус потерял нить рассуждений, отчего ему стало не по себе. Кто-то кричал: «Равви Иисус!», словно потерявшийся ребенок.
— Я здесь, — откликнулся Иисус.
Он приподнял светильник, и стал виден гладкий, розовый, как ему показалось, камень. Однако это была лысая голова незнакомца, который завязывал сандалию.
— Я привел моего брата Симона, — сказал запыхавшийся Андрей. Как выяснилось, это он кричал. Симон поднял голову. Казалось, его лицо было небрежно высечено из камня скульптором. Детский взгляд слезящихся глаз. Искренний, упрямый, но беспомощный.
Пришел Натан и сообщил, что ужин готов. На ужин была только жареная рыба. Сначала они ели молча, потом Андрей неожиданно для всех сказал, что его брат тоже решил присоединиться к Иисусу. Иисус никак не отреагировал на такое заявление. Что он мог изменить? В разговор вмешался Натан и принялся просить за обоих братьев.
— Мы женаты, — заметил Симон, — нам необходимо предупредить наши семьи, оставшиеся в Галилее.
— Но кто позаботится о них? — спросил Иисус.
— Они не пропадут. О них есть кому заботиться, — не задумываясь ответил Андрей.
Возможно, столь импульсивные люди принесут Израилю больше пользы, чем рассудительные. Они готовы бросить семью, свое дело…
— Я не женат, — сказал Иисус.
Он немного помолчал, дав Андрею и Симону возможность обдумать все нежелательные последствия, которые могут возникнуть из-за того, что они женаты, но в путь отправятся без своих жен.
— В Галилею мы пойдем вместе. Но мы сделаем остановку в Вифлееме.
Я хочу навестить мать. Она живет у моих братьев.
Андрей и Симон закивали в знак согласия.
— Пловец плавает голым, — добавил Иисус. Его слова вызвали недоумение. Сидевшие за столом явно ничего не поняли.
— Свободный человек — это тот, кто сжег за собой все мосты, — объяснил Иисус. — Вы не сможете следовать за мной, если не поступите таким образом.
Иисус пристально смотрел на братьев. Вероятно, они поняли его. Ему необходимо было знать, согласны ли они вести такой образ жизни. Короткое путешествие из Вифании в Вифлеем не позволило разнообразить требования, которые Иисус собирался предъявить к обоим братьям. Однако Иисус смог понять, что их объединяло: братья пылали праведным гневом. Что они видели? Что знали? Столкнулись ли они с недобросовестным раввином? Слышали ли об истории, происшедшей с проституткой? Несомненно, ничего серьезного. Вероятно, они полагались на интуицию, а двигало ими чувство неудовлетворенности.
Когда они добрались до Вифлеема, Иисус сказал:
— Не позволяйте себе увлекаться, словно дети малые, которые по ночам думают, что прялка и собака представляют для них грозную опасность. Дело-то в самой ночи. Свеча подлинного Храма погасла. Вновь зажечь ее — вот наша задача.
— Свет ведет тебя за собой, — ответил Андрей. У ворот Вифлеема Андрей и Симон встретили своего друга. Ему было лет двадцать — двадцать пять. Он был уроженцем Севера,
о чем свидетельствовал рыжеватый цвет волос, которые были связаны на затылке, как и у Иисуса.
Подвижное лицо, смеющиеся глаза, рот, созданный для меда, вина, сладостей…
«Что будет с ним, когда он насытится?» — думал Иисус.
Андрей и Симон познакомили его с Иисусом. Молодого человека звали Филиппом. Он тоже был галилеянином. Откуда? Из Вифсаиды. Иисус не старался прислушиваться к разговору, который шепотом вели Андрей, Симон и Филипп. Его забавляло, что Андрей и Симон напустили на себя серьезный вид. Неужели это было проявлением тщеславия? Оба брата вели себя как вербовщики солдат. Но для какой армии? Ради какого сражения? Собирались ли они объявить войну римлянам, Синедриону, фаланге раввинов, всей Вселенной? Вероятно,
Иисусу следовало с самого начала четче донести до них свой замысел. Конечно, он так бы и поступил, если бы только сам понимал, в чем суть этого самого замысла. Иисус бродил вокруг невидимой цитадели и искал в ней трещину. Шла ли речь об Иерусалиме? Нет, цитадель, которую он осаждал в полном одиночестве, была гораздо больше, даже если и походила на Иерусалим. Храм и бессмысленно суетившиеся там бессовестные священники казались Иисусу чем-то малозначащим. И все же Иисус сердился на себя за то, что не рассказал своим спутникам о пути, который ему пришлось преодолеть за все эти
годы после разговора с Маттафией. Тут Иисус заметил, что рядом с его спутниками, следующими за ним, идет Филипп, которого, вне всякого сомнения, вербовщикам удалось уговорить. Филипп во все глаза смотрел на Иисуса, словно опасался пропустить нечто важное. Иисус бросил быстрый взгляд на молодого человека и улыбнулся.
— Андрей и Симон поведали мне, кто ты есть на самом деле, — наконец отважился заговорить Филипп.
Иисус хранил молчание.
— Они считают, что ты Мессия, — не унимался Филипп.
— Человек создает то, во что верит, — ответил Иисус.
— Я, как и они, готов в это верить, — сказал Филипп.
— Но, как ты видишь, у меня нет ни жезла, ни венца, — заметил Иисус.
Вероятно, благодаря надежде Иисусу удастся собрать войска, необходимые для осады цитадели. Если нет, то кто же он тогда?
— Вероятно, Мессия должен выглядеть именно так. Как тайный посланец, могущество которого проявится в надлежащий день и час, — возразил Филипп. Идея была новой и неожиданной. Во всяком случае, Иисус никак не ожидал услышать нечто подобное из уст такого юнца, как Филипп. Они подошли к синагоге, и Иисус замедлил шаг.
— Значит, Мессией может быть кто угодно? — спросил Иисус. — Но как человек узнает, прав он или ошибается?
— И в самом деле, — согласился Филипп. — Но почему именно тебя называют Мессией?
Иисус задумался, но так и не сумел найти ответа. Он покачал головой и вошел в синагогу, чтобы узнать, где живут его братья. Убеленный сединой раввин сообщил, что Иуда и Иуст живут вместе с семьями в доме своего отца, а Иаков и Симон — в соседнем доме, который они делят с Лидией и Лизией. Раввин вышел на крыльцо и указал незнакомому посетителю нужный дом.
— Этот дом принадлежал священнику Иосифу из Давидова колена. Почтенному, но наделенному тяжелым характером человеку, — доверительным тоном сообщил раввин. — Никому доподлинно не известно, почему он в столь преклонном возрасте женился второй раз на совсем юной девушке. Она теперь живет у Лидии. Говорят, будто у нее родился сын…
— Это я, — прервал его Иисус. Раввин прищурился, внимательно вглядываясь в лицо незнакомца.
— О тебе ходят слухи, — пробормотал он и поспешно вернулся в синагогу.
Иисус продолжал стоять на верхней ступеньке лестницы, вслушиваясь в угрожающее эхо, повторявшее слова раввина. Мимо проходил ребенок, который нес курицу, он остановился, посмотрел на Иисуса, а потом почесал низ живота. Иисус и его спутники пошли к указанному дому. Неожиданно на Иисуса нахлынули воспоминания. Вот Мария дергает за веревочку
волчок, показывая сыну, как надо пользоваться игрушкой. Глядя на вертевшуюся юлу, она получала не меньшее удовольствие, чем он. Вот Мария в кухне вытирает лоб, покрытый потом. А вот она склоняется над кроватью сына в тот вечер, когда он заболел. И тот взгляд, который она бросила на мертвого Иосифа, — удивительно сухой и слишком долгий. Иисусу тогда показалось, будто Мария так и не получила ответа, которого ждала от Иосифа при жизни.
Но ответа на какой вопрос? Они подошли к нужному дому, и Иисус постучал в дверь. Двое детей, мальчик лет семи-восьми и девочка постарше, лет двенадцати-тринадцати, смотрели на него. В глазах девочки читалось подчеркнутое любопытство, свойственное всем ее ровесницам, вступающим в пору половой зрелости.
— Кто вы? — неожиданно для самого себя спросил Иисус и сразу же осознал неуместность заданного вопроса.
— Я Иосиф, сын Иуды, а она Саломия, дочь Симона. А ты кто
такой?
— Я Иисус, ваш дядя. Можно мне и моим друзьям войти? От изумления дети вытаращили глаза. Саломия покраснела и стремглав бросилась в дом.
— Иисус приехал! — крикнула она.
— Что? Что ты сказала? — раздались голоса. Саломия повторила. Иисус улыбнулся и взял Иосифа на руки.
— Что происходит? — спросил Иисус у ребенка. — Ты язык проглотил?
Ты знаешь, кто я?
— Ты пророк, — ответил Иосиф, обнимая Иисуса за шею. Шум голосов свидетельствовал о возникшей суматохе. Из глубины дома выбежали еще пятеро детей, а за ними и Мария. Потом появились другие обитатели дома, но Иисус не замечал их, поскольку не сводил глаз с матери. Мария протянула к нему руки и прошептала, словно обращаясь к самой себе:
— Сын мой!
Иисус подошел к матери и обнял ее одной рукой, поскольку на другой по-прежнему держал маленького Иосифа. Мария крепко прижала их обоих к себе и беззвучно заплакала. Иуда, Иаков и женщины, которых Иисус не знал, принялись ее утешать. Мария вытерла слезы и, улыбаясь, сказала:
— Как ты изменился! Ты стал совсем взрослым. Иуда и Иаков тоже обняли Иисуса, все время приговаривая:
— Да будет благословен этот день!
Они познакомили Иисуса со своими детьми и детьми Симона и Иуста, а затем послали за Лидией, Лизией, Симоном и Иустом. Радостные возгласы, благословения, смех, неоконченные фразы, веселое смятение. Иисус представил своих спутников, после чего женщины во главе с Марией отправились в кухню. Вскоре Мария вернулась, и в это мгновение Иисус осознал, насколько она красива и что он никогда этого не замечал. Дети прервали этот молчаливый диалог, протянув к своему дяде руки. Наконец все расселись вокруг Иисуса.
— Где ты был? — спросил Иуда.
— На Востоке. За морем.
— Что ты видел?
— Других.
— Других? — с удивлением переспросил Иаков.
— Других, — повторил Иисус. — Ведь на Земле живут не только иудеи.
— Разве иудеям интересно знать, кто они такие, эти другие? — спросил Иуст. — Разве не достаточно того, что нам приходится иметь дело с римлянами?
— Другие — тоже Божьи создания, — возразил Иисус. — Они, как и мы, верят в верховное существо, хотя вовсе не в то, в которое верим мы.
— Но они язычники! — воскликнул Иаков.
— Мы не решим наших проблем, используя слова как щиты. Они ведь тоже считают нас другими.
— Но они не соблюдают Закон!
— Хочу заметить, что главные язычники укрылись за стенами
Иерусалима, поскольку они, конечно, знают Закон, но не соблюдают его.
Воцарилось тягостное молчание.
— Моего отца, нашего отца, преследовали не римляне, а люди из Иерусалима, — продолжил Иисус. — Не думаю, что вы об этом забыли. Если вы хотите, чтобы я высказался откровенно, то говорю вам: я предпочел бы иметь дело скорее с честным язычником, чем
с лицемерным иудеем.
— Ты вернулся в Израиль, чтобы обратить язычников в истинную веру? — спросил Иуст.
— Нет, — ответил Иисус с вызовом. — Я вернулся, чтобы восстановить наш Закон в умах и сердцах. Но не для того, чтобы присоединиться к тем, кто читает Книги краем глаза, или к тем, кто остается равнодушным к судьбам иудеев и ждет в пустыне огонь последнего дня, но кто, тем не менее, продолжает называть себя иудеем. Однако от него ждали вовсе не такого ответа. Слова Иисуса, несомненно, удивили Андрея, Симона и присоединившегося к ним
Филиппа. Нахмуренные лбы, опущенные глаза, тяжелые вздохи. Чтобы послушать Иисуса, из кухни прибежали женщины.
— Можешь ли ты в нескольких словах обозначить ту цель, которую перед собой поставил? — спросил Симон, сводный брат Иисуса, пришедший с небольшим опозданием.
— Жизнь и истина, которая заключена только в вере. Все остальное — лишь притворство смерти.
Филипп, сидевший на полу рядом с Иисусом, схватил его руку, намереваясь поцеловать. Иисус, превозмогая себя, позволил ему это сделать.
— Так вот почему Иоканаан на всех перекрестках кричит, что ты Мессия! — воскликнул Иуст. — Даже самаритяне об этом слышали.
— Иоканаан — святой человек, но не думаю, что он вправе провозглашать кого-либо Мессией.
— Ты хочешь сказать, что Иоканаан ошибается и ты не Мессия?
— Я не могу судить о предсказаниях Иоканаана. Я просто говорю, что, даже если я Мессия, мне самому ничего об этом не известно. Нельзя бросаться святыми словами. Мессия — это преемник Давида. Но каковы у меня основания утверждать, что я его преемник? И что позволяет другим утверждать нечто подобное?
— Ты, тем не менее, принадлежишь к Давидову колену, — заметил Иуда.
— Вы тоже, — возразил Иисус.
— А ты ждешь прихода Мессии? — спросил Симон.
— Воля Бога может проявиться в любой момент. Но истинный
верующий не ждет чрезвычайных знаков, чтобы доказать свою
веру. Я жду прихода Мессии и одновременно не жду.
Даже дети хранили молчание.
— А люди, идущие за тобой? Они идут за тобой как за Мессией или как за человеком? — спросил Иуст.
— Они следуют за тем, кто несет слово Божье. Остальное касается только их самих.
— Есть ли среди тех, кто идет за тобой, женщины? — спросила Мария.
— Спутницы мужчины не должны оставаться в стороне.
— Женщины! — еле слышно прошептал Симон. Иисус укоризненно посмотрел на Симона и покачал головой. Да, женщины! Они встали. Ужин был готов. Иисус попросил, чтобы Мария
села рядом с ним. Он прочел молитву. Потом поднялся его брат Симон и поблагодарил Господа за возвращение Иисуса.
— Иисус теперь святой человек, — сказал Симон. — Пусть Твой свет укажет ему путь, по которому мы последуем за ним, чтобы исполнить Твою волю.
— Жизнь и истина, которая заключена только в вере. Все остальное — лишь притворство смерти.
Филипп, сидевший на полу рядом с Иисусом, схватил его руку, намереваясь поцеловать. Иисус, превозмогая себя, позволил ему это сделать.
— Так вот почему Иоканаан на всех перекрестках кричит, что ты Мессия! — воскликнул Иуст. — Даже самаритяне об этом слышали.
— Иоканаан — святой человек, но не думаю, что он вправе провозглашать кого-либо Мессией.
— Ты хочешь сказать, что Иоканаан ошибается и ты не Мессия?
— Я не могу судить о предсказаниях Иоканаана. Я просто говорю, что, даже если я Мессия, мне самому ничего об этом не известно. Нельзя бросаться святыми словами. Мессия — это преемник Давида. Но каковы у меня основания утверждать, что я его преемник? И что позволяет другим утверждать нечто подобное?
— Ты, тем не менее, принадлежишь к Давидову колену, — заметил Иуда.
— Вы тоже, — возразил Иисус.
— А ты ждешь прихода Мессии? — спросил Симон.
— Воля Бога может проявиться в любой момент. Но истинный верующий не ждет чрезвычайных знаков, чтобы доказать свою веру. Я жду прихода Мессии и одновременно не жду. Даже дети хранили молчание.
— А люди, идущие за тобой? Они идут за тобой как за Мессией или как за человеком? — спросил Иуст.
— Они следуют за тем, кто несет слово Божье. Остальное касается только их самих.
— Есть ли среди тех, кто идет за тобой, женщины? — спросила Мария.
— Спутницы мужчины не должны оставаться в стороне.
— Женщины! — еле слышно прошептал Симон. Иисус укоризненно посмотрел на Симона и покачал головой. Да, женщины! Они встали. Ужин был готов. Иисус попросил, чтобы Мария
села рядом с ним. Он прочел молитву. Потом поднялся его брат Симон и поблагодарил Господа за возвращение Иисуса.
— Иисус теперь святой человек, — сказал Симон. — Пусть Твой свет укажет ему путь, по которому мы последуем за ним, чтобы исполнить Твою волю.
|
Электронные книги этого автора
|
|
|
Его обожали и боялись, враги страшились его гнева, а женщины мечтали поймать его взгляд. Но путь Рамсеса к власти и славе был усыпан терниями. Еще в детстве он узнал, что у него есть соперник ...
|
|
|
|
Интрига, пережившая тысячелетия! Борьба за власть — борьба за сердце! Блестящая книга о ярком и трагическом периоде истории царства фараонов от заката Атона до прихода Тутанхамона ...
|
|
|
