|
Деревня лежала в излучине реки, похожая на кусок черного угля, с трех сторон
окруженная переливающейся серебристой сине-зеленой лентой. В последние годы деревня начала разрастаться в единственно возможном направлении.
Точнее, не совсем.
Несколько домов, построенных очень смелыми — или очень глупыми — людьми, частично выдавались в реку, стоя на сваях, как изнемогающие от жары жирные аисты с множеством ног или как каменные ласточкины гнезда, прилепившиеся под изгибом разрушенного моста. Раньше у нее было название, у этой когда-то гордой, богатой, а теперь сожженной деревни, вернее даже несколько названий: некоторые называли ее Либари, словом из языка аборигенов, живших здесь до того, как пришли поселенцы, и значения которого никто не знал. Другие — позднее — окрестили ее Зеленым Лугом. Это название абсолютно не подходило, но звучало красиво. Оба названия были утрачены, когда здесь, на реке, люди открыли силу, которую нес в себе большой серебристый поток, и использовали ее. Тогда крытые соломой хижины уступили место тяжелым, каменным домам с черными шиферными крышами, над которыми огромные дымящиеся трубы выдавали тайны, дремавшие под ними. И деревня стала городом.
Когда жители Либари — или Зеленого Луга — начали делать железо, город стал слишком безобразным для такого благозвучного названия, как Либари или даже Зеленый Луг, во всяком случае, зелеными вскоре стали сточные воды, стекавшие в реку из домов, недавно оборудованных канализацией. Это случилось потому, что их жители не только плавили железо и сталь, а постепенно и другие сплавы, но и ели, и пили, и вдыхали, — правда, не зная того, — много чего, что на самом деле должно было находиться в плавильных тиглях. Если они даже и знали, их это не заботило. Во всяком случае, они удивлялись тому, что старики в городе были уже не такими старыми, как раньше, и появилось больше болезней. Но город стал богатым, богатым и безобразным, он все рос и скоро получил новое название. Теперь его часто называли Стальной Деревней, и жители приняли это название, хоть и ненадолго.
Его сожгли.
Вместе с городом.
За одну-единственную ночь, наполненную бьющими воздух черными крыльями, пронзительными криками и огнем, который дождем сыпался с неба и был тысячекратно жарче пламени в горнах внизу, на земле. Город обуглился, превратился в пепел, пыль и горячую грязь, которую уносила река. Труд трех поколений пропал за одну ночь. Большие параллелепипеды коричневатого от ржавчины чугуна расплавились в последний раз, так что теперь на больших участках развалин города они образовали погребальный саван из пористых шлаков. Надежды и мечты о богатстве и могуществе испарились, как и люди, мечтавшие о них, и золото, на которое щедро обменивали отточенную сталь, расплавилось в руках своих владельцев и каплями стекло на землю, как сверкающие слезы.
Вот так Стальная Деревня, которую раньше называли Зеленым Лугом и еще раньше Либари, а завтра, быть может, назовут Сгоревшим Городом, нашла свой конец, закономерно последовавший за ее коротким расцветом.
Уничтожение было полным. Черный божественный кулак, обрушившийся на город ночью, оставил на земле раскаленные добела шрамы. Треть города, примыкавшая к излучине реки, была разрушена полностью. Разрушена, сожжена и стерта в порошок — возможно, это происходило в обратной последовательности. Она напоминала расплющенные внутренности вулкана. Там, где расплавленный железный покров был разорван и виднелась голая земля, она была черна и блестела, превратившись в стекло.
Вторая треть города выглядела, пожалуй, еще ужасней, поскольку здесь опустошение было не столь полным. Там, где разрушение было настолько сильным, что скрывало собственные следы, не осталось ничего, чего можно было испугаться.
Здесь же было чего пугаться. Несколько стен устояли под огненной бурей; то тут, то там виднелись балки, торчащие из черной трясины, как пальцы утопающего; угловые столбы и перекрытия сарая, рассчитанные на вес железных болванок, выдержали всепожирающий огонь, уничтоживший крышу и стены. Казалось злой насмешкой то, что на крыше еще стояла дымовая труба, снаружи такая же черная, как и внутри. Черное нечто напоминало скорчившегося человека, закрывшего руками голову, но целиком покрытого железом, являя собой ужасную скульптуру.
В последней трети города стояли руины, покрытые серой пылью и пеплом. Кое-где еще горело, местами из горячей золы торчали кости. Город со стороны суши принял на себя сильнейшую ярость огненной бури, которую принесли низко несущиеся чудовища.
Здесь огонь был просто огнем, а не адским жаром, который испарял железо и расплавлял сталь. Жители этой части города, которые были самыми богатыми и уважаемыми гражданами Стальной Деревни, успели осознать, что злая судьба оказалась к ним особенно жестокой. Они слышали шум огромных черных крыльев, видели пламя и слышали вопли, а вскоре вопить стали и они сами. Преграда из домов, остановившая волну огня и смерти, уготовила им более мучительный конец. Они видели приближение своей смерти. Некоторым даже хватило времени выбежать из своих домов и прыгнуть в реку в надежде на спасение в кипящем потоке. Сейчас, когда взошло солнце, их трупы были, наверно, уже на расстоянии нескольких миль отсюда.
Были и выжившие: в подвалах, в мертвых пространствах под почерневшими оконными проемами, позади огромных болванок из чугуна и стали. Некоторые из спасшихся даже могли звать кого-нибудь, кто взял бы нож и освободил их от мук. Но таких было не очень много.
Вот что увидела Талианна, когда на следующее утро вышла из леса и посмотрела вниз, на свой родной город.
Чья-то рука коснулась ее плеча. Она подняла глаза. Мгновение она цеплялась за безумную мысль, что это могла быть ее мать, которая, как и она, нашла в лесу укрытие и теперь пришла, чтобы сказать ей, что все в порядке и она жива. Но лицо, которое она увидела, было не худое, посеревшее от возраста и железной пыли лицо ее матери, — это было горестное лицо Гедельфи, обрамленное седыми волосами, с приставшей грязью, еловыми иглами и остатками болотной тины, в которую он провалился, когда выползал за ней из штольни.
Лишь его глаза были не слепыми глазами Гедельфи, которые потухли еще до того, как Талианна впервые увидела восход солнца, а глазами ее матери, темными и большими, окруженными крошечными морщинками, появившимися оттого, что она любила смеяться. Но только на мгновение. Потом они снова превратились в белые, матовые шары, блестевшие на лице Гедельфи. И когда Талианна повернула голову и посмотрела на его руку в шрамах, тяжело лежавшую на ее плече, она увидела у него под ногтями кровь.
— Поплачь, дитя, — сказал старик. Это звучало как голос ее матери, но выговор был внятным, очень четким, таким, как у Гедельфи. — Поплачь, — сказал он еще раз. — Это тебе поможет.
Талианна не плакала.
Но через некоторое время она послушно повернулась, следуя мягкому нажиму его руки, и пошла рядом с ним вниз по склону, по лугу, покрытому пеплом, направляясь к вплавленной в землю границе города. Так они и шли — слепой старик и ребенок, ведущий его.
Но в тот момент ребенок, как и слепой, еще не видел ужасов, поджидавших их впереди.
Девочка видела лишь крылья драконов, хлеставших ночь.
2
Пепел был еще теплым, а земля под ним такой горячей, что девочка ощущала это через тонкие подошвы сандалий. Ее шаги поднимали маленькие серые облачка пыли — это было похоже на крошечные взрывы, а в воздухе висел запах, который девочка никогда в жизни не позабудет.
Она обошла вокруг самой разрушенной части города не из боязни или внутреннего трепета, а просто из практических соображений: шедший рядом с ней старик мог поскользнуться и пораниться на земле, застывшей в зеркальное стекло и покрытой пеплом. Теперь они достигли реки. Вода в ней была теплой. От ее поверхности поднимался серый пар и касался лица девочки с неприятной клейкостью паутины. То тут, то там под поверхностью воды, казалось, сохранились небольшие очаги жара, потому что в некоторых местах вода прямо-таки кипела. На волнах качалась черная слизь. Иногда течение приносило бесформенные темные обломки, а время от времени и что-то довольно большое, что она не могла и не хотела распознавать.
— Где мы?
Голос Гедельфи дрожал. Он был таким же хрупким, как и тонкая корка, по которой они шли, и готов был в любой момент сорваться. Рука, лежавшая на плече Талианны, не шевелилась, но ее хватка была почти болезненной, а не легкой и дружеской, непривычной для нее.
С тех пор как она стала думать и ходить, ее задачей было водить слепого старика, и прикосновение его потрескавшейся кожи было настолько ей знакомо, как будто его рука была частью ее самой. Но его хватка всегда была мягкой и какой-то благодарной, поскольку девочка оберегала его от повреждений и заменяла ему глаза, которых он лишился. Сейчас он крепко вцепился в нее, с отчаянной силой человека, знавшего, что он упадет в пропасть, если выпустит свою опору. Ей было больно.
— Где мы, Талианна? — спросил Гедельфи еще раз, не дождавшись ответа.
— У реки, — быстро сказала она. — Возле… — она запнулась, нервно провела языком по губам, которые оказались потрескавшимися и горели, а теперь стали болеть, и начала снова: — На месте, где стояла прачечная.
— Она разрушена?
Талианна покачала головой. При этом ее волосы скользили по тыльной стороне руки старика, так что он почувствовал это движение.
— Нет, — сказала девочка. — Она исчезла.
— Исчезла. — Гедельфи повторил это слово со странным причмокиванием, как иногда говорят старики. Пожалуй, было похоже, что он пробует его на вкус. — Исчезла.
Талианна кивнула. Прачечная, построенная на тонких опорах, наполовину висела над рекой, так что женщины могли становиться на колени на пол, в котором были отверстия, и стирать свое белье. Это было одно из немногих строений Стальной Деревни, сделанное не из камня, и поэтому от него не осталось даже развалин. На теплой золе на берегу еще был виден контур прачечной, а чуть ниже пенящихся волн стояли осевшие остатки ее опор. И больше ничего. Видимо, огненный шторм превратил ее в пыль. Может быть, он поднял ее целиком, как сухой лист, и разорвал в воздухе. Может быть, она рухнула в реку, и ее унесло течением. Это не имело значения.
Поначалу Талианна не поняла, почему ее так заинтересовала судьба этой ничтожной дощатой хибары, потом до нее дошло, что в ее сознании было что-то не дававшее ей задуматься о том, что случилось с остальным городом. Если бы она была одна, дойдя до этого места, она повернула бы обратно и ушла бы из города.
Но она была не одна. С ней был Гедельфи, чьими глазами она была, а позади она слышала шаги и голоса других людей, постепенно спускавшихся с холма. Считая слепого и ее, их было одиннадцать человек, спрятавшихся в шахтном стволе заброшенного рудника, когда начался огненный дождь, одиннадцать из более чем трех тысяч. Жалкая кучка потерянных людей, к которым не подошло бы даже слово «выжившие». «Выжить» означает «продолжать жить», а продолжение жизни, наверно, означало надежду и новое начало или хотя бы попытку начала. Ничего этого им не осталось. Они были живы, и все.
Снова Талианна удивилась сама себе, мыслям, вдруг возникшим в ее голове. Еще несколько часов назад это не могло бы прийти ей в голову. И с той же странной ясностью, с какой она поняла это сейчас, она вдруг осознала, что в бесконечную черную огненную ночь, прячась в чреве земли, она потеряла больше чем свою родину и свою семью. Летучая смерть пощадила ее, но огонь что-то и отобрал, чего у нее еще даже не было или было недостаточно, и чего у нее больше не будет.
Ей по-прежнему было десять лет, она была все той же — слишком худой и иногда немного неловкой в движениях и манере говорить, но ребенком она больше не была. Она подумала о своем отце и о своей матери, о Розаро, своем брате, который был старше ее на десять лет, о своем доме, который был не самым роскошным в городе, но и вовсе не самым маленьким, о своих друзьях, о товарищах по детским играм — и не почувствовала ничего.
Она в испуге поняла, что лишилась способности скорбеть. Вид оскверненного города наполнил ее ужасом, но это был страх, вызванный скорее удивлением, что такое полное разрушение вообще было возможно.
Поднялся ветер и принес через реку серую пыль. Талианна закашлялась, подняла левую руку к лицу и прикрыла ею глаза. Таким образом она смогла защититься от пыли, но не от запаха гари и не от жуткой липкой жары. Ее вдруг затошнило.
— Как… это выглядит? — спросил, запинаясь, Гедельфи. — Скажи мне, Талианна.
Талианна повиновалась. Медленно, но без запинки, произнося слова удивительно четко, твердо, она описала слепому то, что видела, каждую мельчайшую подробность: толстый, по щиколотку, слой пыли и пепла на земле; сгоревшие каменные стены, на которых жара выжгла странные узоры; пустые окна и двери, глядевшие на них как выжженные глазницы; улицы, заваленные бесформенно оплавившимися предметами; воду в реке, которая сейчас была черной, бурлила и несла на себе ужасный груз; и мост, ведущий через реку, как вытянутая рука, на удивление почти не поврежденный до места, где он был разбит, с надломленными несущими балками и распорками, похожими на сломанные пальцы, хватающие пустоту.
Гедельфи слушал молча. Даже дыхание его не участилось, когда Талианна рассказывала ему неописуемые ужасы, все, что она видела, ясно и точно подбирая слова, как взрослая, и с ужасающими подробностями, как десятилетний ребенок.
Лишь когда она закончила и замолчала, рука слепого отпустила ее плечо, и она, как делала это всегда, не чувствуя прикосновения Гедельфи, повернулась и взглянула на него.
Она испугалась. Лицо Гедельфи не выражало ничего, но это было такое самообладание, за которым скрывался настоящий ужас. Руки Гедельфи слегка дрожали. Он сразу показался ей старым, бесконечно старым. Его никогда не спрашивали, сколько ему лет — наверно, ему было семьдесят лет, а может, восемьдесят или больше. В первый раз Талианна осознала, насколько он стар.
— Все так ужасно? — пробормотал он.
Она кивнула. Затем, сообразив, что он не почувствовал этого движения, поскольку его рука не лежала на ее плече, она сказала:
— Да. Ничего не осталось. Город стерт с лица земли.
Гедельфи содрогнулся. Из всех оставшихся он первым узнал, насколько всеобъемлющей была катастрофа, обрушившаяся на город. Потому что пока остальные, дрожа и вопя от страха, лежали во тьме шахты и ощущали только глухие раскаты грома и сотрясение земли и время от времени слышали звуки, хотя и ужасные, но не имевшие реального значения, его обостренное восприятие четко обрисовало ему, что в действительности произошло.
А потом, с некоторым опозданием, Талианна поняла, что именно она была причиной, заставившей Гедельфи содрогнуться.
— Что это, Талианна? — спросил он. — Что с тобой происходит?
— Я… не понимаю, — ответила Талианна. — Что ты имеешь в виду?
Гедельфи ответил не сразу. Он долго молчал, но на его лице оставалось выражение ужаса, когда он продолжил:
— Что-то в твоем голосе, дитя. То, чего не было еще час назад. Это меня пугает.
— Мои родители мертвы, — напомнила Талианна. — Мой дом сожжен, мой город разрушен, и почти все, кого я знала, убиты. — Ее голос вдруг задрожал от гнева, но то был холодный, даже ледяной гнев, от которого она сама содрогнулась. — Кто-то пришел сюда и убил всех этих людей и уничтожил все, что они построили, и… — Ее голос сорвался — не от боли, а просто потому, что ей не хватало слов высказаться так четко, как она хотела. Она глубоко вдохнула.
Гедельфи покачал головой. Его темные глаза были широко открыты и смотрели ей прямо в лицо, как будто он мог ее видеть.
— Дети так не говорят, — сказал он очень тихо, но уверенно.
И вдруг Талианна расплакалась: громко, судорожно и с такой силой, что у нее заболела шея и подкосились ноги. Она упала на колени, закрыла лицо руками и безудержно зарыдала. Она не знала почему, так как она по-прежнему не чувствовала ни боли, ни скорби, но слез сдержать не могла. И по той же, вроде бы несуществующей причине, из-за которой она и плакала, сейчас она все же испытала облегчение. Хотя и совсем небольшое.
Гедельфи опустился рядом с ней на корточки, протянул руку, ища опору, а другую мягко положил ей на плечо, как он обычно это делал, даже когда не пытался ее утешить. Ее слезы уже иссякли, но она продолжала сидеть так, и снова, не зная почему, она повернулась, бросилась старику на грудь и изо всех сил прижалась к нему.
— Почему они сделали это? — прошептала она.
Рука Гедельфи коснулась ее волос, бережно погладила девочку по голове и снова опустилась на ее плечо.
— Я не знаю, дитя мое, — сказал он наконец. — Иногда что-то случается по причинам, которых мы не понимаем, а иногда вовсе без причины.
— Но это было так бессмысленно! — запротестовала Талианна.
— Ничто не бывает бессмысленным, — возразил старик. Он улыбнулся, вернее, всего лишь скривил губы, что с таким же успехом могло быть выражением боли. Или ярости.
— Знаешь, Талианна, — продолжил он, — если бы я был сейчас на десять лет моложе и считал бы себя мудрым и опытным, то я рассказал бы тебе кучу вещей, которых ты бы не поняла. Я мог бы посоветовать тебе не отчаиваться и быть сильной, мог напомнить, что ты жива, молода и у тебя есть все шансы быть еще счастливой.
Он сделал небольшую паузу. Талианна зарылась головой в складки его поношенной одежды и посмотрела на него снизу вверх.
— Я не буду говорить ничего такого, — продолжал Гедельфи. — Это было бы неправдой, понимаешь? Если ты чувствуешь скорбь, то скорби, и если ты в отчаянии, то не борись с ним.
Тыльной стороной руки Талианна стерла с лица слезы. У нее текло из носу. Она подняла голову, нащупала краешек своего платья и громко высморкалась.
— Бессмысленно с этим бороться, — продолжил Гедельфи после еще одной, долгой, паузы, как будто ему понадобилось время, чтобы подобрать слова, а может быть, и собраться с силами. — Знаешь, это судьба. Она ужасна и несправедлива и может казаться тебе бессмысленной, но так происходило сотни тысяч раз с тех пор, как появились люди, и случится еще сотни тысяч раз, пока существует человечество.
Талианна не поняла, о чем говорил Гедельфи. Мгновение она раздумывала, не скрыт ли в его словах какой-то смысл, который она сразу не уловила. Но Гедельфи, наверно, был просто стар и болтал чепуху, как иногда болтают старики, причем убедительно, как они это умеют. И все-таки она спросила:
— Почему же тогда так больно, Гедельфи?
— Потому что в такие моменты мы понимаем, что ранимы, — ответил слепой. — Знаешь, дитя, это так просто, что, может быть, как раз поэтому многие никогда так и не поймут. Мир полон несчастья, но поскольку он велик, и горя так много, — Гедельфи пронзительно рассмеялся, — б???ольшая часть несчастья случается с другими. И это придает нам силы.
— Силы? Как это?
Гедельфи кивнул.
— Потому что это случается с другими, а не с тобой. Ты чувствуешь себя в безопасности, потому что ты продолжаешь жить, тогда как рядом с тобой другой тонет в болоте. Твой дом не может сгореть, потому что молния ударила в дом соседа, а ты уверен, что заговорен даже от ран, потому что не на тебя, а на твоего брата напали волки и растерзали его. Конечно, — тихо добавил он, невесело рассмеявшись, — ты точно знаешь, что это неправда, ведь у тебя есть разум, и ты можешь сосчитать на пальцах, что когда-нибудь очередь дойдет и до тебя. И все равно ты в это не веришь, пока несчастье не случится с тобой. — Он вздохнул. — Вот отчего больно, дитя. Это не любовь, когда женщины плачут на могилах своих убитых мужей. Это страх. Страх и гнев, потому что у них что-то забрали. Ты оплакиваешь этот город, своих родителей и друзей, и ты думаешь, что это скорбь, и пока ты хочешь так думать, думай. Но это неправда. Ты плачешь потому, что их у тебя забрали. Потому что у тебя забрали то, что принадлежало одной тебе, и никому другому.
— Я любила своих родителей, — решительно возразила Талианна.
Но Гедельфи снова только покачал головой.
— В этом нет ничего похожего на любовь, — сказал он тихо. — Есть только эгоизм. Ты можешь пожертвовать собой ради человека, которого любишь, многие так и поступают. Но на самом деле ты так делаешь только для того, чтобы защитить свою собственность.
Гедельфи не стал продолжать, а повернул голову и устремил свой потухший взор вверх по течению реки, а Талианна очень долго думала о том, что ей сказал старик. Она не считала себя вправе судить, был ли он мудр или просто слишком стар, но его слова что-то затронули в ней, и она, пожалуй, неожиданно испугалась его.
Талианна была сбита с толку. Она ощущала себя такой беспомощной и одинокой, какой только могла быть десятилетняя девочка, мир которой несколько часов тому назад сгорел — в прямом смысле этого слова. И она спрашивала себя, стоит ли доживать до таких лет, если это был опыт, накопленный за длившуюся восемьдесят лет жизнь. Несмотря ни на что, она прильнула еще теснее к груди Гедельфи, ведь вопреки всему она оставалась десятилетней девочкой, которую ничто не могло утешить так, как близость взрослого.
— Ты видела, с какой стороны они появились? — спросил вдруг Гедельфи.
Талианна кивнула.
— С севера, — ответила она.
— С севера, — повторил Гедельфи, как будто это было подтверждением чего-то, что он давно знал. — Сколько их было?
Талианна покачала головой.
— Не знаю… Десять, может, двенадцать. Я не знаю. Было слишком темно. Я… плохо рассмотрела. Только тени, а потом вспыхнул огонь.
Ее голос сорвался. Вопрос Гедельфи и ее ответ снова вызвали у нее перед глазами картины ужасных событий, но лишь небольшую часть происходящего ей удалось рассмотреть: летящие гиганты с непостижимой легкостью низко скользили над цепочкой холмов, раскинув крылья широко и неподвижно, как невероятно огромные стрижи. Потом — чудовищные удары и шуршание, и, наконец, огонь, огонь, огонь везде. И опаляющая молния, чуть не ударившая в нее, в безумном зигзаге мчавшаяся к ней, оставляя на опушке леса след на добела оплавленной земле, прежде чем остановиться за десять шагов до нее. Она была такой горячей, что ее знойное дыхание опалило Талианне ресницы и брови.
— Больше ты ничего не видела? — спросил Гедельфи.
Она видела что-то, и, хотя воспоминание вызывало у нее ужас, которого не было при виде изуродованного города, она еще раз усилием воли воссоздавала эту картину перед глазами. Это не было нужно для ответа на вопрос Гедельфи и только причиняло боль. Но почему-то так полагалось.
— Там были… всадники на драконах, — ответила она.
— Всадники, — повторил Гедельфи. В его голосе не было и следа удивления или недоверия. — Ты уверена?
— Да, уверена, — сказала Талианна.
— Так все-таки… — пробормотал Гедельфи. Талианна не поняла, что он хотел этим сказать, но в его голосе было что-то такое, от чего ее охватил озноб. Он сделал громкий вдох. — Никому не говори, Талианна, — тихо продолжил он. — Слышишь? Никому. Что бы ни случилось. Лучше забудь об этом. Но только не для себя.
Кивок, которым Талианна ответила, выслушав его совет, частично не был согласием. Половину просьбы Гедельфи она постарается выполнить. Вторую нет. Никогда.
3
Естественно, боль все же пришла, потом. С каждой секундой она становилась чуточку сильней, но одновременно — и одно никак не влияло на другое — увеличивалась и оглушающая пустота у нее внутри. День прошел, но потом она даже не могла точно сказать как: часы, когда она с остановившимся взглядом неподвижно сидела у реки, уставившись в пустоту, сменялись часами, полными безудержно текущих слез и мучительных рыданий и стонов. Гедельфи все время сидел возле нее, и, хотя тонкий злобный голос нашептывал ей, что у беспомощного слепого просто не было выбора, она внушила себе, что старик остался, чтобы утешать ее.
Стемнело, и вскоре недалеко от них загорелся костер. Треск пламени странным образом заставил ее очнуться от глухой скорби. Хотя этот звук должен был вызвать в ней ужас и новую панику, он навеял ей лишь мысли о тепле и безопасности.
Она встала, осторожно взяла Гедельфи за руку и помогла старику подняться. Этот рискованный маневр был не так прост, потому что старые ноги Гедельфи одеревенели от многочасового сидения. Талианна была уверена, что движения причиняли старику сильную боль, но он безропотно поднялся и последовал за ней, когда она направилась к костру, перед которым виднелось несколько теней.
Было очень тихо. Потрескивание горящих поленьев казалось до странности нереальным звуком, как будто он был единственным в мире тишины. Никто не произнес и слова, даже когда Талианна и Гедельфи подошли и молча сели в круг изнуренных фигур. В течение дня все они по-своему реагировали на то невообразимое, что обрушилось на них: одни плачем и стенаниями, другие проклятиями, кто-то тем и другим, а одна женщина, имени которой Талианна не знала, часами блуждала, спотыкаясь, по обуглившимся руинам и выкрикивала имя своего мужа, пока кто-то из них, ударив женщину по лицу, заставил ее замолкнуть. Но сейчас все они погрузились в гнетущее молчание.
Талианна с каким-то безучастным ужасом отметила, что выживших по-прежнему было одиннадцать, и она сразу поняла, что их не станет больше. Остальные, бежавшие в слепом ужасе из города в шахты на той стороне реки, больше не вернутся. Вероятно, смерть настигла их даже в укрытиях, расположенных на глубине ста метров под землей.
Вероятно? Ей-богу, она видела столб пламени, который поднимался из горы, как из центра извергающего лаву вулкана!
С наступлением вечера от реки потянуло прохладой, и Талианна подвинулась поближе к огню. Ей почему-то пришло в голову, что сегодня был праздник, вообще самый большой праздник Стальной Деревни, и что они, случись все иначе, тоже сидели бы сейчас у костра, но не одиннадцать человек, а три тысячи, и не онемев от ужаса и боли, а веселясь, и многие из взрослых, разгулявшись, были бы пьяны.
Девочка спрашивала себя: может, это была странная ирония судьбы — то, что в этот день ее жизнь была спасена, ее и других. Если бы она, Гедельфи и еще девять мужчин и женщин незадолго до наступления темноты второй раз не пошли бы в лес, чтобы насобирать сумеречных грибов для большого пира на следующий день, они тоже были бы сейчас мертвы. И совершенно неожиданно она поняла, что это не было случайностью.
Стальная Деревня была огромным городом, по крайней мере, в представлении такого десятилетнего ребенка, как Талианна. За целый год это был, пожалуй, один-единственный вечер, когда все жители города сидели по домам, оставив свою работу в рудниках или на реке, свои поля и костры для выжигания угля в лесу, и вместе готовились к празднику середины лета.
«Ну да, — с горечью подумала она. — Они, эти мрачные существа на своих огромных тварях, точно знали, что надо прилететь именно этим вечером».
Женщина, сидевшая справа от Талианны, пошевелилась. Она подняла голову, взглянула на Талианну и Гедельфи и провела рукой по глазам. Она выглядела так, будто неожиданно очнулась от очень глубокого сна.
— Они все мертвы, — пробормотала она. Потом улыбнулась, и ее глаза сверкнули как у безумной. — В живых никого нет. Все мертвы.
Теперь Талианна узнала ее — это была та женщина, которую ударили, потому что она ни один час выкрикивала имя своего мужа. Сейчас ее слезы иссякли. В ее голосе звучало удивление и легкое раздражение.
— Они сами виноваты, правда? Они же знали, разве нет?
Вопрос не был обращен к кому-то конкретно, и никто не ответил. Несмотря на это, женщина вдруг выпрямилась, огляделась вокруг, лихорадочно двигаясь, и еще раз спросила:
— Они же знали, не так ли?
— Прикуси наконец язык, баба, — проворчал мужчина, однажды уже заставивший ее замолчать.
Талианна не помнила его имени, но она знала его: в городе с тремя тысячами жителей едва ли был кто-то, кого бы она не знала. Он был торговцем и имел прекрасный дом на нижнем конце улицы, там, где сейчас землю покрывал лишь пористый черный океан железа. Талианна вспомнила, что он всегда был с ней очень приветлив, и она испытывала к нему расположение, как можно испытывать расположение к человеку, которого знаешь только в лицо. Он был очень высоким, почти двухметрового роста, с руками кузнеца и мягким голосом священника. Сейчас его голос звучал хрипло, а его руки были черными и окровавленными из-за копания в развалинах. Он сидел, сжавшись, как будто черный маг превратил его в большого горбатого гнома.
— А ведь она права, — тихо сказал Гедельфи. — И тебе это известно. Мы все знали.
Мужчина гневно сжал кулаки и бросил на Гедельфи угрожающий взгляд, которого старик, естественно, видеть не мог.
— Замолчи! — грозно сказал мужчина. — Не могу больше слышать ваше нытье!
Гедельфи замолчал. Хотя он не мог видеть угрожающего жеста великана, он ясно слышал истерические нотки в его голосе. Однако женщина не замолчала, а, напротив, стала тихо и очень пронзительно хихикать.
— Мы все это знали, Аро, — сказала она, и теперь Талианна вспомнила, что именно это имя она выкрикивала. Она не отвечала на слова великана, а говорила со своим мертвым мужем. — Это наказание богов. Наши родители рассказали нам, так же как их родители рассказали им. Старики знали, что это произойдет.
— Знали! — Великан сплюнул в огонь. — Глупая болтовня. Боги! Ха! Это были…
— Они знали, — упорствовала женщина. — И мы тоже. Они ждали, потому что их терпение велико, но теперь они пришли и покарали нас.
— Если ты сейчас же не заткнешься, я тебя покараю, глупая баба, — сказал великан. Но его гнев иссяк. Он сказал это так, что стало ясно: он не исполнит свою угрозу.
Талианна слушала странную беседу с любопытством и замешательством. Каким-то образом она чувствовала, что слова женщины не просто бормотание сумасшедшей — они были правдой, о которой до сих пор она сама ничего не знала.
«Боги? — подумала Талианна. — О каких богах говорит женщина? Только в нашем городе была не одна дюжина богов, а во всем мире их насчитывались тысячи. Наверно, каждый человек, живущий на свете, имел личного бога».
Но боги не летают по небу верхом на огненных драконах.
4
Следующее утро застало ее стоящей на равнине из застывшего железа. С красными от усталости глазами, дрожа от слабости, с колотящимся сердцем, она смотрела на всадников, выезжавших из-за холма. В слабом свете солнца, лишь на треть поднявшегося над горизонтом, были видны их черные силуэты. Возможно, их было две, три дюжины или больше, они спускались с холма и при этом рассыпались в цепь широким фронтом.
Она была не одна, потому что все, в том числе и Гедельфи, и обезумевшая женщина, последовали за ней, услышав ее крик. Все поспешили навстречу мужчинам.
Талианна испугалась. Было невозможно стоять неподвижно, потому что земля под ногами была настолько горяча, что у Талианны болели подошвы. Под покровом застывшего железа, наверно, все еще сохранялся жар, как будто земля была ранена настолько глубоко, что кровоточила огнем. Что-то в этих всадниках внушало Талианне страх, и, взглянув на лица других горожан, она поняла, что такое чувство было не у нее одной.
Конечно, они ждали их — во всяком случае, таких мужчин, как они. Ужасающий огонь должны были увидеть, и люди отовсюду, скорее всего, спешили на помощь. В самом деле, многие ночью удивлялись, почему так долго не приходила помощь или не появлялись хотя бы любопытные, ведь ближайший город лежал на расстоянии половины дня езды верхом. Действительно, дорога оттуда в Стальную Деревню этой ночью была усеяна трупами тех, кто отправился на помощь. Но ни Талианна, ни кто-либо из остальных об этом не подозревали. Нет, они лишь чувствовали, что это необычные всадники. Но так должно было быть.
Их было очень много, и, когда они приблизились, Талианна увидела, что не все они были человеческими существами и далеко не все ехали верхом на лошадях. То, как они приближались к городу — широким фронтом и медленнее, чем можно было ожидать от тех, кто видел разрушенный город и горстку выживших, — вызвало у Талианны беспокойство, — скорее это напоминало наступающую армию, а не спасательный отряд.
Никто из горожан не тронулся с места, видя, как приближаются всадники. Примерно дюжина всадников подъехала к маленькой группе напуганных людей и остановилась в нескольких шагах от них, тогда как остальные широким кольцом с двух сторон начали окружать город. Лошади двигались по горячей земле неспокойно, и всадники старались твердо держать поводья. Воняло горелыми копытами.
С колотящимся сердцем Талианна смотрела на всадников. Все без исключения мужчины были рослыми, плотной комплекции, и она больше не сомневалась, что сюда прибыла армия, потому что одежда и оружие всадников были не как у простых путешественников, а как у воинов.
У большинства из них на поясе висели длинные мечи из бронзы или заточенного как бритва обсидиана, кое у кого — топоры или дубины, а у некоторых было оружие, какого раньше Талианна не видела. Хотя они были не в униформе, а их наскоро подобранная одежда представляла собой пеструю мешанину из меха, кожи и ткани, они походили друг на друга, но чем — этого нельзя было объяснить. Что-то было в их лицах, даже у тех трех не-людей, которые были среди всадников, объединяющее их всех.
Талианну знобило. Прибывшие внушали ей страх.
И такое чувство было не у нее одной, потому что и восемь взрослых, подошедших вместе с ней поприветствовать всадников, также молчали, как и она. Никто не произнес ни слова, способного облегчить их состояние, никто не расплакался и не поспешил навстречу мужчинам, чтобы обнять их, — все было не так, как ожидала Талианна. Одного вида дюжины вооруженных до зубов всадников было достаточно, чтобы понять, что перед ними враги.
Наконец один из чужаков нарушил молчание.
— Что здесь случилось? — спросил он.
Его голос резко контрастировал с покрытым шрамами лицом и мозолистыми руками. Он звучал очень мягко, несмотря на требовательный тон.
Никто не ответил. Всадник наморщил лоб, удивительно ловким движением соскочил со своей лошади и смерил долгим взглядом жалкую кучку дрожавших от страха горожан.
Теперь Талианна увидела, что он не так высок, как ей показалось в первый момент: видимо, он выглядел огромным из-за отороченных мехом лат и тяжелого шлема, который был на нем. Но он был очень сильным, и его жесты говорили о том, что этот человек привык отдавать приказы.
— Я спрашиваю, что здесь случилось? — строго повторил он.
— Мы… на нас напали, — ответил один из мужчин. — Они сожгли город и всех убили.
— Они? — Из-под кромки шлема появилась узкая морщина и врезалась между бровями воина. — Кто? Как тебя звать, парень, и где остальные?
— Меня… меня зовут Джоффри, господин, — пролепетал мужчина. Он был бледен от страха.
Воин пренебрежительно взмахнул рукой.
— Здесь нет господ, — сказал он грубо. — Мое имя Храбан. Мои воины и я, — он махнул рукой в сторону своих спутников, — мы наемники, движемся на восток. Мы слышали, что там для нас есть работа. Но эта часть страны ни с кем не ведет войну. Я должен это знать или нет? — Он поджал губы, как будто ожидая подтверждения своим словам, но Джоффри по-прежнему молчал. — Так кто на вас напал и где остальные?
— Мы не знаем, го… Храбан, — запинаясь, ответил Джоффри. — Они появились ночью, и… все произошло так быстро. Мы спрятались. — Последняя фраза звучала как извинение.
Храбан пристально посмотрел на него.
— Что с тобой, парень? — резко спросил он. — Мы увидели пожар и скакали, как черти, чтобы вам помочь, а вы нам лжете?
Его рука потянулась к поясу. Он был единственным из воинов, у кого не было оружия, но его жест был однозначен. И, по меньшей мере Талианне, именно из-за отсутствия оружия он казался намного опаснее, чем другие.
— Я не лгу, господин! — торопливо сказал Джоффри, но Храбан гневным жестом прервал его.
— Ты будешь мне рассказывать, что кто-то это здесь натворил и вы не видели — кто? — возмущенно произнес он, жестом указав на разрушенный город.
Джоффри испуганно опустил взгляд, и Храбан с гневным возгласом повернулся и обратился в женщине, стоявшей справа от Талианны.
— А ты? — тяжело вздохнул он. — Тебе тоже память отшибло?
— Нет, господин, — шепотом ответила женщина. — Но только вот…
— Это были драконы, — спокойно сказала Талианна.
Храбан сощурил глаза, наклонил голову набок, слегка улыбнулся и сразу же снова стал серьезным.
— Как ты сказала, дитя?
Чья-то рука легла на плечо Талианны, и кто-то произнес:
— Не слушай ее, Храбан. Она глупый ребенок. От страха у нее помутился разум.
— Сдается мне, она единственная среди вас, кто сохранил ясный рассудок, — рассердился Храбан. — Дайте ей сказать.
Он подошел к Талианне, опустился перед ней на корточки и положил руку ей на плечо. Его прикосновение напомнило ей прикосновение Гедельфи прошлым вечером. Хотя пальцы Храбана лишь слегка касались ее, она ощущала скрытую в них могучую силу. Напрасно искала она у себя внутри ощущение страха.
— Это были драконы, господин, — подтвердила она. — Я… я их видела очень четко. Они появились с севера и… и плевали огнем и все разрушили.
— Ну не все, — сказал Храбан, улыбнувшись. — Вы все-таки живы. Наверно, есть еще и другие. — Он снова улыбнулся, чуть наклонился и наконец встал. Воин резко повернулся и указал на одного из своих спутников. — Денон! Дай этому неблагодарному отродью еды и питья и позови лекаря. Пусть солдаты разобьют лагерь у реки. Немного выше по течению, понимаешь? Не дай бог, животные напьются отравленной воды.
Тот, к кому он обращался, кивнул, развернул лошадь и ускакал, тогда как два или три воина неторопливо спешились и стали отцеплять бурдюки от седельных ремней. Талианна преодолела остатки страха, который она еще испытывала перед этими людьми устрашающего вида, и жадно схватила протянутый ей бурдюк.
Она выпила очень много, потому что ее горло пересохло от многочасового плача. Едва утолив жесточайшую жажду, она почувствовала, как голодна. Но спросить о еде она не решалась, тем более что она слышала, как Храбан велел Денону принести им пищу.
— Подойди ко мне, дитя, — сказал Храбан, когда она утолила жажду и вернула бурдюк.
Он улыбнулся, произнеся эти слова, но Талианна медлила. Она нервно посмотрела на остальных. Им тоже дали воду, и они жадно пили. Но нервозность («Нет, страх!» — мысленно поправила она себя) по-прежнему читалась на их лицах.
— Я… ничего не знаю, — неуверенно произнесла она.
На короткое мгновение на лице Храбана возникло выражение, будто он вот-вот мог взорваться от бешенства, но потом он только вздохнул, покачал головой и отвернулся, коротко кивнув.
— Идем со мной, — сказал он.
Талианна повиновалась, правда, лишь после очень долгих колебаний. Они отошли на большое расстояние от всадников и горожан, и тогда Храбан остановился и повернулся к ней. Как и раньше, он присел на корточки, так что их лица оказались на одном уровне. Что-то блеснуло у него на шее в луче солнца, и Талианна, присмотревшись, увидела, что это был красный камень в форме кровавой слезы, оправленный в филигрань из золота, куда были вставлены кусочки нефрита.
Храбан заметил ее взгляд. Кончиками пальцев он поднял камень, насколько позволяла золотая цепочка, на которой он крепился.
— Тебе нравится? — спросил он.
Талианна кивнула.
— Я еще никогда не видела такой красоты, — призналась она.
— Он очень дорогой, — тихо сказал Храбан. Потом он опустил камень и взглянул на нее неожиданно серьезно. — А теперь рассказывай. И не бойся: хотя мы вам и не друзья, но хотим помочь. — Он заметил умоляющий взгляд, который Талианна бросила на остальных горожан, и наморщил лоб, явно рассердившись. — Только не думай, что я вас не понимаю, — сказал он. — Твои люди все потеряли, их чуть не убили. Было бы ненормально, если бы вы не испугались, увидев вдруг армию чужаков. Но я должен знать, что случилось. Нас не очень много, а те, кто уничтожил ваш город, могут вернуться. Ты ведь это понимаешь, не так ли?
Талианна кивнула.
— То… то действительно были драконы, — сказала она, запинаясь. — Я сказала правду, господин.
— Драконы. — Храбан мгновение помолчал. — Я об этом слышал. Но… большинство людей уверены, что они не существуют. Я много поездил по свету, но никогда ни одного не видел. И мои воины тоже.
— Но так было! — раздосадованно воскликнула Талианна. Она была потрясена тем, что Храбан ей явно не верил. — Я говорю правду!
— Драконы, — пробормотал Храбан еще раз, но теперь совсем с другой интонацией. Он окидывал взглядом равнину, покрытую расплавленным железом, и то, что осталось от города. Наконец он кивнул. — В это трудно поверить. Но я никогда не видел такого опустошения, как здесь. Никакое известное мне оружие не могло бы сделать ничего подобного. — Мгновение он смотрел на землю, а потом снова взглянул Талианне в глаза. — Как вам удалось выжить, раз все происходило очень быстро, если верить этому Джоффри? Кто-нибудь еще спасся?
— Никто, господин, — ответила Талианна, готовая расплакаться. — Мы были не здесь, а наверху, в лесу. — Она показала на лохматую стену черных елей, высившуюся над городом. — Завтра… вчера был праздник середины лета. Мы хотели насобирать сумеречных грибов для еды, а старый Гедельфи знает лучшие места, где их искать.
— А потом вы спрятались в лесу?
Талианна резко покачала головой.
— Не в лесу. Несколько человек попытались, но драконы их нашли. — Она снова показала на стену леса. Деревья тоже были изранены. Когда солнце полностью взошло, это стало хорошо видно. — Есть старая шахта.
— И она вас защитила?
Талианна кивнула.
— Тогда наверняка есть еще такие же шахты.
— Там, на другой стороне реки. — Талианна кивнула. — Много. Некоторые очень глубокие.
— Ты можешь мне их показать? — спросил Храбан и добавил: — Позже. Когда ты поешь и отдохнешь.
— Зачем вам все это знать, господин? — спросила Талианна.
Храбан улыбнулся.
— Ну если выжили вы, то почему не могли спастись и другие? Разве нельзя предположить, что они там, возможно, засыпаны, так что своими силами не могут выбраться? — Как бы отвечая на собственный вопрос, он покачал головой и вздохнул. — Ну посмотрим, — продолжал он. — Теперь не бойся, малышка. Мои воины и я здесь, и мы будем искать выживших. — Он встал. — Но сначала позаботимся о том, чтобы ты поела чего-нибудь сытного. И лекарь посмотрит твои руки. Пошли. — С этими словами он развернулся и двинулся к остальным, вскоре за ним последовала и Талианна.
5
Затем Храбан отвел ее к Гедельфи. Как и было обещано, несколько воинов принесли еду: сухой плоский хлеб и сушеное мясо, такое жесткое, что его можно было жевать, только разрезав на маленькие кусочки, а потом глотать целиком. Тем не менее, Талианне оно показалось самым вкусным из всего, что она когда-либо ела, ведь последний раз она принимала пищу один день и две ночи тому назад.
Остальные тоже жадно набросились на предложенную еду и даже выпили вина, которое им дали воины Храбана. Вообще недоверие к людям Храбана заметно уменьшилось, особенно когда наемники в полумиле выше по реке начали разбивать лагерь, а вскоре после этого подошел невысокий седоволосый человек, чтобы осмотреть раны горожан и дать им лекарство. За исключением Гедельфи, среди них не было никого, кто не был бы ранен, пусть и не тяжело. Но даже сломанный ноготь на пальце мог воспалиться и привести к потере руки, да и всего тела, если палец не обработать, как с улыбкой объяснил лекарь.
Пока он и два молчаливых воина из сопровождения Храбана заботились об оставшихся в живых горожанах, другие тоже не сидели без дела. Талианна видела, как воины рассыпались маленькими группами, чтобы осмотреть развалины, и даже зашли в лес, который девочка показала Храбану. Еще одна, более многочисленная группа, даже попыталась пройти по мосту, но мужчины быстро отказались от этого замысла, когда раскаленная конструкция стала угрожающе скрипеть уже под весом первого человека. Воины вернулись и снова скрылись в своем лагере, а немного позже Талианна услышала глухие размеренные удары молотков.
— Что это? — спросил Гедельфи.
Он поднял глаза, склонил голову набок и на мгновение прислушался. С тех пор как Талианна вернулась и доложила ему, что произошло, он не проронил ни слова. Если бы время от времени Гедельфи молча не шевелился или не чавкал во время еды, она бы начисто забыла, что он вообще еще существует.
Талианна внимательно посмотрела в сторону лагеря наемников, сощурила глаза в узкие щелочки и напрягла зрение. Она была вполне уверена.
— Они что-то строят, — пробормотала она. — Кажется, плот.
— Плот? Зачем?
— Чтобы перебраться через реку, старик.
Талианна испуганно вздрогнула и обернулась, услышав голос Храбана. Воин подошел так беззвучно, что она заметила его только в последний момент.
— Мост разрушен. Разве ты не видишь?
Гедельфи, в отличие от Талианны не проявивший даже следа страха или хотя бы удивления, нарочито медленно повернул голову и поднял глаза на Храбана. На лице наемника появилось выражение смущения, когда он увидел матовые глаза Гедельфи.
— Ты слеп, — буркнул он. — Я не знал. Я приказал своим людям переправиться через реку и на той стороне поискать в лесах тех, кто остался в живых. Возможно, есть раненые внизу, в шахтах, о которых рассказала девочка. — Он подсел к ним, наклонился к разложенным припасам и отрезал узкую полоску сушеного мяса, чтобы пожевать, но явно не потому, что был голоден.
— Как ты себя чувствуешь, дитя? — спросил он, снова обращаясь к Талианне. — Лучше?
Талианна кивнула.
— Спасибо. Эта… еда очень хорошая. Я была голодна.
Храбан рассмеялся, как будто она пошутила, поднял руку и взъерошил ей волосы.
— Можешь взять еще, если хочешь, — сказал он. — Возможно, это не так вкусно, как то, что вы привыкли есть, но дает сытость и силы.
Гедельфи обратил к Храбану свои потухшие глаза. Его руки стали теребить складки одежды.
— Это тот человек, о котором ты рассказывала, Талианна? — спросил он.
— Это я, — ответил Храбан вместо Талианны. — Что же она рассказала?
— Что пришли воины, которые хотят нам помочь, — ответил Гедельфи. — Но я знаю, кто вы на самом деле.
— Вот как? — Храбан все еще улыбался, но это была уже совсем другая улыбка. Что-то в ней погасло, зато добавилось другое, подстерегающее. — Ты это знаешь, старик? Кто же мы, по-твоему?
— Вы несете смерть, — серьезно сказал Гедельфи. — Я это знаю.
Храбан продолжал улыбаться, но сейчас он выглядел совсем измученным. Он не возразил слепому, но бросил быстрый взгляд на Талианну, и этот взгляд говорил: «Не обижайся на него: случившееся выше его сил». Вслух Храбан сказал:
— Сейчас мы только дадим вам еду и приведем нашего лекаря, старик. А потом мы увезем вас отсюда.
— Куда? — спросила Талианна.
Мысль о необходимости уехать испугала ее. С другой стороны, что ей тут делать? Все ее близкие мертвы, а они, десятилетняя девочка и слепой старик, ничего не смогли бы восстановить.
Храбан пожал плечами и бросил в костер недоеденный кусок мяса.
— Посмотрим, — сказал воин. — Отправиться туда, куда следуем мы, вы не можете, но где-нибудь мы вас устроим. В другом городе. — Он опять пожал плечами, потом встал, вытер руки о край своей накидки из медвежьей шкуры и бросил испытующий взгляд на Талианну. — Хочешь осмотреть наш лагерь?
Талианна определенно хотела. После того как она избавилась от страха, некоторые необычные фигуры из сопровождения Храбана сразу же пробудили ее любопытство. Но она медлила с кивком.
— Иди спокойно, Талианна, — сказал Гедельфи, правильно истолковавший ее молчание. — Здесь я в безопасности. И другие пока тоже здесь.
Талианна вскочила и засеменила рядом с Храбаном. Она даже позволила ему взять ее за руку и вести рядом с собой, хотя в обычных условиях такое обращение она сочла бы слишком ребяческим.
— Кто этот старик? — осведомился Храбан, пока они шли вдоль берега к лагерю. — Твой дед?
Талианна ответила отрицательно:
— Он не родственник, — сказала она. — Мы с ним… — Какое-то мгновение она искала нужное слово, но так и не нашла. — Он слепой, вы поняли? — наконец снова попыталась она что-то объяснить. — И я у него поводырь. Я говорю ему, что вижу, а он за это рассказывает мне истории. Иногда, — добавила она.
На самом деле это было, наверно, с год тому назад, если не больше, когда Гедельфи последний раз поведал ей историю. Ей нравились его истории, даже несмотря на то что они большей частью были грустными и с плохим концом. Раньше дети и даже некоторые взрослые любили Гедельфи за его истории. Но с некоторых пор он перестал их рассказывать. Когда Талианна хорошенько поразмыслила, она поняла, что это было еще не все. Гедельфи вообще стал странным в последние месяцы. «Возможно, — подумала она, — он постепенно действительно стал стареть».
— Что он имел в виду, сказав, что мы несем смерть? — спросил Храбан.
Талианна лишь беспомощно пожала плечами.
— Я не знаю. Может быть, это от старости.
Храбан рассмеялся.
— Ну да, — согласился он. — И старики часто болтают чушь, так? Но некоторые утверждают, что именно старики говорят правду. — Он снова засмеялся, но вдруг остановился и показал на почерневший скелет дома, который наклонился настолько, что давно должен был бы обрушиться в реку. Обращенная к ним стена дома обвалилась, так что можно было видеть его внутренности. Под обломками были четко видны мощный кузнечный горн и нагромождение наковален, кувалд и прочих инструментов. — Вы делали железо и сталь, не так ли?
Талианна кивнула.
— И всякие вещи из металла, — сказала она.
— Вы тоже? — Храбан увидел ее наморщенный в смущении лоб и уточнил свой вопрос: — Твои родные, я имею в виду. Твоя семья.
— Мы — нет. — Талианна резко покачала головой. — У моего отца… он был торговцем. Мы продавали фрукты, овощи, еще кое-что — все, что нужно, одним словом.
Странно: почему у нее было чувство, что она должна защищаться? Вопрос Храбана был явно не очень тактичным, если учесть, что не прошло и двух дней, как она потеряла семью. Но она никогда бы не поверила, что этот хоть и очень суровый, но ласковый человек желал ей зла.
***
6
Когда солнце поднялось выше, стало очень жарко, и неудивительно, ведь праздник середины лета, который должны были отмечать вчера, действительно приходился на самый жаркий день лета. Правда, и в этом природа лишь в редчайших случаях подчинялась созданному человеком календарю. Но по крайней мере, это было самое жаркое время года, и даже здесь, на севере, в полуденные часы люди едва ли решались покидать дома, и работа стояла, за исключением работы в рудниках, где всегда была ночь и всегда было тепло, но не жарко. Здесь, на поверхности, где не было никакой защиты от солнца, стало почти невыносимо находиться еще задолго до того, как солнце достигло наивысшей точки своего бесконечного путешествия. Талианна и другие горожане вернулись в тень развалин, хотя непосредственная близость покрытых копотью стен вызывала у них неприятные ощущения, которые были хуже настоящего страха.
Тем временем воины Храбана рассыпались по всей местности, продолжая искать переживших катастрофу. Менее чем через час был готов плот, три или четыре раза туда и обратно он пересек реку, так что теперь поиски могли продолжаться и на другом берегу, прежде всего в шахтах, где, как предполагал Храбан, все еще оставались засыпанные люди. Несколько жителей Стальной Деревни тоже участвовали в поисках, хотя Храбан не скрывал, что ему совсем это не нравилось.
Но поиски оказались безрезультатными. Мелкие группы, которые отправил Храбан, в течение дня вернулись одна за другой, и все они явились ни с чем. Талианна окончательно осознала, что оставшихся в живых больше не было. Истребление было насколько тотальным, настолько и бессмысленным, и все случилось слишком быстро. Она и остальные десять человек были обязаны жизнью случаю. Будь они на двадцать метров дальше от опушки леса, ближе к городу, они тоже были бы убиты.
***
— Кто пришел? — спросил вдруг Гедельфи.
Он поднял глаза, так точно посмотрел в сторону Храбана, как будто мог его видеть, вдруг повернул голову и потянул носом, не скрывая этого. Талианна подумала, что он, видимо, почуял вагу. Она тоже не могла не заметить резкого запаха рептилии, когда впервые встретила Хрхона.
— Храбан, — ответил воин вместо Талианны.
— А кто еще? — Гедельфи принюхался снова. — С тобой что-то есть. Не-человек.
Храбан кивнул.
— Хрхон, — сказал он. — Мой телохранитель. Он вага. Половина моих воинов — не-люди. Разве Талианна ничего тебе об этом не рассказала?
С этими словами он взглянул на Талианну вопросительно и одновременно укоризненно, так что она развела руки и пояснила:
— Он не спрашивал.
— Вот как? — морщины на лбу Храбана стали глубже. — Это правда, старик? Я всегда считал, что слепцы особенно жаждут узнать, что происходит.
— Мне не нужно ничего узнавать о вас, — враждебно ответил Гедельфи. — Я знаю, кто вы.
Храбан вздохнул, приготовился к резкому ответу, но ограничился тем, что снова вздохнул и покачал головой.
— Стало быть, ты думаешь, что знаешь, кто мы, — только и сказал он.
Гедельфи поджал губы.
— Я не думаю, — подчеркнул он. — Я это знаю.
— Откуда? — сказал Храбан.
— Я стар, — ответил Гедельфи, — очень стар, Храбан. Мне известно то, о чем сегодня знают лишь немногие, известно, какой власти вы служите. Я знал, что вы явитесь, как стервятники, чтобы закончить то, что те… — Он запнулся на мгновение, — что другие не исполнили, — закончил он наконец.
Талианна была совершенно уверена, что в действительности он хотел сказать нечто совершенно иное.
Храбан смерил слепого очень долгим испытующим взглядом.
— Значит, ты знал, — наконец произнес он. Потом он засмеялся, слегка присел и сделал размашистое движение рукой. — Не похоже на то, чтобы кто-то здесь знал, что может случиться.
Гедельфи фыркнул.
— Они были глупцами, — убежденно сказал он. — Я их предупреждал, и другие тоже. Но они нас не слушали, и со временем я уже ничего не говорил.
— И надеялся, что мог ошибиться, — добавил Храбан.
На этот раз Гедельфи ответил не сразу.
— Нет, — сказал он наконец. — Вернее, все шло хорошо, и я мог бы не дожить. А теперь все пропало. Я умру до того, как… — На мгновение он умолк, откинул голову и закрыл глаза, и Талианна знала, что таким образом он пытается почувствовать тепло солнца и узнать его положение на небе, что для зрячего было невозможным, и этим он постоянно поражал Талианну и других детей. — Еще до захода солнца, — наконец сказал он.
— Что за чепуху ты несешь? — испуганно спросила Талианна. — Ты не умрешь, Гедельфи. Ты цел, и я присматриваю за тобой.
Инстинктивно она протянула руку к руке старика, но Гедельфи отдернул свои пальцы. Талианна растерянно перевела взгляд с него на Храбана и обратно.
— Оставь, дитя, — сказал Гедельфи холодно, без малейшей попытки утешить или объяснить, даже агрессивно. — Твои слова приятно слышать, но я знаю, что случится. Мы все умрем.
— Ну что ты говоришь! — вспылила Талианна. — Мы в безопасности, Гедельфи. Воины Храбана позаботятся о нас, и… и я же буду с тобой! — В поисках поддержки она обратилась к командиру наемников. — Скажи же что-нибудь, Храбан! — взмолилась она.
Храбан посмотрел на нее, но в его глазах было что-то такое, что лишь усилило страх Талианны.
— Я хотел поговорить с тобой об этом, — сказал он и показал на Гедельфи. — Ты любишь этого старика, не так ли? И ты нужна ему.
— Да, — гневно ответила Талианна. Ее взбесила манера Храбана говорить о Гедельфи. Он говорил о слепом как о человеке, который не слышит, что говорят о нем. Его поведение было, по меньшей мере, невежливым, если не оскорбительным. — Почему вы спрашиваете?
— Потому что мы не можем взять с собой такого старого и, к тому же, слепого человека, как он, — ответил Храбан. — Для нас это оказалось бы слишком большим бременем. Не говоря уже о том, что наш образ жизни убил бы его за неделю.
— Я… я не понимаю, — пробормотала Талианна. — Что вы хотите этим сказать — что не возьмете его? Неужели вы хотите оставить его здесь?
Гедельфи фыркнул.
— Этим он хочет сказать, что…
— Я хочу сказать, — повысив голос, очень быстро перебил его Храбан, — что я поразмыслил о тебе и об этих людях, Талианна. Ты говоришь, что твоя семья мертва. Из этих людей кто-нибудь тебе родня?
Талианна ответила отрицательно, и снова Храбан смотрел на нее бесконечно долгую секунду.
— Я должен отправляться в путь, — продолжал он. — Часть моих людей пока останется здесь и сделает все, что нужно, но мне необходимо ехать, причем сегодня же. Что ты скажешь, если я предложу тебе поехать со мной? — спросил он напрямик.
— Поехать… с вами? — в замешательстве спросила Талианна. — Почему? Я… я хочу сказать… для чего… — Она стала запинаться, замолчала и почти с мольбой посмотрела на Гедельфи, но слепой, конечно же, не заметил ее взгляда.
— Поехать с вами? — наконец спросила она еще раз.
— Почему нет? — настаивал Храбан. — Что здесь есть такое, из-за чего тебе стоит оставаться? Здесь никто не останется, и десятилетнюю девочку без родственников или друзей едва ли ждет приятная жизнь. Не в такой стране, как эта. К тому же, — добавил он с извиняющейся улыбкой, — должен признаться, что ты мне нравишься. У меня когда-то была дочь очень похожая на тебя и в твоем возрасте.
— Ах! — смущенно пробормотала Талианна. — Мне… мне очень жаль. От чего она умерла?
Храбан звучно рассмеялся.
— Умерла? Ни от чего. Она жива и у нее прекрасное здоровье, дитя. Но она вышла замуж за волосатого бездельника с юга и прижила с ним полдюжины крикливых озорников, и я их прогнал. — Он наклонился вперед. — Ну что? Хочешь? Наша жизнь, конечно, не такая спокойная и устроенная, как та, к какой ты привыкла, но зато она гораздо увлекательней. Я могу показать тебе массу вещей, какие тебе до сих пор даже не снились.
На мгновение Талианна испытала серьезное искушение принять предложение Храбана, так как боль от потери семьи и родного дома была еще слишком свежа, чтобы наступила та стадия оглушающей скорби, когда всякое будущее оставляет равнодушным и жизнь больше не кажется нужной. Кроме того, ей было всего десять лет. Но потом она покачала головой и придвинулась поближе к Гедельфи.
— Нет, — сказала она. — Я останусь с Гедельфи. Я нужна ему.
Но в этот момент произошло нечто странное. Слепой освободился от ее руки и даже немного оттолкнул ее от себя, и хотя его глаза два десятка лет видели только непроглядную ночь, их взгляд стал таким колючим, что даже Храбан почувствовал себя неуютно.
— Ты думаешь так, как говоришь, — сказал старик.
Храбан кивнул.
— Да. Мне нравится девочка. Кем ты меня считаешь, старик?
— Тем, кто ты есть, — ответил Гедельфи. — За такого милого ребенка, как она, дадут хорошую цену на невольничьем рынке.
Храбан побледнел от оскорбления.
— Ты думаешь, я просил бы ее поехать, если бы так было? — вспылил он. — Я не вижу никого, кто мог бы помешать мне просто забрать ее с собой. — Он сжал кулак и с силой ударил себя по бедру. — Пропади ты пропадом, старик! Мне нет нужды торговаться со старым глупцом.
— Нет, — согласился Гедельфи, сразу став совершенно спокойным. — Тебе нет нужды в этом, Храбан. — Он положил руку на плечо Талианны и слегка подтолкнул ее к Храбану. — Возьми ее с собой.
В первый момент Талианна была настолько поражена, что уставилась на Гедельфи, раскрыв рот. Потом ее охватил гнев. В ярости она стряхнула руку старика и немного отодвинулась от него. Что это им обоим пришло в голову — торговаться из-за нее, как из-за куска железа?
— Я никуда не пойду! — запротестовала она. — Я…
— Ты закроешь рот и сделаешь то, что я тебе скажу! — Голос Гедельфи был таким резким и повелительным, каким она его никогда до сих пор не слышала. Праведный гнев Талианны улетучился так же быстро, как и пришел, — остались неуверенность и смятение.
— Но ты… я нужна тебе! — заявила она. — Как ты будешь без меня?
— Ты нужна мне? — Гедельфи презрительно засмеялся. — Что ты себе вообразила, глупый ребенок? Ты нужна мне так же, как собаке пятая нога или нарыв на заднице.
Удар в лицо не сразил бы Талианну сильнее. В ужасе она уставилась на Гедельфи. Ее глаза наполнились слезами.
— Но мы… мы же всегда были друзьями! — она заплакала. — Я же всегда помогала тебе, а ты…
— Помогала? — Гедельфи презрительно фыркнул. — Ты на нервы мне действовала своими глупыми вопросами. Иногда от тебя была польза, в самом деле. Но это совсем не значит, что я и дальше должен тебя терпеть.
Талианна разрыдалась. Что-то ей говорило: Гедельфи нарочно обидел ее, чтобы облегчить ей решение, она была уверена, что все было совсем не так, как он утверждал. Но от такого знания было мало толку. Из-за его слов ей было больно. Чертовски больно.
Спустя некоторое время она встала и без единого слова подошла к Храбану. Тем же вечером они навсегда покинули разрушенный город, когда-то располагавшийся в излучине реки. Купить книгу - Повелительница драконов
|
