|
Глава 1
Апрель 1971 года
Маргарита
Хильда Доули вслух зачитывала отрывки из «Дейли миррор».
— Похоже, эту ливерпульскую особу выпускают из тюрьмы, — вдруг заявила она.
— Какую особу? — поинтересовалась Одри Стил, когда стало ясно, что никто не собирается комментировать заявление Хильды. Одри была самой старшей и самой доброй из всех присутствующих учителей, Хильду же недолюбливали.
— Ту самую Эми Паттерсон, которая зарезала своего мужа. Ударила беднягу ножом прямо в сердце. Это случилось в пятидесятом. — Хильда неодобрительно хмыкнула. — До замужества она жила неподалеку от нас, в Бутле.
— Неужели? — на этот раз несколько пар глаз с любопытством уставились на Хильду. — Где именно?
— Агейт-стрит. Это рядом с Марш-лейн. А я жила, да и сейчас живу, на Гарнетт-стрит. — Хильда поджала губы, как будто стыдясь этого факта. — Эми была лет на двенадцать старше меня. Я часто видела ее на службе в церкви. Не помню ее девичьей фамилии, но ее мужа звали Барни Паттерсон. У них была дочь, которой в то время было лет пять. Я не знаю, куда она подевалась.
— Какая она была? Я имею в виду мать.
— Хорошенькая, — с завистью произнесла Хильда. Ей самой, с торчащими, как у кролика, зубами и редкими волосами, нечем было похвастаться. Хильде было далеко за тридцать, она никогда не была замужем, ее отец умер, и они жили вдвоем с матерью. — Ужасно хорошенькая. — Ее голос изменился, стал жестким. — Мое мнение — ее следовало повесить.
— Ты хочешь сказать, государство должно было убить ее? — вмешалась Луиза Саттон, участвовавшая в движении за ядерное разоружение и амнистию. Она всегда придерживалась либеральных взглядов.
Я крепко обхватила обеими руками чашку с кофе и, уставившись в окно, сделала вид, что занята своими мыслями, хотя из-за пронзительного голоса Хильды это было почти невозможно. Барни Паттерсон умер от удара ножом в живот, а не в сердце. Так писали тогда газеты.
Интересно, как бы отреагировала Хильда, если бы узнала, что дочь Эми Паттерсон сидит всего в нескольких футах от нее? Когда мне было пять лет, я почти не обратила внимания на то, что мою фамилию — Паттерсон — заменили девичьей фамилией матери — Карран. А теперь мою мать выпускают из тюрьмы. От этой новости мое сердце бешено колотилось.
— Маргарита, если ты сожмешь эту чашку еще крепче, она треснет, — заметила сидевшая рядом со мной Нэн Винтерс. — Я рада, что ты сжимаешь не мою шею.
…
Это все не могло не угнетать. Учителя до последней минуты сидели в уютной учительской и покидали ее с большой неохотой. Но сегодня была пятница, притом особая пятница. В четверть четвертого занятия прекращались на время пасхальных каникул. Я представила себе резкую перемену погоды за одну ночь. Вот бы наутро нас всех обрадовали голубое небо, сияющее солнце и распустившиеся повсюду нарциссы. Эта мысль непременно взбодрила бы меня, если бы не тревожные новости, только что прочитанные Хильдой.
…
Тем временем между Хильдой и Луизой развернулось настоящее сражение из-за вопроса о смертной казни. Остальные предпочитали не вмешиваться в этот спор. Всего в учительской было шесть учителей, включая меня. Все женщины. Единственный мужчина, Брайан Бланди, либо еще не явился, либо находился где-то в другом месте.
— Эми Паттерсон вот-вот выпустят на свободу! — неистовствовала Хильда. — И здесь говорится, что ей всего сорок девять. У нее впереди еще много лет жизни. У Эми есть дочь, но бедный муж мертв. Это несправедливо.
— Она провела двадцать лет за решеткой, — спокойно ответила Луиза. Она знала, о чем говорит, в то время как за словами Хильды совершенно ничего не стояло. — Я думаю, Эми поплатилась за свое преступление. Как бы то ни было, смертную казнь у нас упразднили еще в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году. Правительство, должно быть, осознало, что это варварство.
…
Я догадывалась, что рано или поздно это случится. Людей, приговоренных к пожизненному заключению, редко держали в тюрьме до самой смерти.
…
— Вы знаете, никогда ее не навещала, — поделилась я. — До четырнадцати лет я даже не подозревала, что мама в тюрьме. Чарльз и Марион сказали, что после смерти отца она уехала в Австралию. И они же сказали, что он погиб в автокатастрофе.
Когда мне исполнилось двенадцать, я уже знала, что Австралия находится на той же планете, что и Англия (девочка из моего класса уехала туда с родителями), и понимала, что есть что-то ненормальное в том, что мама ни разу не приехала меня навестить. Но я не стала ни о чем спрашивать у Чарли и Марион. Я подозревала, что у них есть основания не говорить мне правду, и предпочитала оставаться в неведении.
…
Обвиняемая отказалась объяснить, почему она вогнала кухонный нож в живот своего мужа. Ее подруга Кэтрин Бернс сообщила, что Барни Паттерсон постоянно обвинял свою жену в связях с другими мужчинами.
«Вы когда-нибудь при этом присутствовали?» — спросил у нее обвинитель. — «Нет, но Эми мне об этом рассказывала, — ответила мисс Бернс. — Однажды я увидела у нее на лбу большую шишку и сразу поняла, что это дело рук Барни». — «Вы видели, как Барни ее ударил?» — спросили у свидетеля. — «Честно говоря, нет».
Затем дело приняло «неожиданный оборот», когда в качестве свидетеля вызвали мать пострадавшего. Она заявила, что между ее невесткой и мужем существовала длительная связь. Как обвиняемая, так и Лео Паттерсон «возмущенно отвергли» это обвинение, назвав его «голословным». Тем не менее оно прозвучало, и вероятность того, что Эми Паттерсон вступила в связь со свекром, пока ее муж сражался за свободу своей родины, настроила присяжных против нее. У меня сложилось впечатление, что до этого они относились к ней довольно сочувственно.
Суд закончился на Пасху тысяча девятьсот пятьдесят первого года. Двадцать лет спустя, почти день в день, я сидела на полу в доме своего дяди и читала об этом. Эми Паттерсон приговорили к пожизненному заключению. Мать пострадавшего заявила, что ее невестка еще легко отделалась. «Она заслуживает смертной казни», — со слезами на глазах сказала Элизабет Паттерсон корреспонденту «Дейли экспресс».
…
В кухне я нашла приклеенную к холодильнику записку от Марион. Она просила, чтобы я включила духовку без четверти пять. «В холодильнике баранье рагу». На моих часах было уже четверть шестого. Марион расстроится. Она любит, чтобы все делалось вовремя. Чтобы не огорчать ее, я решила не говорить, что читала о матери, а вместо этого соврать, будто поздно пришла домой. Марион так легко расстроить.
Я накрыла на стол и вскипятила воду для чая. Затем поднялась наверх и сменила бутылочно-зеленый свитер и бежевую юбку, в которых ходила в школу, на новые брюки клеш и кремового цвета блузку.
…
Как сказала сегодня утром Хильда Доули, моя мама была хорошенькой. Губки бантиком, синие глаза, идеальной формы нос и облако светлых вьющихся волос. Некоторые говорили, что она была «как картинка». Тогда я находила это лестным и лишь позже поняла, что они намекали на то, что внешность моей матери свидетельствует о ее поверхностности, о том, что она пустышка. Как бы то ни было, когда мы с ней выходили в город, на нее все глазели, особенно мужчины, которые оборачивались, чтобы взглянуть на ее ноги. Тогда это было для меня загадкой. Я не понимала, зачем мужчинам смотреть на ноги женщины, когда ее лицо гораздо красивее и интереснее.
Чарльз не сразу выпустил меня из объятий.
— Марион сейчас зайдет, — наконец сказал он. — В обеденный перерыв она забрала кое-какую одежду из химчистки и сейчас выгружает ее из машины. — Он ухмыльнулся. — Мне это важное дело не доверили. По-видимому, такой неуклюжий тип, как я, может только все измять. — Он ласково встряхнул меня за плечи. — Мы позже поговорим о том... ты сама знаешь о чем.
…
Когда я вошла в гостиную с подносом, Чарльз и Марион говорили о моей матери.
Чарльз посмотрел на меня.
— Кто-то на работе упомянул, что Эми выходит на свободу. Они не знают, что я ее брат. Я позвонил Кэтрин Бернс, и она сказала, что тебе уже обо всем известно.
— Одна из моих коллег прочитала об этом в газете, пока мы сидели в учительской.
— Наверное, эта новость тебя ошеломила, — мягко сказала Марион.
— Я все еще не могу прийти в себя. Не могу представить ее здесь, хотя она моя мать.
— Эми не захочет здесь жить. Мы с твоей матерью никогда не ладили, — быстро произнесла Марион.
На лице Чарльза появилось страдальческое выражение.
— Ей больше некуда идти, дорогая.
— Уверена, она что-нибудь придумает, — недовольно отозвалась Марион. — Эми всегда на ходу обрастала друзьями.
— Я думаю, что, пока она не встанет на ноги, Марион, ей следует пожить у нас. — Чарльз скрестил на груди руки и поджал губы. — Кроме меня и Маргариты у нее в этой стране нет кровных родственников. Джеки и Бидди живут в Канаде.
Джеки и Бидди были сестрами моей матери. Все, что я о них помнила, так это то, что у них обеих были густые белокурые волосы и синие глаза, совсем как у мамы, но они не были такими же хорошенькими. Обе вышли замуж и обзавелись детьми. Они часто писали Чарльзу, а на Рождество присылали фотографии моих кузенов и кузин, с которыми мне, скорее всего, никогда не суждено было познакомиться.
— Ты знаешь, когда она выходит? — спросила я. Я так и не заглянула в газету. Наверное, мне следовало это сделать. Возможно, увидев это напечатанным черным по белому, я бы убедилась, что это правда. Сейчас я сомневалась, что верю в это.
— Я сам купил газету. Там было сказано, что Эми скоро освободят. Это может означать несколько дней, несколько недель или даже месяцев, — ответил Чарльз. — Уверен, что она нам напишет, чтобы сообщить точную дату. Если потребуется, я возьму на работе отгул и привезу ее домой.
Чарльз посмотрел на Марион, которая ничего на этот раз не сказала, но ее постоянно насупленные брови сдвинулись еще сильнее.
…
Чарльз давным-давно заставил меня пообещать, что я никогда никому не расскажу о своей матери, даже самой близкой подруге. «Это дело нашей семьи, — сказал он, — и я хотел бы, чтобы оно таким и оставалось. Я не хочу, чтобы все знали, что моя сестра убила своего мужа. Для тебя же будет хуже, Маргарита. Эми твоя мать. Найдутся люди, которые станут тыкать в тебя пальцами».
Поэтому никто не знал моей настоящей фамилии и правды о моей семье. Почти никого не интересовало, почему я живу с тетей и дядей, а не с родителями. Если же кто-нибудь спрашивал, я просто пожимала плечами и говорила, что мои родители умерли.
…
Глава 2
Пасха 1939 года
Эми
— Обожаю Пасху. Рождество я тоже люблю, но на Рождество ты знаешь, что большая часть зимы еще впереди. А после Пасхи впереди целое лето. Несколько месяцев лета, а за ним осень. Мне очень нравится осень, но в каком-то смысле это уже начало зимы, так что, если бы кто-нибудь спросил у меня, какое время года я предпочитаю, мне бы пришлось выбрать весну.
— Что ты несешь? Кому интересно, какое время года ты предпочитаешь? Мне уж точно нет. Честно говоря, мне на это абсолютно наплевать. — Кэти закатила глаза и ухмыльнулась.
Эми расплылась в улыбке.
— Я просто подумала, что тебе может быть интересно, вот и все. Это все погода. Она меня околдовала. Сегодня самый прекрасный день, который я помню.
— Солнцу достаточно посветить в течение пяти минут, и это уже самый прекрасный день, который ты помнишь.
— Я обожаю солнце, — дрогнувшим голосом ответила Эми. — Если бы я не была католичкой, то стала бы солнцепоклонницей.
— И куда бы ты ходила на службу? — поинтересовалась Кэти.
— Понятия не имею, — вынуждена была сознаться Эми. — И кому бы я исповедовалась?
Кэти не ответила.
Разговор происходил в поезде. Девушки ехали в Саутпорт. Это была электричка. Эми обожала поезда, испускавшие клубы дыма, ей нравилось, как они выглядят и гудят, зато электрички были в тысячу раз чище. Сегодня она надела свое лучшее летнее платье, желтое, с пуговицами, напоминающими маленькие личики, белый кардиган и белый же, связанный крючком берет. Берет вязала ее мама. На Кэти был точно такой же берет, только красного цвета. Еще на ней был красный пиджак, принадлежавший одной из ее сестер и, как подозревала Эми, свалившийся из кузова какого-то грузовика. Сестра Кэти, Лили, на целый день отправилась в Блэкпул, и Кэти надеялась вернуться домой раньше нее, или наоборот, после того, как Лили ляжет спать.
Сегодня было воскресенье, пасхальное воскресенье, и счастье переполняло Эми. Ей казалось, она вот-вот лопнет от радости. Девушки отправились на вокзал сразу после службы, чтобы успеть пройтись взад-вперед по Лорд-стрит, несколько раз прокатиться на карусели, перекусить жареной рыбой с картошкой и посмотреть какой-нибудь фильм. Эми была уверена, что день будет замечательным.
…
Эми и Кэти направились на Лорд-стрит. На этой красивой улице было полно народу, в основном приезжие, как и они. На мужчинах были спортивного покроя пиджаки и рубашки с расстегнутым воротом. Женщины сменили пальто на кардиганы, хотя апрель только начался и воздух был довольно прохладным. Людей соблазнило солнце. Детишки несли ведерки с лопатками. Некоторые семьи уже побывали на берегу, и их волосы и ноги были в песке. Все выглядели необычайно счастливыми, будто им, как и Эми, казалось, что мрачные месяцы остались позади и уже начинается лето. Конечно, над Европой, где старина Гитлер произносил зловещие речи, нависла угроза войны, но это ведь была всего лишь угроза, и она могла так и не осуществиться.
Эми и Кэти громко ахали и охали у витрин дорогих магазинов, вызывая то раздражение, то улыбки у слышавших их возгласы прохожих. Чтобы купить хоть одно из выставленных в этих витринах платьев, им пришлось бы работать несколько месяцев, а может и лет.
…
У Эми очень красивые волосы — масса крошечных завитков, локонов и вьющихся прядей сливочно-желтого цвета. В этот солнечный день в Саутпорте они сияли и сверкали, как будто их сделали из чистого золота. Эми идеально сложена, синие глаза обрамлены темными ресницами, и нос как раз нужной длины. Нижняя губа чуть больше верхней, поэтому, когда Эми не улыбалась, могло показаться, что девушка чем-то недовольна. Но этого почти никто не замечал, потому что обычно лицо Эми украшала совершенно очаровательная улыбка. Но не все бывали ею очарованы. Некоторые утверждали, что такой красивой девушке нельзя доверять и что она наверняка абсолютно безмозглая.
Ее подруга Кэти, напротив, обладала заурядной внешностью. Длинные темные волосы были бы волнистыми, если бы ее сестра Фрэнсис не прогладила их сегодня утром утюгом, и теперь они струились по спине Кэти, словно отрез коричневого атласа. Кроме того, у нее на шее остался небольшой ожог, который причинял жгучую боль. Рискованное это занятие — гладить волосы человека, если они все еще находятся у него на голове, потому что иногда утюг соскальзывает. У Кэти были серые глаза, слишком длинный нос и слишком полные губы. Она была благоразумной и серьезной девушкой и позволяла себе вольности, только когда была с Эми.
…
Ни Кэти, ни Эми не заметили двух молодых людей, которые, опершись на перила, смотрели на море. Юноши были необычайно хорошо одеты — на них были фланелевые отутюженные брюки, соломенные шляпы, до блеска начищенные туфли и пиджаки спортивного покроя — на одном темно-зеленый, на втором — темно-синий, буквально усеянные золотыми пуговицами.
Это были симпатичные и здоровые молодые люди, явно братья, с густыми каштановыми волосами и карими глазами. Младший, парень в зеленом пиджаке, был выше и стройнее. Его волосы были длиннее, а взгляд увереннее. Он держался более раскованно, чем брат, и все его движения казались быстрее и резче.
…
— О боже, Барни, давай не будем снимать девчонок. Я бы предпочел провести день вдвоем с тобой. Ты же знаешь, я всегда теряюсь и не могу придумать, что сказать. Я буду чувствовать себя неловко, если мы пойдем с ними обедать, и мне будет не по себе, если мы отправимся в кино. Все это может закончиться тем, что мы повезем их домой. — Они приехали на машине Барни, и старший брат знал, что ему придется сидеть на заднем сиденье с незнакомой девушкой, которая ему почти наверняка не понравится.
— Не будь таким ворчуном, Хэрри. Эти девушки особенные, блондинка уж точно. Твоя темноволосая. Она тоже ничего. Пошли. Будем надеяться, что сегодня нам повезет.
— Тебе повезет, Барни, не мне, — пробормотал Хэрри, плетясь за братом к скамейке. Он надеялся, что девушки их отошьют. Они выглядели довольно респектабельно и явно не были девицами легкого поведения.
Барни снял шляпу и вежливо поклонился.
— Добрый день, девушки. Мы с братом хотели бы угостить вас мороженым, — произнес он, глядя на блондинку.
— Нет, спасибо, — темноволосая девушка слегка отодвинулась. Блондинка ничего не сказала, а только смотрела на Барни, и в ее синих глазах читалось изумление.
Хэрри удивленно наблюдал за тем, как его брат плюхнулся на скамейку рядом с ней.
— Привет, — дрогнувшим голосом опять произнес Барни. На его лице застыло выражение, которого Хэрри никогда прежде не видел. Это была какая-то туповатая ухмылка, как будто за несколько последних секунд его брат лишился разума.
— Привет, — почти шепотом ответила девушка. — Меня зовут Эми Карран.
— А меня Барни Паттерсон. Приятно познакомиться, Эми.
Вот, как говорится, и все. Это была любовь с первого взгляда.
Остаток дня Хэрри и вторая девушка, которую звали Кэти, плелись следом за Эми и Барни. В какое-то мгновение эта парочка, не говоря ни слова, просто исчезла в палатке предсказательницы судеб.
— Думаю, они забыли о нашем существовании, — сухо заметила Кэти, пока они с Хэрри ожидали их возвращения.
— Похоже на то, — Хэрри засунул руки в карманы и позвенел мелочью, пытаясь сообразить, что еще можно сказать.
— Я бы уехала домой, если бы не волновалась за Эми. В конце концов, она почти не знакома с вашим братом. — Кэти обеспокоенно нахмурилась. — Не понимаю, что на нее нашло. Это совсем на нее не похоже. Эми еще ни с кем не встречалась, да и я тоже.
— Барни тоже ведет себя очень странно. — «Странно» — это еще слабо сказано. — То есть он встречался раньше с девушками, но никогда так не распускал слюни. — Хэрри немного расслабился. Похоже, они с Кэти друзья по несчастью. — Может, пойдем выпьем чего-нибудь холодного? Вон там есть кафе со столиками на улице, так что, как только наши влюбленные голубки появятся, мы их сразу увидим.
…
***
Когда они вернулись в Бутл, было уже темно. Кэти ничуть не удивило, что у Паттерсонов есть машина. Она и представить себе не могла, чтобы они ездили на поезде или трамвае, как обычные люди. Оказалось, что машина есть у каждого из них, но в Саутпорт они приехали на автомобиле Барни.
— Какая это машина? — спросила Кэти, устроившись на заднем сиденье рядом с Хэрри. — Но если я скажу, что каталась на машине, наш Кев тут же спросит, на какой. — Кевин просто помешан на автомобилях.
— Это «моррис восемь», турер с опускающимся верхом. У меня «остин семь», а у папы «бентли». Но я думаю, если начнется война, нам, быть может, придется от них избавиться, — обеспокоенно произнес Хэрри. — Говорят, бензин будут выдавать по талонам.
На переднем сиденье Эми и Барни не произнесли ни слова до самого Бутла. Там Эми рассказала Барни, как найти Агейт-стрит.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила Кэти, когда они с подругой вышли из машины у дома Эми и братья уехали. Это был дурацкий вопрос, но Эми весь день вела себя очень странно.
— Спасибо, я в порядке, — ответила Эми. Она прислонилась к подоконнику и повторила: — Я в порядке, а ты?
…
— Ладно, тогда я зайду завтра около полудня.
— Зачем?
— Завтра второй день Пасхи, и мы собирались пойти с твоими Чарли и Марион на спортивный праздник в «Инглиш электрик». — Там будет ярмарка, игры и соревнования. Кэти так ждала этого дня.
— Ой, я не поеду. — Эми затрясла головой, как будто сама идея была несуразной и она и не собиралась туда ехать. — Мы с Барни отправляемся в Нью-Брайтон. Но ты можешь поехать в «Инглиш электрик» с Чарли и Марион, — быстро добавила она, как будто до нее только сейчас дошло, как сильно она подводит Кэти.
— Да нет, я лучше тоже не поеду. Марион меня не любит.
— Меня она тоже не любит. Мне кажется, она никого не любит, даже мою маму, хотя мама думает, что Марион просто очень застенчивая.
…
— Можно мне войти? — спросила Кэти у Эми, которая как будто и не собиралась заходить в дом. Было похоже, что она забыла, где находится входная дверь, или в отсутствие Барни не знает, что ей теперь следует делать. Обычно после проведенного вместе дня Кэти заходила к Карранам выпить чашку какао. У нее самой дома было слишком шумно, в каждой комнате кто-нибудь дрался или ссорился, а мама постоянно чем-то швырялась. Никто не пил перед сном какао, потому что молока к вечеру никогда не оставалось. Когда пабы закрывались, отец возвращался домой пьяный в стельку.
…
Но теперь у нее была относительно легкая работа официантки в кафе «Флауэрс» на Стэнли-роуд, и бывали дни, когда утром она могла позволить себе поспать до восьми часов. Покупки она теперь делала, не проносясь вихрем мимо прилавков, как раньше, а не спеша и с удовольствием. Иногда Мойра ради разнообразия приглашала Нелли на утренний чай в свое кафе, и теперь уже обслуживали ее. Все-таки жизнь —неплохая штука!
Теперь у Мойры была возможность покупать разные мелочи для дома. Вот эту желто-коричневую скатерть с покрытой узелками бахромой она приобрела на новогодней распродаже. Женщина толкнула бахрому пальцем и с наслаждением наблюдала за тем, как она раскачивается. Улыбнувшись, Мойра подумала, что, должно быть, со стороны это выглядит смешно. Просто она очень долго не могла позволить себе такую роскошь, как новую скатерть. Если бы у нее были силы, она бы сейчас пошла взглянуть на атласные, бронзового цвета, чехлы для подушек, которые она сшила сама, и на сухую желтую траву в камине. Мойра не была уверена, что трава настоящая, но вместе со скатертью, чехлами для подушек и всякими другими недавно приобретенными мелочами, один ее вид доставлял Мойре приятное чувство удовлетворения.
…
Мойра заглянула в пачку — там еще оставалась одна сигарета. Отлично! Через минуту она сделает себе чашку какао, выкурит сигарету и пойдет спать, хотя, пожалуй, вначале спросит у Чарли и Марион, не хотят ли они чего-нибудь выпить. Их голоса доносились из-за закрытой двери гостиной. Мойра постучала и самую малость приотворила дверь, вдруг они там чем-нибудь занимаются.
— Вы, случаем, не хотите какао? — Женщина понятия не имела, почему произнесла это шепотом.
…
Они в молчании дошли до церкви Святого Иакова. Кэти в голову пришла мысль, от которой ей стало не по себе. Она готова была побиться об заклад, что Эми и Барни уже спали вместе. Что-то такое было в ее подруге. Эми не то чтобы выглядела старше, но вела себя по-другому. В тот день в Саутпорте она перестала быть девочкой и стала женщиной.
После службы они пошли в город, заказали себе лимонаду в «Лайонсе», затем наскребли достаточно денег на два билета в первый ряд кинотеатра, где посмотрели «Капитана Блада» с Эрролом Флинном и Оливией де Хевиленд. Фильм был старый, и девушки его уже видели, но это было лучше, чем пытаться поддерживать разговор. Большую часть времени Эми была погружена в свои мысли и постоянно чему-то про себя улыбалась. Когда Кэти обращалась, она отвечала, словно каждый раз пробуждаясь от сказочных грез. Кэти показалось, будто она посягает на что-то глубоко личное, и, в конце концов, она сдалась и тоже умолкла.
…
Эми так странно себя вела, когда вернулась домой. — Глазами, полными слез, женщина горестно поглядела на Кэти.
— Его зовут Барни Паттерсон, — медленно произнесла Кэти. Она пыталась припомнить все вопросы, которые задала миссис Карран. — Он живет в Калдерстоунсе, и у него есть брат по имени Хэрри. У их отца в Скелмерсдейле фабрика по производству медицинских инструментов. Они не католики, — добавила она. Его мать закатит истерику, если узнает, что Барни собирается жениться на католичке, — сказала тогда Эми. И Хэрри выглядел обеспокоенным, когда Кэти обмолвилась, что они с Эми причащались.
— В настоящее время Барни не работает. В прошлом году он окончил университет и теперь собирается идти в армию.
— Университет! — еле слышно повторила миссис Карран. Она сильно побледнела. — Наша Эми встречается с парнем, у которого есть машина и который учился в университете? Где они познакомились?
— На пирсе в Саутпорте. — Кэти хотелось бы рассказать миссис Карран о тех чувствах, которые, совершенно очевидно, питают друг к другу Эми и Барни, но она понимала, что не имеет права вмешиваться. Да и вообще, вряд ли она сумела бы это описать. А если она скажет, что Эми говорила о свадьбе, то вообще будет сплетницей.
…
Погода первого июня была просто жуткой. Небо затянуло плотной пеленой темно-серых туч, и хотя дождя не было, в воздухе было столько влаги, что, казалось, он прилипал к щекам, как мокрая паутина.
Когда время приближалось к половине седьмого и Кэти уже была на пути к Агейт-стрит, наконец-то выглянуло солнце, как будто чтобы поздравить Эми. Ей как всегда везет, подумала Кэти. Даже погода стремится ее порадовать.
Повернув за угол, девушка увидела, что машина Барни уже стоит у дома Карранов. Кэти постучала, и Бидди открыла ей дверь. Она закатила глаза и дрожащим от волнения голосом произнесла:
— Вот ведь отчебучила наша Эми!
— Что случилось? — встревоженно спросила Кэти.
— Она и этот ее ухажер взяли и поженились, прямо сегодня, — ухмыляясь, сообщила Бидди. — Мама чуть не чокнулась, а Чарли сильно разозлился. А я так просто зеленею от зависти. Вот бы мне сделал предложение кто-нибудь с машиной.
— У тебя еще все впереди, Бидди, — заверила ее Кэти. Девочке было всего четырнадцать.
Кэти вошла в дом и обнаружила всю семью, за исключением Марион, в гостиной. Барни стоял у камина, чувствуя себя весьма непринужденно, а Эми и Чарли пытались утешить миссис Карран, с которой, по-видимому, приключилась легкая истерика.
— Как ты могла так со мной поступить?! — рыдала она. — Как ты могла? Моя собственная дочка вышла замуж и не пригласила меня на свадьбу!
— Это была очень скромная свадьба, — сказала Эми, одновременно обращаясь и к Кэти, и к матери. — Мы вообще никого не приглашали. Попросили двух гостей с другой свадьбы быть нашими свидетелями. А потом пошли в фотоателье и сфотографировались.
— Ты должна была понимать, как сильно это обидит твою маму, — холодно сказала Кэти.
— Ты не все знаешь, Кэти, — так же холодно ответила Эми.
Только сейчас Кэти заметила, что ее подруга одета в очаровательное белое шелковое платье, отдаленно напоминающее то самое, которое вызвало у нее восторг в тот день в Саутпорте. У этого платья не было шлейфа, но выглядело оно таким же дорогим. Из узла на макушке, в который Эми собрала свои волосы, выбивались отдельные пряди, падая на лоб, уши и изящную белую шею. Шляпка представляла собой две белые шелковые розы и клочок белой сетчатой ткани. Кэти никогда еще не видела Эми такой красивой.
Барни тоже не стоял в конце очереди, когда Боженька раздавал красоту. В темном костюме и ослепительно белой рубашке он был похож на кинозвезду. Прядь каштановых волос дразняще упала ему на один глаз, он улыбался невероятно соблазнительной улыбкой и не мог оторвать взгляд от своей молодой жены. У Кэти екнуло сердце. «Будет ли кто-нибудь когда-нибудь смотреть на меня таким взглядом?» — подумалось ей.
Чарли похлопал мать по спине, а Эми ее слегка встряхнула.
— Да не принимай ты это все так близко к сердцу, мам. Нам с Барни и в голову не могло прийти, что ты так распереживаешься.
…
Погода первого июня была просто жуткой. Небо затянуло плотной пеленой темно-серых туч, и хотя дождя не было, в воздухе было столько влаги, что, казалось, он прилипал к щекам, как мокрая паутина.
Когда время приближалось к половине седьмого и Кэти уже была на пути к Агейт-стрит, наконец-то выглянуло солнце, как будто чтобы поздравить Эми. Ей как всегда везет, подумала Кэти. Даже погода стремится ее порадовать.
Повернув за угол, девушка увидела, что машина Барни уже стоит у дома Карранов. Кэти постучала, и Бидди открыла ей дверь. Она закатила глаза и дрожащим от волнения голосом произнесла:
— Вот ведь отчебучила наша Эми!
— Что случилось? — встревоженно спросила Кэти.
— Она и этот ее ухажер взяли и поженились, прямо сегодня, — ухмыляясь, сообщила Бидди. — Мама чуть не чокнулась, а Чарли сильно разозлился. А я так просто зеленею от зависти. Вот бы мне сделал предложение кто-нибудь с машиной.
— У тебя еще все впереди, Бидди, — заверила ее Кэти. Девочке было всего четырнадцать.
Кэти вошла в дом и обнаружила всю семью, за исключением Марион, в гостиной. Барни стоял у камина, чувствуя себя весьма непринужденно, а Эми и Чарли пытались утешить миссис Карран, с которой, по-видимому, приключилась легкая истерика.
— Как ты могла так со мной поступить?! — рыдала она. — Как ты могла? Моя собственная дочка вышла замуж и не пригласила меня на свадьбу!
— Это была очень скромная свадьба, — сказала Эми, одновременно обращаясь и к Кэти, и к матери. — Мы вообще никого не приглашали. Попросили двух гостей с другой свадьбы быть нашими свидетелями. А потом пошли в фотоателье и сфотографировались.
— Ты должна была понимать, как сильно это обидит твою маму, — холодно сказала Кэти.
— Ты не все знаешь, Кэти, — так же холодно ответила Эми.
Только сейчас Кэти заметила, что ее подруга одета в очаровательное белое шелковое платье, отдаленно напоминающее то самое, которое вызвало у нее восторг в тот день в Саутпорте. У этого платья не было шлейфа, но выглядело оно таким же дорогим. Из узла на макушке, в который Эми собрала свои волосы, выбивались отдельные пряди, падая на лоб, уши и изящную белую шею. Шляпка представляла собой две белые шелковые розы и клочок белой сетчатой ткани. Кэти никогда еще не видела Эми такой красивой.
Барни тоже не стоял в конце очереди, когда Боженька раздавал красоту. В темном костюме и ослепительно белой рубашке он был похож на кинозвезду. Прядь каштановых волос дразняще упала ему на один глаз, он улыбался невероятно соблазнительной улыбкой и не мог оторвать взгляд от своей молодой жены. У Кэти екнуло сердце. «Будет ли кто-нибудь когда-нибудь смотреть на меня таким взглядом?» — подумалось ей.
Чарли похлопал мать по спине, а Эми ее слегка встряхнула.
— Да не принимай ты это все так близко к сердцу, мам. Нам с Барни и в голову не могло прийти, что ты так распереживаешься.
Глава 3
Апрель 1971 года
Маргарита
Мисс Бернс закурила еще одну сигарету. В кабинете было накурено, как в пабе. Пепельница на столе полна окурков, а ведь был только полдень.
— Бриллиант вырезают бриллиантом. Ты когда-нибудь слышала такую поговорку, Маргарита?
— Марион все время ее повторяет. Она означает расплату. Возмездие. Что-то в этом роде.
— Зуб за зуб. Именно это она сказала в тот день, когда твои мама и папа поженились. Она была единственной, кого не удалось околдовать твоему отцу. Всех остальных он быстренько приручил, даже меня. До этого я думала, что он мне не нравится, что было совершенно несправедливо, потому что я его совсем не знала. Ты его помнишь хоть немного?
— Почти нет, — призналась я. Мы не были близки, и он внушал мне страх, скорее даже, ужас. Он пугал меня, когда кричал на мать, оскорблял ее. Иногда отец рассказывал мне какую-нибудь историю, придумывая ее на ходу, так что ни один из нас не знал, чем же она закончится.
С тех пор как неделю назад моя мать вышла из тюрьмы и, как написали в газетах, «легла на дно», мисс Бернс вызывала меня к себе в кабинет каждый день, чтобы обсудить, где она может быть и с кем. Директриса проводила половину обеденного перерыва, глядя в пространство и предаваясь воспоминаниям о своей старинной подруге.
…
— Прости. Я понятия не имела... То есть я хочу сказать, я думала, что женщина, которая приводит Гари в школу, это его мама.
— Нет, это Бесс, моя сестра. Ага, а вот и ваш кофе. — Роб взял чашку с подноса официантки и поставил ее передо мной. Я сделала глоток и обожгла язык. — Ничего страшного, — успокоил он меня. — Откуда вы могли знать? Это случилось три года назад. Мы с Гари совершенно свободно говорим об этом.
— У нее были зеленые глаза, — сказал Гари. — Совсем как у меня.
— Правда? — потрясенно выдавила я.
— И каштановые волосы. Они были волнистые, как у меня, только мои волосы не каштановые. У меня волосы такого же цвета, как у папы.
— Судя по твоему рассказу, она была очень хорошенькая.
— Она была страшно красивая. У нас дома есть ее фотографии, правда, папа?
— Да, Гари. — Роб взъерошил белокурые вихры сына. Они обменялись взглядом, который, казалось, говорил: «Это наша общая беда». Между ними существовала связь, которую не часто можно встретить между отцом и сыном.
— Мне пора. — Я допила свой кофе. Он все еще был очень горячим и опять обжег мой язык. До этого сообщения я хотела предложить Робу Финнегану вернуться с ними в магазин и обменять купленную одежду. Он мне очень понравился. Я позволила ему понравиться мне. Мне приятно было обнаружить, что у нас одинаковые музыкальные пристрастия и что мы оба были на самом первом концерте «Битлов». Но все это только потому, что я была уверена, что он женат, а значит, недоступен. Я всегда держалась как можно дальше от одиноких привлекательных мужчин, потому что боялась влюбиться в одного из них, что в свою очередь могло повлечь за собой замужество, а это было очень опасно.
Или нет?
Я уже не знала. Я ни чего не знала.
…
Марион вернулась домой с угольно-черными аккуратно уложенными волосами. Она попросила показать одежду, которую я купила. Марион всегда демонстративно восхищалась покроем, щупала ткань, отмечала, что именно эта вещь (или что-то иное) отличается очень высоким качеством. Я не могла понять, ее это и в самом деле интересует или она просто делает то, что, по ее мнению, должны делать матери. Мою тетю не интересовали ни драгоценности, ни одежда. Ее украшениями были обручальное кольцо и крохотные жемчужные сережки, свадебный подарок Чарльза, которые она никогда не снимала. У Марион было два элегантных костюма и несколько простых платьев, юбок и блузок, все в темных тонах. Она ни разу в жизни не надевала брюки и наотрез отказывалась купить Чарльзу джинсы. «Я ведь не за ковбоя выходила, не правда ли?» — говорила она.
|
Электронные книги этого автора
|
|
|
Лиззи родилась в многодетной семье. Отец пил, истязал жену и дочерей, и однажды, пытаясь спасти от насилия сестру, Лиззи случайно убила его. Мать взяла вину на себя, а напуганная девушка сбежала в Лондон ...
|
|
|
|
Холодная февральская ночь 1925 года. Молли и Аннемари бегут из дома, спасаясь от жестокости отца. Единственный способ скрыться от него — уехать в Америку. Но Молли опоздала на пароход, и Аннемари отправилась ...
|
|
|
