|
Часть первая
Тайна Национальной библиотеки
1
Мадрид, 10 июня 1914 года
Линкольн поднялся с деревянного сиденья, упрекая себя в жадности: напрасно он не захотел доплатить два доллара за то, чтобы ехать не в третьем, а в первом классе.
…
— Ну здравствуйте, Джордж Линкольн, — сказал Фокс, от волнения произнося слова торжественно-напыщенным тоном.
— Друг мой Геркулес, климат Мадрида действует на вас благотворнее, чем климат Гаваны. У вас улучшился цвет лица.
…
— А как он улучшился у вас! — усмехнулся испанец.
Линкольну тут же припомнилась склонность его друга к сарказму.
— Мой цвет лица — всегда один и тот же, — сказал, добродушно улыбнувшись, чернокожий американец.
— Вы, должно быть, устали. Испанские поезда не отличаются комфортом. Вы ехали первым классом?
— По правде говоря, — Линкольн потер ладонями поясницу, — камень, служивший изголовьем патриарху Иакову, был наверняка удобнее, чем эти деревянные сиденья.
— Надеюсь, в моем доме вы будете чувствовать себя намного комфортнее.
И они двинулись вдоль перрона.
…
— Вы еще спросите, есть ли у меня с собой серебряный портсигар, — усмехнулся Линкольн.
— Понятно. Ну ничего, сейчас я возьму для вас смокинг напрокат, а потом мой портной сошьет вам новый.
Большой вестибюль был отделан мрамором серовато-белых тонов. Свет, попадая сюда через витражи, изображавшие какие-то исторические сцены, окрашивался в различные цвета. Геркулес проводил своего друга в его комнату и затем, предупредив, что позвонит, когда наступит время обеда, ушел.
…
Линкольн разделся, наполнил ванну теплой водой и с удовольствием в нее погрузился. После ванны он лег на кровать. Летняя жара терялась в этом доме за высокими потолками и толстыми стенами, а вот на улице после десяти утра начиналось настоящее пекло. Линкольн, впрочем, был к жаре привычен, потому что и в Нью-Йорке лето нередко изводило жителей непомерно высокой температурой, однако там, по крайней мере, было влажно, а здесь от сухости воздуха нос горел огнем и першило в горле.
Линкольн закрыл глаза и, мысленно перенесшись на Кубу, вспомнил Элен — бесстрашную журналистку, помогавшую им с Геркулесом разгадывать тайну взрыва и затопления американского броненосного крейсера «Мэн», — и профессора Гордона с его неправдоподобными рассказами о Колумбе. Линкольн загрустил: без этих двух людей тогдашнее расследование пошло бы иначе. Элен уже умерла. Он сам несколько лет не был на ее могиле, хотя это не так уж и далеко. О судьбе профессора Гордона он ничего не знал. Тот, возможно, сейчас преподает в Гаванском университете или, уже выйдя на пенсию, корпит над книгами, изучая знахарские манускрипты или какие-нибудь древние письмена.
…
2
Мадрид, 10 июня 1914 года
…
— Отец и учитель магии, приветствую вас! — восклицал Заратустра.
Затем писатель подходил к стеллажам и, протянув руку, брал книгу наугад. Заратустра смотрел на него с равнодушным и отчасти недовольным видом — ему словно не нравилось, что кто-то попусту поднимает пыль. Писатель с трудом перелистывал страницы своей единственной рукой, а его длинная белая борода то и дело норовила зацепиться за какую-нибудь из стопок книг. Черный костюм этого человека был испачкан в пыли, а очки съехали на самый кончик носа. Время от времени он чихал — от чрезмерной запыленности воздуха — и вытирал рукавом очередную капельку, свисающую у него с кончика носа…
— Того, что мне нужно, нет? — спрашивал писатель, стоя спиной и не глядя на книготорговца.
— Дон Рамон, в этом книжном магазине не принимают заказов. Здесь есть только то, что вы видите перед собой: старые книги и всевозможные бумаги, которые приносят сюда люди после смерти своих бабушек и дедушек, пока кто-нибудь не бросил эти бумаги в печку или пока какая-нибудь хозяйка не завернула в них купленную рыбу.
— Черт бы тебя побрал, Заратустра! Твое наплевательское отношение к книгам действует мне на нервы. Книги существуют не для растопки печей. Они — искусство, они — жизнь. Они не заслуживают, чтобы с ними расправлялись таким вот образом, — сказал дон Рамон, поднимая свою единственную руку, в которой держал книгу.
— Отец и учитель…
...
Дон Рамон прекрасно знал историю этого путешествия, однако в этой книге рассказывалось о прямо-таки невероятных событиях, — он никогда не слышал о них, — связанных прежде всего с пребыванием португальцев в Гоа. Впрочем, что его действительно поразило — так это пометки и примечания на страницах. Именно поэтому он день за днем искал какую-нибудь еще книгу, побывавшую в руках этого — неведомого ему — исследователя жизни и деятельности Васко да Гамы. После двух недель поисков он обнаружил книгу, пестрящую такими же пометками и посвященную поискам могилы святого Фомы — апостола, проповедовавшего христианство в Индии. Однако после этого он ничего больше уже не находил.
…
Мадрид, 10 июня 1914 года
Смокинг был не очень удобной одеждой: пиджак — узкий в талии, воротничок — очень жесткий, жилет — тесный. Его, казалось, специально смоделировали неудобным, чтобы тот, кто его наденет, вел себя сдержанно и надменно. Линкольн примерил один за другим три смокинга, прежде чем одно из этих дурацких одеяний пришлось ему более-менее впору. Сам себе он казался похожим на неказистого официанта в каком-то неказистом ресторане на Манхэттене. Геркулес, глядя на Линкольна, улыбался: его забавляли и неуклюжие движения друга-полицейского, и его обескураженный вид.
У входа их ждал роскошный экипаж. Кучер открыл дверцу, и друзья расположились внутри, в обитом розовым бархатом и такого же цвета шелком салоне. Геркулес достал откуда-то бутылку шампанского и предложил другу выпить по бокалу.
— Все еще любите выпить?
— Ну, пристрастие к спиртному — не самый большой мой грех. Мои проблемы с алкоголем были, так сказать, мимолетными. Сегодня я хочу выпить за ваш приезд в Мадрид и за наше совместное участие в кое-какой авантюре, — сказал Геркулес, поднимая бокал. Они осушили бокалы, и испанец принялся разглядывать освещенные газовыми фонарями улицы. По улице Алькала они доехали до площади Пуэрта-дель-Соль — «Ворота Солнца», которую пересекли на большой скорости, и по улице Ареналь проследовали к Королевскому театру. Выйдя из экипажа у украшенного колоннадой входа в театр, по красному ковру они прошли внутрь. В вестибюле было многолюдно: женщины, одетые в платья из яркой ткани, сверкали ожерельями и перстнями, мужчины с прусскими усами щеголяли в черных смокингах, дополненных орденскими ленточками и торчащими из нагрудного кармана белыми платками.
— Не пугайтесь. Если рассказать вам, какая на самом деле жизнь у половины из этих выдающихся деятелей Испании, вас по ночам будут мучить кошмары, — заметил с улыбкой Геркулес.
— Я не в первый раз прихожу в оперный театр, — пробурчал Линкольн, нахмурив брови.
Его раздражало ироничное отношение друга, однако он решил, что постарается получить удовольствие от этого вечера и не станет обращать внимание на то, что здесь он — никто и ничто. — Сейчас вообще-то не оперный сезон. Обычно в это время года театр закрыт, однако приехала знаменитая немецкая труппа, и театр на неделю открыли. Даже король прервал свой отдых в Сантандере и приехал в изнывающий от зноя Мадрид, чтобы посетить представление. Играют произведение Баха «Weihnachts Oratorium» 1.
Линкольн рассеянно скользил взглядом по собравшейся в вестибюле публике, стараясь игнорировать реплики некоторых присутствующих относительно того, что здесь, в таком изысканном обществе, почему-то появился «черномазый». Наконец его взгляд остановился на женщине в платье из красного шелка, с аккуратно причесанными рыжими волосами и маленькой бриллиантовой диадемой. Она была похожа на принцессу из волшебной сказки. Женщина тоже посмотрела на Линкольна и медленно направилась в их с Геркулесом сторону. Линкольн смутился, вдруг почувствовав, как жесткий воротник рубашки давит шею.
— Добрый вечер, господа, — с улыбкой поприветствовала их женщина.
В свете люстры ее зеленые глаза сверкали, как драгоценные камни. На ее длинной шее не было никаких украшений, но глубокий вырез платья невольно притягивал взгляд.
— Добрый вечер, Алиса. Сегодня на небе не видно звезд: их затмевает твоя красота, — проворковал Геркулес, целуя ее в щечки.
— О Геркулес, ты всегда так галантен, — ответила она и обратила свой взор на чернокожего американца.
— Позволь представить тебе моего старого друга. Джордж Линкольн — один из самых отважных и прозорливых людей среди всех тех, с кем я когда-либо был знаком.
…
— Ты пришла одна? — спросил Геркулес.
— Пришла одна в оперный театр? Ты в своем уме?! Я пришла с Бернабе Эрисейрой.
Геркулес поморщился и посмотрел за спину Алисы. Из толпы возник худощавый, болезненно-бледный мужчина с колючими черными глазами и медленно подошел к Геркулесу. Они очень холодно поздоровались, и Геркулес не счел нужным представлять этого мужчину Линкольну, однако подошедший — он чем-то напоминал призрака — протянул полицейскому руку и представился сам:
— Граф де Эрисейра.
— Очень приятно, — ответил тот. — Джордж Линкольн.
— Вы тоже — как и я — иностранец. В этом захолустном городе не очень-то хорошо относятся к иностранцам, — проговорил худощавый мужчина, пытаясь придать своему лицу выражение, отдаленно походившее на любезную улыбку.
— Не обращайте на его слова внимания, — вмешался Геркулес. — Наш благородный друг никак не желает понять, что здесь, в Мадриде, мы сразу же распознаем фальшивые монеты.
— Геркулес! — воскликнула Алиса. — Прошу тебя!
— Извини, Алиса. Мне не хотелось сердить твоего друга.
— Не переживайте, дорогая Алиса, — сказал Эрисейра. — Я повел себя грубо. Человеку не следует отзываться дурно о городе, в котором он находится.
…
Линкольн сел между Алисой и Геркулесом. Приятный аромат духов Алисы наполнил ложу. Линкольн невольно поглядывал краем глаза то на руку в перчатке, то на браслет с бриллиантами, то на складки платья женщины. Он так увлекся, что неожиданно раздавшийся голос Геркулеса заставил его вздрогнуть.
— Линкольн, это произведение написал Иоганн Себастьян Бах. В 1734 году. Мне хотелось послушать его не только из-за его художественной красоты. Автор черпал вдохновение в апокрифических евангелиях, повествующих о рождении Иисуса Христа. В этом произведении фигурирует странный персонаж, о котором говорится: ein Hirt hat alles das zuvor von Gott erfahren müssen — «Пастух все это раньше от Бога должен был узнать». Считают, что речь идет об Аврааме, однако этот персонаж упоминается и в момент появления библейских волхвов.
Зал наполнился музыкой, и гул голосов стал стихать, а затем и вовсе смолк. Геркулес тоже замолчал, и друзья сосредоточили внимание на музыке.
|
