|
Книга 1
В последних отблесках дня, которые уже начали поглощаться серыми сумерками, озеро выглядело как огромное круглое зеркало. Хотя красное сияние заката давало ощущение тепла, от поверхности воды шел холод, и шепот волн, бившихся об лодку, напоминал Дженнифер чьи-то звонкие высокомерные голоса. Но, возможно, источником холода была вовсе не вода, а она сама, а то, что казалось ей злобным шепотом, на самом деле было лишь отзвуками ее собственного страха.
Она знала, что не переживет эту ночь. Наверное, уже в сотый раз с тех пор, как ее положили в эту маленькую лодку без весел и бросили посреди озера, девушка попыталась сесть, изо всех сил стараясь разорвать веревки, но все было тщетно. Толстые морские узлы были умело завязаны, поскольку это сделали мужчины, знавшие свое дело. В действительности ее связали не очень-то и крепко, но все равно бедра и лодыжки девушки были растерты до крови, потому что она все время пыталась высвободиться.
Несмотря на усилия, она даже не смогла сесть.
В какой-то момент из-за ее отчаянных попыток высвободиться лодка начала раскачиваться. Дженнифер замерла от ужаса и затаила дыхание. Лодка не останавливалась. Дженнифер прекрасно понимала, что сейчас еще не время, что солнце не успело спрятаться за горизонт, а серебряный диск луны не выкатился на небо. Но все это осознавала лишь ее маленькая часть — ее разум. А сама Дженнифер, девушка, которая знала, что умрет, и начинала терять рассудок от страха, слышала в плеске волн рокот и шорохи и представляла, как из ледяной темной бездны поднимается что-то огромное и темное. А еще она слышала тяжелое дыхание и отзвуки мощных ударов чьих-то рук, протянутых к ней из глубины. До нее доносились шуршание и скрежет, как будто кто-то царапал по днищу лодки когтями. Внезапно ей показалось, что звук мятущихся волн изменился, и чье-то большое тело всплыло рядом с лодкой, мешая мягким переливам воды.
Темноволосая девушка изо всех сил старалась побороть нараставшую в ней панику. Она закрыла глаза и так крепко зажмурилась, что ей стало больно, а перед глазами появились разноцветные круги. Ее сердце по-прежнему выскакивало из груди, но сейчас, борясь со своим страхом, она еще могла себя контролировать.
Когда она открыла глаза, на озере было как всегда. Она слышала лишь плеск воды, и единственное, что ее сковывало, был ее собственный страх. Но она знала, что так продлится недолго. Небо серело на глазах, и вскоре из-за облаков появился светлый диск.
Луна. Вот-вот свет солнца погаснет окончательно и холодный злобный глаз луны начнет осматривать свои владения. А затем появится он.
И тогда она умрет.
Дженнифер думала об этом спокойно. Три недели назад ей исполнилось девятнадцать лет и, если верить ее родителям, она до сих пор оставалась ребенком. Возможно, она была слишком молода, чтобы понимать, что такое смерть. Самой смерти девушка не боялась. У Дженнифер была своя философия, и все, с чем она соприкасалась в мире, вызывало у нее любопытство. Вот и сейчас ей было любопытно: что случится после того, как она умрет?
Итак, смерти девушка не боялась, но испытывала панический ужас перед тем, как она будет умирать и что он с ней сделает. Она не знала, как все произойдет, и для нее это было хуже всего. Неопределенность и страх, которые навязывала ей собственная фантазия, не давали Дженнифер покоя.
Девушка почувствовала, как упорядочилось биение сердца, еще раз взглянула на небо и, к своему ужасу, поняла, что к серому цвету стал примешиваться черный. Пройдет еще несколько минут, и на небосклоне маленькими светлячками зажгутся звезды. И тогда…
Паника мутной волной начала подниматься в ее душе, однако девушке вновь удалось взять себя в руки. В этот раз сделать это было сложнее, и страх, словно лихорадка в преддверии болезни, продолжал пульсировать в ее теле.
Темнело все быстрее. С запада от моря дымными клубами двигались черные облака, и, хотя борт лодки мешал ей взглянуть на озеро, Дженнифер знала, что его поверхность от ветра покрылась узором из миллионов концентрических кругов. Еще совсем недавно ей нравились эти узоры на воде. Иногда она даже проходила три мили от селения, чтобы полюбоваться сменой сумерек и ночи, этим кратким мгновением, когда смешивались свет и тьма.
Но так было до того, как она узнала тайну озера Лох-Фирт. До того, как в ее жизни появился страх.
Над озером пронесся порыв ледяного ветра, и лодка вновь закачалась на волнах. Сейчас Дженнифер не могла сказать, действительно ли рокот и скрежет были лишь порождением ее воображения. Ей говорили, что он появится в тот момент, когда полностью взойдет луна. Но почему она должна этому верить? Возможно, он уже был там и поджидал ее, прячась за плотным пологом ночи. Возможно, оставаясь невидимым, он готовился к тому, чтобы схватить ее и утащить в свое ледяное безмолвное царство.
Дженнифер вновь изо всех сил дернулась, пытаясь разорвать веревки, которыми были связаны ее запястья и лодыжки. Внезапно одна из веревок порвалась, и девушка, почувствовав это, с силой ударила по борту. В то же мгновение лодка закачалась еще сильнее и холодная вода, плеснув через низкий борт, окатила Дженнифер, попав ей в рот и нос.
Все происходило так же, как и раньше: тень начала отдаляться от «Стрелы», опускаясь глубже под воду. Однако расчеты Трумана оправдались. Оба мотора «Стрелы» работали на полную мощность, и объект не мог ничего им противопоставить. Расстояние между патрульным кораблем и странной тенью медленно, но неизбежно, сокращалось.
Кроме того, бесформенная тень, преследовавшая корабль всю ночь, начала постепенно обретать очертания. Труман испугался, увидев, что предположения Спирса относительно размеров тени были не вполне верны. Тень была по ширине, как «Стрела» от носа до кормы, но при этом длина тени превышала длину корабля раз в пять. По меньшей мере восемьдесят метров, подумал капитан. Если не больше. В мире нет животных, которые могли бы быть такими огромными. Во всяком случае, нет таких животных, известных науке, мысленно поправил себя капитан. Океаны огромны и до сих пор не до конца исследованы. Вполне возможно, что в их беспросветных глубинах скрываются создания, которых нельзя представить даже в горячечном бреду. А что, если эта штука вовсе не остров из водорослей, а морское чудовище, которое они сейчас злят своим преследованием? Капитан специально не рассказал Спирсу всей правды. Два корабля, которые за последние недели утонули или исчезли в этом районе, были больше «Стрелы». Намного больше. Вот только кое-чего этим кораблям не хватало.
Решительно отвернувшись от фальшборта, Труман махнул рукой Спирсу и указал сперва на тень, а потом на массивную пушку, стоявшую на носу корабля и накрытую водонепроницаемым брезентом. Немного поколебавшись, Спирс энергично закивал, стараясь, чтобы Труман увидел его реакцию. Затем он взял рупор.
Через пару минут на палубе появились три матроса. Они торопливо подошли к пушке и начали готовить ее к выстрелу. Соленые брызги мгновенно промочили их одежду, но, будучи настоящими мужчинами, они знали, что делать. Все их движения были натренированными и отточенными.
Расстояние между убегающей тенью — иначе поведение этого объекта назвать было нельзя — и «Стрелой» сейчас составляло чуть меньше двух сотен ярдов. Пушка была готова к бою, но Труман все еще сомневался. Они уже достаточно приблизились к объекту, и его вид крайне беспокоил капитана. Тень оказалась гигантом, продолговатым по форме и напоминающим огромных размеров дельфина без видимых плавников и других органов, которые позволяли бы объекту двигаться с такой скоростью. А скорость была невероятной! Если это животное, подумал капитан, то оно обладает достаточной силой, чтобы уничтожить «Стрелу».
При условии, что они дадут ему этот шанс.
Капитан вспомнил о полудюжине кораблей, которые пропали без вести вместе со своей командой и, чуть помедлив, взглянул на моряка, стоявшего возле пушки. В следующее мгновение Труман поднял руку и резко опустил ее.
Почти одновременно с этим раздался глухой треск — пушка выстрелила. Снаряд полетел по вытянутой параболе к тени, с шипением пронзил толщу воды и попал туда, где, возможно, находился череп чудовища, если у него вообще был череп. Через долю секунды на глубине в двадцать футов появилась яркая вспышка, осветившая все вокруг. Затем поднялся настоящий вулкан из пены, воды и бурлящих серебристых пузырьков воздуха, который закрыл Труману и всем остальным обзор.
Выстрел был идеальным. Такие попадания описывают в учебнике. Точнее не бывает. На корме корабля послышался треск, и что-то огромное, серое взвилось за плотной завесой бурлящей пены. Внезапно море задрожало. Огромная тень промелькнула под «Стрелой», сделала невероятный пируэт и камнем пошла на дно. Вес чудовища, судя по всему, был таким большим, что на поверхности моря образовалась воронка, задевшая даже «Стрелу». Корабль наклонился набок, а потом стал кружить на месте, но сила моторов преодолела всасывающую силу воронки и привела шхуну в равновесие.
Труман с трудом отдышался. Из-за резких движений корабля капитан и матросы упали, но никто из них не получил серьезных травм. Один из матросов даже бросился перезаряжать пушку — на тот случай, если монстр решит вынырнуть еще раз.
Постепенно корабль перестало раскачивать. Море по-прежнему пенилось, и из глубины вод поднимались громадные лопающиеся пузыри воздуха, однако чудовища рядом со «Стрелой» видно не было. По всей вероятности, снаряд убил его на месте, отправив в ледяную темную могилу, из которой невозможно восстать, подумал Труман.
Уже в следующий миг капитан понял, что жестоко ошибся. Пушка, конечно, была мощным оружием, и ее снаряда хватило бы на то, чтобы убить слона, а может, и синего кита, о котором говорил Спирс. Но чудовище, которое в пять раз больше «Стрелы»?.. Как охотник, подстерегающий добычу, капитан знал, что монстр где-то рядом. Возможно, глубоко под ними. Он прячется. Он затаился и ждет.
Мы поднялись наверх. Я не стал вести своего гостя в библиотеку, так как за те четыре дня, которые я провел там, непрерывно работая, комната напоминала скорее склад, чем жилое помещение. Мэри принесла нам свежий кофе и блюдо с бутербродами, на которые Баннерманн немедля набросился, словно он исстрадался от голода. Я сгорал от любопытства, но все же сдержался и воспользовался моментом, чтобы внимательно рассмотреть своего гостя.
Его вид не переставал меня удивлять. Я помнил Баннерманна серьезным, но весьма жизнелюбивым человеком; мужчиной, который, хотя и не был доволен своим местом в жизни, отведенным судьбой, все же умел выжимать из сложившейся ситуации все возможные удовольствия.
Сейчас я видел перед собой настоящую развалину. Сначала мне показалось, что он болен, но это было не так. Темные тени на его лице остались после пережитого горя и бедствий, а огонь, горевший в глазах, появился от ожесточения. Руки Баннерманна сильно дрожали, и, хотя он влил в себя четыре-пять чашек кофе, его потрескавшиеся губы оставались сухими. Я не удивился, когда, покончив с завтраком, он попросил у меня виски.
Я молча встал, наполнил стакан и, на всякий случай, поставил бутылку на стол. Баннерманн осушил стакан, налил себе еще — на этот раз до краев — и с жадностью выпил. Заметив мой изумленный взгляд, он на мгновение смутился. Но только на мгновение.
— Давно пьете? — поинтересовался я, когда он влил в себя очередной стакан виски.
Баннерманн посмотрел мне прямо в глаза, сделал еще один глоток и повертел стакан в пальцах.
— Пару недель, — ответил он. — Признаться, я в этом деле не то чтобы специалист… но быстро учусь. — Он отвел взгляд, а затем вновь повернулся ко мне и, скривив губы в болезненной улыбке, добавил: — Знаете, я пытался упиться до смерти. Но что-то не очень получается.
Когда он наполнил еще один стакан, я не стал церемониться и схватил его за руку. Баннерманн недовольно вскинулся, попытавшись стряхнуть мою руку, но я лишь покачал головой и отобрал у него стакан и бутылку.
— Вам что-то было нужно от меня, — напомнил я. — Или вы уже забыли?
Баннерманн протянул руку к стакану и в ярости прорычал, когда я не дал ему выпить:
— Черт побери, дайте сюда эту злосчастную бутылку, Крейвен! Мне нужно промочить горло!
Но я не собирался идти на уступки.
— Зачем вы пришли сюда, Баннерманн? — резко спросил я. — Вам нужна моя помощь или мое виски?
— И то и другое, — пробормотал Баннерманн.
— Так не пойдет. Будьте добры сделать выбор: или вы вместе с бутылкой покинете мой дом, или же насладитесь замечательным кофе Мэри и поговорите со мной. Решайте.
Я закрыл бутылку, неспешно встал и убрал ее со стола. Когда я вернулся, Баннерманн глядел на меня горящими глазами.
Книга 2
Комната была не больше тюремной камеры — два шага в ширину и четыре шага в длину. Потолок был настолько низким, что я даже не мог полностью выпрямиться и все время опасался, как бы не стукнуться головой о его свод.
Впрочем, здесь было уютно. На стенах из прочнейшей стали висели роскошные гобелены, а на полу лежал мягкий ковер. Диван с диковинными узорами занимал почти половину комнаты; возле противоположной стены, рядом с низкой полукруглой дверью, стоял маленький, искусно выстроганный стол, прикрученный к полу. Остатки обильного обеда, принесенного мне одним из людей Немо, еще не были убраны. На столе стояла бутылка самого дорогого шампанского, которое мне когда-либо приходилось пить.
В стенном шкафу я обнаружил Библию в золотом переплете и два небольших металлических ящичка, в одном из которых лежали дорогие гаванские сигары, а в другом — три коробки конфет с ликером. Немо, судя по всему, очень заботился о моем душевном и физическом благополучии.
Но это ничего не меняло, поскольку факт оставался фактом: я находился в тюрьме. Это, конечно, была очень комфортабельная тюрьма, но все-таки тюрьма. Здесь не было окон, и дверь закрывалась снаружи, а изнутри на двери была лишь круглая ручка, которую я сколько угодно мог дергать, но никакие усилия с моей стороны так и не позволили бы мне открыть дверь. Это действительно была тюрьма.
Я раздраженно ворочался на диване с одного бока на другой, перекладывал с места на место вышитые шелковые подушки и тщетно пытался подавить приближающийся приступ тошноты. Никогда прежде мне не было так плохо, как сейчас. Мучившая меня тошнота не была вызвана ни обильным обедом, ни бутылкой шампанского, которую я выпил почти до дна. Все дело было в качке, которая началась, как только я взошел на этот кошмарный корабль, и с того момента — за исключением одного-единственного раза — не прекращалась ни на минуту.
Я страдал от морской болезни.
Мне никогда не нравились корабли, и я испытывал к ним вполне естественное недоверие. Мне всегда казались подозрительными транспортные средства, двигавшиеся не по суше, а по воде. Но с тех пор как я оказался на борту «Наутилуса», во мне проснулась самая настоящая ненависть к кораблям. При этом ощущение того, что пол постоянно поднимается и опускается, было еще не самым худшим. Сейчас мы находились на глубине десяти саженей, так что морские волны не били по корпусу корабля. Однако здесь, неподалеку от шотландского побережья, подводное течение было настолько сильным, что судну постоянно приходилось бороться с давлением воды. По крайней мере, именно такое объяснение качки казалось мне вполне приемлемым. Я придумал его, пока лежал на диване, уставившись в потолок и пытаясь победить очередной приступ тошноты.
Я даже не знал, сколько времени находился на борту этого фантастического корабля. Несмотря ни на что, я заснул в тот самый момент, когда Немо привел меня в эту каюту. Судя по тяжести в теле, которую я почувствовал после пробуждения, спал я очень долго. С тех пор я лежал на этом диване, глядел на потолок с круглой электрической лампой и ждал, сам не зная чего. Капитан Немо не ответил ни на один из моих вопросов — а их накопилось множество! Вместо этого он позволял себе таинственные намеки, от которых я чувствовал себя еще неувереннее, чем раньше.
Какие-то звуки за дверью отвлекли меня от мрачных мыслей. Поморгав, я резко сел на диване, но тут же повалился обратно, так как мой желудок отомстил за быстрое движение новым позывом к рвоте. Мощная дверь с громким скрипом отъехала в сторону, и в комнату, согнувшись, вошел высокий мужчина в бело-синей полосатой рубашке и черных брюках. Это был тот же человек, который несколько часов назад принес мне обед.
Он молча подождал, пока я медленно и осторожно встану, отошел в сторону и указал на дверь. Не успев сделать и двух шагов, я тут же ударился головой о низкую раму двери. У матроса подозрительно дрогнули уголки рта, но, наткнувшись на мой мрачный взгляд, он подавил усмешку и, снова протиснувшись в дверь, прошел мимо меня в коридор.
Несмотря на тошноту, усилившуюся от того, что теперь я должен был идти по качавшемуся полу, внутренний вид корабля вызвал у меня любопытство. Проход был низким, так что я передвигался, чуть согнувшись. Все на борту этого удивительного судна было каким-то узким и маленьким. Немного искривленные стены были украшены тяжелыми золотистыми обоями. То там, то сям из стен выдавались какие-то странные технические приборы, но их по возможности замаскировали. Как и в моей каюте, под потолком висели странные электрические лампы, распространявшие мягкий свет. Пол покрывали мягкие ворсистые ковры, по сравнению с которыми ковры в моем довольно респектабельном лондонском доме показались бы потертыми. Если бы не ритмичный гул тяжелых машин, работавших, как огромное стальное сердце в теле корабля, я подумал бы, что нахожусь в замке феодала, а не на судне, плывущем в море на глубине десяти сажней.
…
Она вполне понимала, что они, возможно, не просто ее убьют, а сделают с ней кое-что похуже. Но и в этом случае ей было все равно. Единственное, что имело сейчас значение, это острая сталь в ее руке.
Когда она вышла из комнаты Дженнифер в узкий коридор без окон, дом показался ей необычайно холодным. Она услышала, как внизу Джеймс говорит с остальными, но не стала обращать внимания на слова, так как они тоже не имели значения. Вместо этого она спокойно пошла в спальню и критически осмотрела себя в большом зеркале, висевшем возле кровати. Это было дорогое зеркало из тончайшего хрусталя в позолоченной раме. Как и все в их доме, она выбирала это зеркало с большой любовью, и, как и все в их доме, оно было предметом зависти большинства остальных женщин селения. Три дня назад она им гордилась. А теперь оно утратило для нее всякое значение.
Северал Борден напряженно всматривалась в свое отражение. То, что она прятала правую руку под передником, не бросалось в глаза. Как и всегда, она надела свое лучшее платье, когда они шли на собрание. Передник у нее был из брюссельского шитья, и он так гармонично смотрелся с шалью, что казался модным аксессуаром, а не покровом для смертоносного кинжала. Никто ничего не заметит.
Лицо ее тоже казалось спокойным и красивым, как обычно. Для своих сорока лет она по-прежнему была очень привлекательной женщиной. Неудивительно, что она смогла выйти замуж за одного из самых богатых мужчин в селении. Ей казалось само собой разумеющимся, что она должна жить в роскоши, без всяких забот. Правда, до теперешнего момента. До ужасного события, происшедшего три дня назад, когда она поняла, насколько чудовищно высока цена такой жизни.
Медленно повернувшись, Северал закрыла дверь спальни и направилась к лестнице. Спускаясь вниз, она услышала шум у двери и, когда вошла в комнату, увидела, как на лице Джеймса гаснет наигранная улыбка, с которой он провожал последнего гостя.
— Северал, любимая. Ты уже готова? Очень хорошо.
Он подошел к ней, крепко обнял и поцеловал в щеку. Северал казалось, что ее вот-вот стошнит, но она сохраняла невозмутимость.
— Я готова, — спокойно произнесла она. — Я думаю, нам пора. Скоро начнется собрание.
Кивнув, Джеймс подошел к камину и выбил трубку в огонь.
— Я знаю, — сказал он. — Но я не пойду.
Северал так испугалась, что ей с трудом удалось изобразить наигранно-безразличное выражение лица.
— Ты не пойдешь? — повторила она. — Ты же знаешь, что Макгилликадди…
— ...сказал, что все должны прийти, — перебил ее Джеймс. — Но я предупредил его. Достаточно и того, что ты пойдешь туда и будешь представлять меня. А я подойду попозже.
Улыбнувшись, он прошелся по комнате и поставил правую ногу на край стола, чтобы завязать шнурки.
— Куда ты идешь? — спросила Северал.
Мысли лихорадочно метались в ее голове. Он должен был пойти. После Макгилликадди он был вторым, кто должен был заплатить за все. Именно он.
— Я не хочу идти одна, — добавила она.
Подняв голову, Джеймс улыбнулся и снова наклонился к ботинку.
— Я вернусь, как только смогу, — пообещал он. — К тому же…
Он запнулся, так как в этот момент шнурок под его пальцами порвался. Нахмурившись, Джеймс попытался связать концы шнурка.
— А почему бы и нет? — внезапно воскликнул он. — Я хотел, чтобы это был сюрприз, но черт подери… Я еду на вокзал, чтобы встретить Дженнифер.
— Дженнифер? — Северал испугалась, услышав истерические нотки в собственном голосе.
Но Джеймс был так занят завязыванием шнурка, что, как ей показалось, ничего не заметил.
— Она… она возвращается? — запнувшись, спросила Северал и почувствовала, как сильно забилось сердце. Внезапно она все поняла. В то же мгновение ледяной холод начал подниматься в ее душе.
Джеймс кивнул.
— Да. Я же тебе говорил, что она вернется через пару дней. Ты зря беспокоилась, любимая. В конце концов, Абердин — это не край мира и девятнадцатилетняя девушка вполне может прожить три дня без родительской опеки.
Северал беззвучно подошла к мужу. Конечно, он заметил ее приближение, но ничего плохого при этом не подумал. Ее глаза наполнились горячими слезами. Он что, считает ее полной дурой? Насколько же велико его презрение, чтобы позволить себе обманывать ее в такой момент?
— Наша дочь… возвращается? — переспросила она.
Джеймс кивнул, не поднимая головы от своего ботинка. Оторвав кусок шнурка, он тихо выругался.
— А почему она не должна возвращаться? — Он пожал плечами. — Через пару часов мы все будем вместе, вот увидишь.
Слезы беззвучно потекли по лицу Северал, но ее черты по-прежнему оставались застывшими. Она почувствовала смерть дочери, почувствовала ее три дня назад.
— Да, — тихо сказала женщина. — Вскоре мы будем вместе. Мы все.
Может быть, только сейчас Джеймс начал подозревать, что означают странные нотки в голосе жены, и неожиданно выпрямился. Но в любом случае осознание этого пришло к нему слишком поздно.
Северал с такой силой ударила его кинжалом в спину, что сломала лезвие.
Я уже почти привык к тому, что дверь наверху лестницы распахивалась сама собой, едва я приближался к ней. Верхний коридор был больше и светлее, чем нижний, а обстановка здесь выглядела еще роскошнее. Я по-прежнему не мог идти выпрямившись — в противном случае я ударился бы головой о потолок, — однако сейчас у меня возникло чувство, что стало легче дышать. Возможно, это было связано с пониманием того, что в данный момент я нахожусь на пару ярдов ближе к поверхности воды. Нельзя сказать, что мысль о том, что я нахожусь под водой на глубине десяти саженей, улучшала мое настроение. Мне казалось, что пребывание в этом плавучем гробу противоречит всем законам природы и человеческой логики.
С тех пор как я проснулся, моя душа трепетала от страха. Пытаясь мыслить логически, я думал о том, что «Наутилус» был более высокотехнологичным устройством, чем те, с которыми мне приходилось когда-либо сталкиваться. И хотя я не понимал принципа его работы, он явно функционировал, — если бы это было не так, вряд ли бы я находился здесь и размышлял об этом. Но другая часть моего сознания — для нее ни логика, ни здравый смысл не имели значения, и она не могла отмежеваться от ужасного видения, в котором этот корабль-гигант камнем шел на дно и распадался на десять тысяч обломков в морской бездне, — заставляла меня смотреть на происходящее по-своему, со страхом и недоверием.
Все эти мысли пронеслись в моей голове, пока я шел по сводчатому коридору.
Внезапно я услышал музыку.
Сперва это были лишь слабые звуки, которые почти заглушал рев моторов. Но вскоре звучание стало нарастать, изменяясь, повышаясь и понижаясь. И тут я понял, что это. Звуки органа! Потрясенный, я остановился. Я слышал кантату Иоганна Себастьяна Баха, которую играли с поразительным мастерством на великолепно настроенном церковном органе. И это в десяти саженях под водой!
Справившись с изумлением, я пошел дальше и вскоре остановился перед очередной дверью, которая поднялась вверх, едва я приблизился к ней на расстояние вытянутой руки. Я замер на месте, будто натолкнулся на невидимую преграду. После всего, что мне довелось пережить за последние несколько часов, я думал, что готов к любой неожиданности. Но я ошибся.
За дверью находился узкий балкон, обнесенный искусно выкованной железной решеткой, а за ним — роскошный салон. Его площадь составляла приблизительно десять на двадцать шагов, а потолок, с которого свисала роскошная электрическая люстра, возвышался в трех ярдах над моей головой. Слева, прямо у входа, я заметил заставленный бутылками бар, рядом с которым в уютном беспорядке стояли два маленьких удобных кресла, шезлонг и большие деревянные кадки с вьющимися тропическими растениями. На стенах салона висели книжные полки и картины в дорогих рамах. Такой салон можно увидеть в любом приличном лондонском доме. То есть почти такой салон. Здесь было два предмета, указывающих на обманчивость первого впечатления. Прежде всего, это был огромный орган, занимавший всю противоположную стену. Музыку этого органа я и слышал по дороге. На нем играл узкоплечий темноволосый человек, сидевший спиной к двери. Он так погрузился в свою игру, что даже не заметил моего приближения. Ну и еще окно. Вернее, то, что я сперва принял за окно. Оно было круглым, как зрачок, и больше человеческого роста в диаметре. Изготовленное из плотного стекла толщиной в пять дюймов, окно было слегка выгнуто наружу. А за окном простиралась бесконечность.
Это было захватывающее зрелище. Оно поразило меня настолько, что я забыл обо всем на свете. Увиденная мной фантастическая картина просто-таки выбила меня из колеи. «Наутилус» двигался глубоко под водой, на границе между светом и вечной ночью, так что складывалось впечатление, будто он скользил по поверхности второго, черного моря, скрывающегося под водами океана. Странный сребристо-синий свет проникал сквозь мерцающие толщи воды. Тридцать или сорок ярдов моря, отделявших нас от поверхности, казались небом. На некотором расстоянии я заметил большую стаю серебристых рыб, плывших за подводной лодкой.
— Вам нравится то, что вы видите, мой юный друг?
Вздрогнув, я только сейчас заметил, что органист уже не играет, а обращается ко мне. Это был Немо. На его тонких губах появилась мягкая улыбка, гордая и в то же время печальная. Он встал и подошел ко мне.
Я невольно кивнул. Его вопрос развеял чары, и, хотя я понимал абсурдность своих чувств, на мгновение возненавидел его. Ко мне вернулась тошнота, а с ней и мрачные мысли, преследовавшие меня с того момента, как я попал на этот корабль. Я бросил еще один взгляд на синий иллюминатор, а затем повернулся к Немо.
— Весьма впечатляюще, — коротко сказал я, а затем обвел рукой обстановку салона и добавил: — Как и все здесь, капитан Немо. Вот только не знаю, уместно ли называть меня вашим юным другом.
Немо вздохнул. На его лице читалось разочарование, словно ничего другого он и не ожидал от меня услышать. Покачав головой, он подошел ко мне, поднял руку, видимо собираясь отеческим жестом похлопать меня по плечу, но я поспешно уклонился, отступив на шаг, и мрачно взглянул на него. Немо какое-то мгновение смотрел мне прямо в глаза, затем вновь покачал головой и кивнул на бар возле двери.
Пораженный своим открытием, я поднял своего пленника на ноги и заставил повернуть голову так, чтобы можно было разглядеть его лицо в лунном свете. Следующие девять секунд я потратил на то, чтобы, вытаращив глаза, рассмотреть худого человека, дергавшегося в моих руках.
— О господи, — пробормотал я, — да вы ведь… вы ведь женщина!
Я инстинктивно ослабил хватку.
Моя пленница уставилась на меня, плотно стиснула зубы — и ударила меня коленом в особо чувствительное место.
Скрип, с которым закрылась дверь, напомнил Спирсу звук опускающейся каменной крышки саркофага. Несмотря ни на что, обращались с ним дружелюбно. Он был не столько пленником, сколько гостем, причем желанным гостем.
Именно так с ним и разговаривал Немо.
Мысленно представив себе вытянутое за счет невероятно длинной бороды лицо Немо, Спирс пришел в ярость. За последнее время — кавторанг не знал точно, сколько времени прошло, так как у него отобрали часы, — он почти забыл о капитане «Наутилуса», переключив свое внимание на те поразительные вещи, с которыми ему пришлось здесь столкнуться. Спирс не знал, где находится, однако чувствовал толщу воды над собой. Он чувствовал море, бесконечные тонны соленой воды, давящие на черный корабль. Большую часть своей жизни Спирс провел на море или, по крайней мере, вблизи моря, ставшего частью его сущности.
Он с любопытством осмотрелся. Комната, в которую его привели, была немного больше каюты, где прошли первые сутки плена. Но тут было уютнее. Стены здесь были сделаны из черной каменистой породы, и роскошная мебель на их фоне выглядела довольно странно. Здесь был стол, на котором стоял бокал и уже открытая бутылка вина. Рядом с бокалом — серебряное блюдо с виноградом. Изящный шезлонг с шелковыми подушками, казалось, приглашал отдохнуть. С потолка свисала большая электрическая люстра, а у двери напротив дивана висело огромное зеркало в золоченой раме.
— И что я должен здесь делать? — спросил Спирс, осмотревшись.
— Будете ждать, — коротко ответил человек, который привел его сюда.
Это был очень высокий мужчина ростом более семи футов, лицо которого свидетельствовало о его участии в бесчисленных драках. Впрочем, сам он был настроен весьма миролюбиво. Оружия у сопровождающего не имелось, но его кулаки были не меньше кокосовых орехов, поэтому Спирс быстро отбросил мысль о попытке сопротивления.
|
