|
Часть 1
Первые контакты
1. Байсеза
Февраль 2069 года
Это не было похоже на обычное пробуждение. Скорее это было
похоже на внезапный проблеск сознания, сопровождаемый громким лязгом медных тарелок. Она широко открыла глаза и была
ослеплена бьющим со всех сторон нестерпимо ярким светом. Тогда она попыталась сделать глубокий вдох, и тут ощущение собственного существования пронзило ее, как молния. Она почувствовала шок.
Да, именно шок. Она не должна была пробуждаться. Что-то
происходило не так.
В воздухе проплыла какая-то бледная тень.
— Доктор Хайер?
— Нет, нет, мама, это не доктор Хайер, это я.
Черты лица бледной тени слегка прояснились, и тут она поняла,
что перед ней дочь: вот ее строгие, волевые черты, бледно-голубые
глаза, немного густоватые темные брови. Правда, на щеке было
что-то нарисовано, какой-то символ. Может быть, татуировка?
— Майра? — В горле у нее отчаянно першило, голос пробивался наружу хриплый и какой-то чужой. Все же постепенно она
осознала, что лежит на постели в какой-то комнате, и вокруг нее
множество людей и полно оборудования. — А в чем дело? Почему
произошла ошибка?
— Ошибка?
— Почему меня не ввели в кому?
Майра немного поразмыслила.
— Мам, как ты думаешь, какой сейчас год?
— То есть как какой год? 2050-й. Пятнадцатое июня.
— Сейчас 2069 год, мам. Февраль месяц. Ты пролежала в коме
девятнадцать лет. Так что метод анабиоза сработал. — Тут Бай сеза действительно увидела в волосах своей дочери седые пряди,
а вокруг ее глаз гусиные лапк
Майра усмехнулась:
— Ну, вот видишь, теперь ты сама убедилась, что я стала старше.
Кажется, какой-то смысл в ее словах был, и Байсеза действительно сделала еще один колоссальный, хотя и нежелательный
для нее самой, шаг во времени. В своей персональной одиссее
времени.
— О Господи!
Над ней нависло еще одно лицо.
— Доктор Хайер?
— Нет-нет, доктор Хайер давно уже на пенсии. Меня зовут доктор Стентон. Сейчас нам с вами нужно сделать полное переливание
крови. Боюсь, что эта процедура будет довольно болезненной.
Байсеза попыталась облизнуть губы.
— А почему я пришла в сознание? — спросила она, и тут же
внезапно сама ответила на свой вопрос. — А, знаю! Перворожденные! — А как по-другому можно объяснить все происходящее? — Новая угроза!
На лице Майры появилось страдание.
— Мам, ты отсутствовала девятнадцать лет, и первое, о чем ты
вспоминаешь, придя в сознание, это о Перворожденных. Лучше
нам с тобой поговорить, когда ты полностью восстановишь силы.
— Подожди, Майра…
Но Майра уже ушла.
Новый доктор был прав: процедура оказалась очень болезненной. Но когда-то Байсеза служила в британской армии, и она
заставила себя не плакать.
2. «Следопыт глубокого космоса»
Июнь 2064 года
Человечество явственно осознало присутствие новой угрозы пять
лет назад. Причем первыми ее узрели не человеческие глаза: аномальное явление впервые было зарегистрировано электроникой.
«Следопыт глубокого космоса Х7-6102-016» проходил сквозь
тень Сатурна, в которой, словно фонари, болтались многочисленные луны. Кольца Сатурна со времен солнечной бури превратились в нечто почти эфемерное, значительно побледневшее
и поредевшее, однако по мере приближения зонда к далекому
Солнцу, заходящему за кольцами, они превращались в серебряный мост, соединяющий далекие небесные горизонты.
«Следопыт глубокого космоса» не мог испытывать восхищения и других человеческих чувств. Однако, как всякая сложная
интеллектуальная машина, он обладал до некоторой степени
способностью ощущать, и его электронная душа трепетала от
восторга при виде необыкновенно прекрасных, упорядоченных
полей из газа и льда, сквозь которые он пролетал. Но при этом
он не делал ни малейших попыток их исследовать.
В полной тишине он приближался к своей следующей цели на
очередном орбитальном витке.
Титан, самая большая из лун Сатурна, казался издали маловыразительным желтоваторанжевым шаром, слабо освещенным
далеким Солнцем. Однако под глубокими слоями окутывающих
его облаков и тумана скрывались настоящие чудеса. Приближаясь
к Титану, «Следопыт» чутко вслушивался в электронную болтовню
своих многочисленных датчиков, принимающих информацию от
роботов-разведчиков с поверхности планеты. Информация эта
представляла собой нечто экстраординарное.
Под сумрачным оранжевым небом по дюнам из твердого, как
базальт, ледяного «песка» ползали похожие на жуков существа.
Они тщательно огибали метановые гейзеры, спускались в долины, по которым текли этановые реки, закапывались в щедро
политую постоянными метановыми дождями поверхность. Один
храбрый летучий робот-разведчик, надежно удерживаемый
в верхних слоях плотной атмосферы, завис над криовулканом,
из которого фонтанировала лава, состоящая из воды и аммиака.
Значит, под ледяной поверхностью планеты скрывались резервуары жидкой воды, а в кратерах от постоянно бомбардирующих
планету метеоритов можно было найти целые переохлажденные
озера. Везде присутствовали следы органики. Ее происхождение
объяснялось постоянными электрическими возмущениями в атмосфере Титана и воздействием на ее верхние слои солнечных
лучей и магнитного поля Сатурна.
Куда бы ни заглядывали зонды-разведчики, везде они обнаруживали жизнь. Некоторые ее виды имели сходство с земными —
этакие анаэробные, адаптированные к метану жуки, которые вяло
и флегматично строили свои дамбы и насыпи по берегам переохлажденных
озер. Другие представляли собой экзотические виды
органических углеродистых существ, предпочитающих аммиак
воде. Они плавали в той субстанции, которая выплескивалась из
жерл криовулканов. Но самыми экзотическими можно было назвать колонии слизеподобных организмов, использующих в качестве строительных блоков для своего тела не углеродистые, а кремниевые соединения. Они жили в обжигающем холоде черных,
зеркально плоских этановых озер.
Обитающих в кратерах жуков можно было назвать родственниками известных на Земле и весьма распространенных там видов.
Аммиачные рыбы, скорей всего, были эндемиками Титана. А холодостойкая этановая слизь появилась здесь, судя по всему, с одной из
лун Нептуна или откуда-нибудь еще дальше. Солнечная система
кишела жизнью. Эта жизнь распространялась повсюду, путешествуя
в космосе на метеоритах и обломках ледяных глыб, оторванных от
родных планет в результате столкновений с другими небесными
телами. Но даже несмотря на это, Титан представлял собой нечто
экстраординарное: этакий заповедник для разнообразных форм
жизни со всей Солнечной системы, а, может быть, и не только.
Однако «Следопыт глубокого космоса Х7-6102-016» прилетел на
Титан не ради науки. Все работающие на планете зонды-разведчики
даже не подозревали о присутствии вблизи них напичканного электроникой корабля, который был создан сто лет назад согласно господствовавшей тогда философии науки и по последнему слову
тогдашней техники: его угловатое тело несло в себе многочисленные
сенсорные датчики и термоядерные энергетические комплексы.
И вся эта конструкция была покрыта сверхпрочной оболочкой из
«метаматерии», то есть нанотехнологичного материала, призванного отражать и обезвреживать солнечные лучи, падающие на корабль, и отводить их в такие сегменты космоса, где их встреча с кораблем абсолютно исключалась. Нельзя сказать, что «Следопыт»
был слеп: оболочка распознавала падающие на него лучи. Но тела,
которые не отражали или не отклоняли световые лучи, были для
него невидимы. Точно так же и самого «Следопыта» невозможно
было зарегистрировать с помощью любого излучения: от жесткого
гамма-излучения до длинных радиоволн.
«Следопыт» не был исследовательским кораблем. Молчаливый,
хорошо защищенный, он нес в космосе караульную службу. И вот
теперь впереди его ждала встреча, ради которой он и был создан.
Пока он летел, едва касаясь вершин самых высоких облаков на
Титане, гравитационное поле планеты уловило его в свою орбиту
и немного изменило его траекторию: ему пришлось уйти из плоскости колец Сатурна. Что он и сделал в полной радиотишине и без
малейших следов ракетного выхлопа.
И тут он приблизился к аномалии.
Внезапно его датчики зарегистрировали целые каскады экзотических частиц с очень большой энергией. Его корпус был атакован
сильным магнитным полем, словно он угодил в жуткий электромагнитный космический вихрь. Он тут же послал донесение на
Землю — поток высокосжатой информации, выглядевший серией
вспышек лазера. У «Следопыта» не было средств для самостоятельной
коррекции траектории без того, чтобы не подвергнуть риску свою
оболочку. И поэтому он беспомощно летел дальше. И ему предстояло миновать аномалию на расстоянии всего в полкилометра.
Его последнее донесение, или лучше сказать последняя осознанная мысль, была о том, что сильное магнитное поле аномалии внезапно завертелось со страшной скоростью. Последние
сигналы «Следопыта» указывали на то, что он ускорился до неправдоподобных, невероятных скоростей. Будь создатели корабля
живы, они бы вряд ли поверили таким донесениям, а, скорее
всего, даже не поняли бы их.
Как всякая продвинутая машина, аномалия до некоторой степени также умела чувствовать. В будущем в ней была заложена
способность к самоуничтожению, но сейчас это ее мало беспокоило. В глубине ее высокотехнологичной души вдруг просну лось нечто вроде сожаления по поводу бесславного конца этого
игрушечного аппаратика, который залетел в космос на такое
большое расстояние от родного дома, понадеявшись на свою
смехотворную систему маскировки и защиты.
Теперь аномалия снова в одиночестве двигалась в системе
колец Сатурна, накапливая кинетическую энергию от гигантской
планеты, и держала путь к далекому Солнцу, вокруг которого
теснились другие, теплые миры.
2068 год земного времени, 31 год на станции «Мир»
На «Мире» любые признаки нарастающей опасности всегда связывались с земными проявлениями, особенно если они отличались особой нелепостью.
Абдикадир был крайне раздосадован, когда помощник оторвал его от телескопа. Прежде всего, была очень ясная ночь.
Первое поколение беглецов с Земли всегда жаловалось на то, что
«Мир» был вечно окутан облаками, — этакий искусственно сшитый мирок в своем искусственно сшитом космосе. Но сегодня
видимость была отличная, и Марс плыл перед телескопом в безоблачном темно-синем небе.
Обсерватория на крыше храма Мардука перед вторжением
сюда помощника представляла собой картину молчаливой и сосредоточенной работы. Главным инструментом в этой работе был
отражатель — огромное зеркало, созданное монгольскими рабами под руководством греческого наставника из школы Отик.
Зеркало давало отличное, хотя и слегка колеблющееся, изображение Марса. Насколько заметил Абди, его помощники установили конструкцию телескопа так, что она постоянно вращалась,
компенсируя момент вращения Вселенной, и поэтому Марс постоянно оказывался в центре поля зрения Абди. Он торопливо
записал свои наблюдения в блокнот, лежавший на коленях: в империи Александра Македонского еще не достигли таких успехов
в науке, которые сделали бы возможной фотографию.
Что касается Марса, то Абди прекрасно видел на нем полярные
шапки, синие пространства морей, оранжевые пустыни, пересеченные в разных направлениях сверкающими лентами дорог,
и даже блеск огней далеких городов, которые, судя по всему,
гнездились в мертвых впадинах Олимпийских гор.
И именно в тот момент, когда он был особенно сосредоточен
на своей работе, к нему вбежал помощник. Спиросу было четырнадцать лет. Он был всего на десять лет младше своего наставника Абди. Мальчик учился в школе Отик и был представителем
третьего поколения рожденных на «Мире» людей. Это был веселый, восприимчивый, хотя и несколько нервный, ребенок, и новости так его переполняли, что он едва не заикался.
— Успокойся, малыш. Сделай глубокий вдох. И скажи мне наконец что случилось.
— Святилище Мардука… — Он имел в виду комнату в самом
сердце храма, на вершине которого они оба теперь находились. —
Мастер, вы должны пойти и сами все увидеть!
— Что именно? Что я должен увидеть?
— То есть не увидеть, мастер Абди, а услышать!..
Абди снова взглянул в окуляр своего телескопа, где все еще
висел прекрасно видимый Марс. Но возбуждение мальчика вселяло в него тревогу. Судя по всему, случилось действительно
что-то необыкновенное.
С тяжелым вздохом он поднялся со своего места и обратился
к одной из своих учениц:
— Ксения! Займите мое место. Сейчас в наблюдениях нельзя
терять ни одной секунды.
Девушка беспрекословно ему подчинилась. Спирос бросился
к лестнице.
— Хорошо бы произошло действительно что-нибудь стоящее, — бормотал Абди, направляясь вслед за мальчиком.
Сперва они должны были спуститься, а затем снова подняться
по другой лестнице туда, где под самой крышей здания располагалось святилище великого бога Мардука. Они миновали бесчисленное количество комнат, тускло освещенных масляными
лампами. Жрецы покинули эти комнаты давным-давно, но в них
все еще чувствовался запах ладана.
Абди вошел в святилище Мардука и огляделся кругом.
Когда-то здесь стояла огромная золотая статуя этого бога. Но
в период Разрыва, то есть события, которое создало здешний мир,
статую разрушили, а со стен ободрали все до кирпичей. От статуи
сохранился только пьедестал. Святилище находилось в полном
упадке, словно здесь только что прогремел взрыв. Но Абди не помнил, чтобы оно когдаибудь было в другом состоянии.
Абди повернулся к Спиросу.
— Ну, так в чем проблема, мальчик?
— Разве вы не слышите? — Затаив дыхание, Спирос замер на
месте и приложил палец к губам.
И тут Абди тоже услышал — легкое стрекотание, похожее на пение сверчка, но для живого существа слишком ровное и регулярное.
Он посмотрел на мальчика, который стоял, съежившись от страха.
Абди шагнул на середину комнаты. Отсюда можно было определить, что стрекот слышался со стороны покрытого причудливой резьбой алтаря, выстроенного возле одной из стен. Абди
приблизился к этой стене, и стрекот стал слышнее.
Чтобы сохранить авторитет в глазах ученика, Абди попытался
унять дрожание рук. В центре алтаря находилось что-то вроде
маленького шкафчика. Абди подошел и открыл его дверцу.
Вообще-то он знал, что находится в шкафчике. Этот похожий
на кусок хрусталя предмет попал на «Мир» с Земли. Он принадлежал компаньонше Омара старшего по имени Байсеза Датт.
Это был телефон. И теперь он звонил.
Часть 2
Путешествия
4. Когда спящий просыпается
Февраль-март 2069 года
Байсеза была счастлива покинуть наконец клинику анабиоза. Там
стоял постоянный гнусный запах тухлых яиц, так как, чтобы заставить органы человека прекратить потребление кислорода, там
использовался сероводород.
В клинике докторам потребовалось три дня, чтобы влить в сосуды Байсезы новую кровь и заставить ее органы вновь принимать кислород, а также чтобы сделать ей положенный комплекс
базовой физиотерапии, после которого она могла самостоятельно двигаться с помощью костылей и специальной рамки. Она
себя чувствовала невыразимо старой, старше своих биологических сорока девяти лет, и, кроме того, абсолютно истощенной,
словно стала жертвой длительного голода. Зрение ее восстанавливалось плохо: глаза постоянно болели, в них что-то покалывало и жгло. Давали себя знать и дефекты зрения: появилось что-то
вроде галлюцинаций. И к тому же у нее было неприятное ощущение, что от нее пахнет собственной мочой.
Но, впрочем, что еще можно было ожидать в такой ситуации?
Она девятнадцать лет пролежала без пульса, без крови, без электрических импульсов в мозговых клетках, ее ткани не потребляли кислород, а тело находилось в холодильнике, температура которого
была настолько низкой, что клетки запросто могли разрушиться.
И сама клиника анабиоза, пока Байсеза находилась в криокапсуле,
тоже изменилась. Теперь она была похожа на довольно приличный
отель: везде стеклянные стены, белые полы и пластиковые диванчики. И повсюду встречались старые-старые люди — по крайней
мере, они казались очень старыми. Они осторожно двигались по
коридорам, одетые в пижамы и халаты.
Больше всего ее поразило то, что клиника переехала. Подойдя
к окну, она увидела неподалеку огромный провал, пыльный каньон, слоистые стены которого напоминали страницы огромной
книги. Байсеза догадалась, что перед ней Большой Американский
Каньон. Зрелище грандиозное, подумала она, даже жаль, что такую
роскошь тратят на этих паралитиков из клиники анабиоза.
Байсеза постаралась не вникать в то, что, пока она спала без
сновидений в хитроумной криокапсуле, ее отключили от приборов
и, словно неодушевленный груз, без спроса и почтения отвезли на
другой конец континента. Пока продолжалась реабилитация, она
сидела у окна и наблюдала за статичной геологической драмой,
которая разворачивалась у нее перед глазами. Раньше она видела
Большой Каньон только один раз, во время туристической поездки. Если судить по солнцу, то сейчас они находились где-то на
его южной оконечности, вблизи Города. После глобальной солнечной бури местные флора и фауна, судя по всему, уже начали восстанавливаться: везде видны были кактусы, юкка и черная поросль
кустов. Продолжая свое терпеливое наблюдение, она заметила
вдалеке стадо длиннорогих козлов, потом скользнувшую тень
койота, а однажды, как ей показалось, даже гремучую змею.
Но если каньон восстанавливался в прежнем виде, то все остальное пространство вокруг него сильно изменилось. На горизонте
с восточной стороны она заметила что-то вроде плоской металлической конструкции, поднимающейся вверх на подобии странных
ножек. Сооружение напоминало каркас недостроенного супермаркета. Под ним и вокруг него постоянно сновали какие-то машины. Никаких мыслей относительно того, что это может быть,
у нее не возникло.
А иногда в небе она видела огни. Вот движется какая-то яркая
точка, в течение почти сорока минут ее хорошо видно на южном
вечернем небе. Должно быть, это летательный аппарат на очень
высокой орбите. Но иногда Байсеза видела и нечто более странное:
бледные пятна на голубом небе днем, неправдоподобно яркие мерцающие звезды ночью. Это было странное небо новой эры. Она
подумала, что должна заинтересоваться этим явлением, или хотя
бы его испугаться, но ничего подобного в себе не почувствовала.
Все изменилось только тогда, когда она услышала рев. Могучее, приглушенное грохотание, которое, казалось, шло из-под земли. Звери так реветь не могут, подумала она, скорей
похоже на землетрясение, камнепад или рев пробуждающегося вулкана.
— Что это? — спросила она.
— Байсеза! Ты задаешь вопросы?
Голос, который ей отвечал, был тихим, мужским, — пожалуй,
преувеличенно правильным. Он шел прямо из воздуха.
— Это ты, Аристотель? — спросила она и, еще не получив ответа, поняла, что Аристотелем говорящий быть не может.
Голос ответил после довольно затяжной паузы.
— Боюсь, что я не Аристотель. Я Фалес.
— Ну, да, конечно, Фалес.
Перед солнечной бурей человечеством были созданы три великих искусственных интеллекта, отдаленные потомки научных
машин и компьютерных программ первых технологических поколений, и все они были чрезвычайно дружелюбно расположены
к человечеству. Ходили слухи, что их копии удалось сохранить,
в то время как отдельные сегменты разлетелись по межзвездному пространству. Солнечную бурю из всех трех пережил только
Фалес, встроенный в простейшие сети Луны, которая оказалась
весьма стойким земным спутником.
— Очень рада снова слышать твой голос.
Пауза.
— Я твой тоже, Байсеза.
— Фалес… почему твои ответы запаздывают? А! Ты, наверное,
все еще находишься на Луне?
— Да, Байсеза. К сожалению, я ограничен скоростью света.
Прямо как Нейл Армстронг.
— А почему тебя не вернули на Землю? Кому нужны все эти
неудобства?
— Есть разные методы их сгладить. Местные станции могут
меня поддержать, когда временной зазор становится критическим, — например, во время медицинских процедур. Но в общем
ситуация выглядит вполне удовлетворительной.
Байсезе показалось, что ответы Фалеса звучат заученно и неискренне. Может быть, они были заранее записаны? Пребывание Фалеса на Луне означало нечто гораздо большее, чем то, что он ей говорил. Но у нее не возникло желания копаться во всех этих проблемах.
Фалес сказал:
— Ты спрашивала про рев.
— Да. Похоже на рычание льва. Африканского льва.
— Это и был рев.
— А что делает африканский лев здесь, в сердце Северной
Америки?
— Национальный парк «Большой Каньон» теперь называется
парком Джефферсона.
— Как-как?
— Парком Джефферсона. Он стал частью глобальной программы восстановления дикой природы. Если ты посмотришь
направо…
На горизонте, на кромке северного склона каньона она увидела
какие-то движущиеся тени — массивные, неуклюжие, похожие на
булыжники. Фалес настроил ее телескопическое окно, чтобы увеличить изображение. И тут она поняла, что перед ней слоны —
целое стадо слонов вместе с детенышами, характерный профиль
этих грандиозных животных ни с чем нельзя было спутать.
— Об этом парке у меня имеется обширная информация, —
продолжал Фалес.
— Ничуть в этом не сомневаюсь. Но ответь мне еще на один
вопрос. Что это за конструкция там возвышается? Похоже на
строительные леса.
Оказалось, что это энергетическая установка, земная станцияпреемник орбитальной энергетической станции, коллектор микроволнового излучения, падающего на землю с небес.
— Все сооружение весьма обширное, площадью десять квадратных километров.
— А оно безопасное? Я видела, как рядом с ним ездят машины…
— О да, для людей оно абсолютно безопасно. И для животных
тоже. В нем имеется только одна особая зона.
— Фалес, а эти вспышки на небе… сияние…
— Это зеркала и паруса. Вне Земли сейчас создана настоящая
архитектура. Очень красивая.
— То есть люди взялись строить мечту. Тук был бы очень рад…
— Боюсь, что полковник Тук давно умер.
— Это не имеет значения.
— Байсеза, ты можешь пообщаться с кем-нибудь из людей.
И обсудить с ними любую интересующую тебя тему. Например,
детали твоего анабиоза.
— Мне все уже объяснили перед тем, как я легла в капсулу.
Появление клиник анабиоза стало следствием солнечной бури.
Первые клиники такого рода появились в Америке задолго до
самого события, потому что богачи собирались таким образом
переждать трудные годы, чтобы потом заново восстановить свое
тело. Байсеза вошла в одну из таких клиник только в 2050 году,
через восемь лет после бури.
— Ну, тогда я могу тебе рассказать о тех достижениях в медицине, которые произошли, пока ты находилась в анабиозе, — продолжал Фалес. — Например, как показали исследования, восприимчивость твоих клеток к сероводороду является реликтом, характерным
для очень ранней стадии эволюции жизни на Земле, когда мир принадлежал не только аэробным существам, но и метаногенам…
— Звучит до ужаса поэтично…
— Но во всем этом есть и мотивационный аспект, — мягко
возразил Фалес.
Она почувствовала себя неуютно.
— Какой еще мотивационный аспект?
У нее были свои причины отправиться в ледяную капсулу. Майра, ее дочь, вышла замуж вопреки ее совету и тем самым обрекла
себя на жизнь вне Земли. Кроме того, тогда в обществе господствовала теория заговора, а Байсеза хотела избежать обвинения в заговоре, которое на нее возводилось в связи с ее особой ролью в солнечном кризисе, — несмотря на то что большая часть происшедших
тогда событий, включая сам кризис, были глубоко засекречены.
— Между прочим, — сказала она, — решение уйти в анабиоз
приравнивалось тогда к выдающейся заслуге перед обществом. По
крайней мере так мне сказали, когда я подписывала чек. Мой доверительный капитал пошел на исследование методов, которые
однажды будут использованы для сохранения органов-трансплантантов
или для подготовки экипажей к длительным межзвездным
полетам. И к тому же в тот период, когда человечество пыталось
оправиться после бури, мое пребывание в замороженном состоянии можно назвать очень экономичным…
— Байсеза, существует мнение, причем весьма распространенное, что клиники анабиоза по существу представляют собой
форму сублимированного суицида…
От этих слов она отпрянула. Будь на месте Фалеса Аристотель, он
бы донес до нее эту мысль деликатнее, подумала она. А вслух сказала:
— Фалес, если у меня возникнет желание обсудить это с кем-нибудь, я обращусь к своей дочери.
— Разумеется, Байсеза. Может быть, ты хочешь еще о чем- нибудь спросить?
Она поколебалась.
— Скажи, сколько мне лет?
— А, хороший вопрос. Ты просто прелесть, Байсеза.
— Спасибо.
— Ты родилась в 2006 году, то есть шестьдесят три года тому
назад. Из них нужно вычесть девятнадцать лет твоего пребывания в клинике.
— Значит, получается сорок четыре года.
— Тем не менее твой биологический возраст сорок девять лет.
— Да. Но откуда взялись эти пять лет?
— Это те годы, которые ты провела на «Мире».
Она кивнула.
— Ты и об этом знаешь? — спросила она.
— Все это хорошо изучено. Да, я об этом знаю.
Она снова откинулась на спинку кресла, разглядывая далеких
слонов, которые двигались на фоне сверкающего неба 2069 года,
и пыталась собраться с мыслями.
— Спасибо, Фалес, — наконец сказала она.
— Всегда к твоим услугам, — ответил он. Голос его исчез, и его
отсутствие осязаемо повисло вокруг нее в воздухе, словно ушел
живой человек.
5. Лондон
Белла Фингал находилась в самолете над Лондоном, когда ее дочь
впервые сообщила плохие новости из космоса.
Белла только что перелетела через Атлантику, и ее самолет
приближался к Хитроу, то есть летел к западным окраинам столицы. Но тут пилот сообщил, что им придется сделать еще один
круг над городом, а затем подлетать к аэродрому со стороны
Темзы, то есть садиться против сильного встречного ветра. Стояло ясное мартовское утро, и под крылом самолета город разворачивался перед Беллой, как сияющий ковер. Самолет находился
в полном ее распоряжении, — один из новейших гиперзвуковых
летательных аппаратов, или лучше сказать персональных межконтинентальных такси для пятидесятисемилетней женщины,
матери семейства и бабушки.
Но на самом деле она вовсе не горела желанием совершать это
путешествие. Похороны Джеймса Дюфлота прошли из ряда вон
плохо, и теперь ей предстояло посетить осиротевшее семейство,
что могло окончиться еще хуже. Тем не менее такова была ее
обязанность как главы Всемирного Космического Совета.
Она попала на эту должность чуть ли не случайно, оказавшись,
очевидно, компромиссной фигурой для стареющих управленцев
этого достойного и влиятельного учреждения. Принимая свой
новый пост, она в глубине души надеялась, что он окажется скорей
номинальным и почетным, нежели на самом деле ответственным, — чем-то наподобие множества университетских номинальных президентств или неадминистративных руководящих должностей, которые появились в последнее время в среде ветеранов
солнечной бури. Она даже представить себе не могла, что придется путешествовать через полмира, чтобы выполнять малоприятные обязанности официального лица в слезливой и сумбурной
ситуации семейного траура.
Она слегка подвигала курсор по светящемуся экрану монитора и с горечью подумала, что гораздо лучше для нее было бы
оставаться на пенсии.
И тут как раз на связь вышла Эдна и сообщила свою порцию
странных, плохих новостей, которые еще раз напомнили Белле, что
она является главнокомандующим сил космической авиации.
— Разведчики решили, что на сей раз нашли действительно чтото серьезное, мам. Что-то темное и непонятное, что в данный
момент приближается к орбите Юпитера, но, по-видимому, выходит на гиперболическую траекторию. Этого нет на карте Чистильщика, хотя, по-видимому, ничего экстраординарного оно
собой тоже не представляет: многие кометы с длинным периодом
обращения слишком далеки от нас, чтобы эхолоты разведки их
уловили вовремя. Но, с другой стороны, у этой аномалии по сравнению с кометами совсем другие параметры, и поэтому разведчики ею заинтересовались.
Белла видела карту Чистильщика, похожую на звездную проекцию планетария, в собственной резиденции, которая размещалась
в старом управлении НАСА в Вашингтоне. Огромное динамическое трехмерное изображение всей Солнечной системы — то, что
она собой представляла в самый канун солнечной бури, когда в глубоком космосе произошел взрыв старого ядерного корабля, называвшегося «Чистильщиком Космоса», и вспышка этого взрыва донесла до отдаленных звезд печальное сообщение о человеческой
культуре, получившее ироническое название «посылки с Земли».
В эту «посылку» были встроены копии величайших планетарных
искусственных интеллектов, прозванных Аристотелем, Фалесом
и Афиной. Через несколько часов после взрыва радиотелескопы на
Земле зарегистрировали его эхо, которое вернулось к нам, отраженное от всех объектов диаметром больше метра, находившихся внутри
орбиты Сатурна.
…
— Мам, ситуация очень опасная, — продолжала Эдна. — Все
детали мне неизвестны. Но ходят слухи, что контр-адмирал Пак-
стон сейчас летит в Лондон, чтобы обо всем тебе сообщить…
Белла вздрогнула. Боб Пакстон, героический первопроходец
Марса, был известной затычкой во всех бочках. Эдна улыбнулась.
— Помни, что он мягко стелет, но ты же босс! Между прочим… Теа развивается хорошо. — Речь шла о дочери Эдны, трехлетней внучке Беллы, которая принадлежала ко второму космическому поколению. — Скоро она вернется домой, и ты увидишь,
как она прекрасно адаптировалась к микрогравитации на планетах с малым периодом обращения!..
…
— Линда, моя двоюродная сестра?
— Сейчас ее называют госпожа Линда. — Будучи студенткой
на факультете этикобиологических исследований, Линда когдато жила вместе с Байсезой и Майрой в одной квартире. Это было
до солнечной бури. — Главная мысль в том, что задолго до Колумба, еще в каменном веке, первые жители континента уничтожили здесь всех крупных млекопитающих. Так что здешняя
фауна полна пробелов, а эволюционное древо просто не имело
времени восстановиться в полном объеме. — Кажется, это сказал
Торо: «Здешняя симфония такова, что в ней отсутствуют многие
части». Линда постоянно его цитирует. Когда испанцы привезли
сюда лошадей, то их популяция размножилась здесь взрывообразно. А в чем причина? В том, что современные лошади здесь
эволюционировали…
В новейших «Джефферсон-парках» прилагаются сознательные усилия по восстановлению экологических цепочек, какими
они были в конце последнего ледникового периода. Для этого
сюда завозятся виды, считающиеся близкими эквивалентами
утраченных.
Байсеза согласно покивала.
— Например, завозятся африканские и азиатские слоны туда,
где раньше жили мамонты и мастодонты, — сказала она.
— Да, а верблюды туда, где раньше жили их далекие предки,
камелиды. А также многие виды лошадей, чтобы умножить видовое разнообразие этих животных. Сюда входят даже зебры,
надо полагать. А вместо гигантских наземных ленивцев завозятся
носороги и прочие травоядные той же массы и диеты.
— И в качестве кульминационной точки всей этой работы
сюда завозят львов, — предположила Байсеза.
— Да, — согласилась Майра. — За морем тоже имеются парки.
В Британии, например, половина Шотландии отдана под восстановление местного дубового леса.
Байсеза понаблюдала за надменно вышагивающими верблюдами.
— Зрелище терапевтическое, — сказала она. — Правда, здесь
приходится много времени уделять медицинским процедурам.
Кажется, я проснулась только для того чтобы обнаружить, что
мы все еще живем в необустроенном после катастрофы мире.
— Да, — снова согласилась Майра. — И не все, что делается
человечеством после катастрофы, столь же позитивно, как учреждение парков плейстоцена.
Майра сумрачно помолчала.
— Мам, — продолжала она через некоторое время, — люди
многого не знают о солнечной буре. Прежде всего, не знают правды. Даже название «Перворожденные» так и не стало никогда
широко известным. Сегодня никто не допускает даже намека на
то, что солнечная буря была чьим-то умышленным действием.
Считалось, что ее причиной стало внедрение одного из спутников Юпитера в оболочку Солнца.
…
— Меня позвал с собой один из космиков. И посоветовал
тебя разбудить.
— С какой стати?
— Что-то должно произойти.
От этих простых слов Байсезу пронзило холодом. Она посмотрела в окно и увидела какие-то блуждающие огни. По небу летела яркая точка спутника.
— Майра… Что это? — спросила она. — Похоже на допотопный спутник, только в окружении космических зеркал.
— А, это «Аполлон-9», или его реплика. Этот корабль летает
уже лет сто. Правительство заново восстанавливает все классические программы. Восстанавливает память о тех временах, которые были до солнечной бури.
Консервация и восстановление памятников. Цепляние за прошлое. Создавалось впечатление, что мир до сих пор находится
в шоке.
— Хорошо, — сказала Байсеза. — Что ты от меня хочешь?
— Когда ты поправишься, мам, собирайся. Мы улетаем.
— Куда?
Майра улыбнулась немного принужденно.
— С Земли
|
