|
— Моего мужа убили, — произнесла Линдси Харт безжизненным голосом скорбящей молодой вдовы. Похоже, она все еще не могла поверить в то, что с ее губ сорвались такие слова, как и в то, что этот кошмар произошел на самом деле. — Убили выстрелом в голову.
— Мне очень жаль. — Джеку хотелось добавить еще что-нибудь, но ему уже приходилось бывать в такой ситуации, и он знал, что больше сказать, в общем-то, нечего. Что на все воля Божья? Что время лечит? Вряд ли эти слова помогут ей, и уж, конечно, не прозвучавшие из его уст. Люди иногда обращаются к незнакомцам за утешением подобного рода, но, когда в роли незнакомца выступает адвокат уголовного права, взимающий со своих клиентов почасовую плату, такое случается редко.
Джек Суайтек был одним из лучших защитников, которых могла предложить адвокатура Майами. В течение четырех лет он защищал заключенных, приговоренных к смертной казни, потом сменил амплуа и стал федеральным обвинителем. В настоящее время он уже третий год занимался частной практикой, постепенно зарабатывая себе имя, хотя ему еще не посчастливилось получить одно из тех высокооплачиваемых, привлекающих внимание дел в суде присяжных, которые вывели на звездную орбиту многих значительно менее опытных и достойных адвокатов. Но для человека, который сумел опровергнуть обвинение в убийстве, пережил развод с психопаткой, а однажды обнаружил в собственной ванной обнаженное мертвое тело своей бывшей подружки, дела его шли совсем неплохо.
— Полиция знает, кто это сделал? — спросил Джек.
— Они думают, что знают.
— И кто же?
— Я.
Вопрос, который должен был естественно последовать за подобным заявлением, застрял у Джека в горле, но, прежде чем он сумел сообразить, как бы поделикатнее коснуться этой темы, Линдси сказала:
— Я не делала этого.
— Есть свидетели, которые утверждают обратное?
— Нет, насколько мне известно. Этого следовало ожидать, ведь я невиновна.
— Орудие убийства нашли?
— Да. Оно лежало на полу спальни. Оскара застрелили из его собственного табельного пистолета.
— Где это произошло?
— В нашей спальне. Пока он спал.
— Вы были дома?
— Нет.
— Тогда откуда вы знаете, что он спал?
Она поколебалась, словно не зная, что ответить.
— Следователи сказали мне, что он лежал в постели и что они не обнаружили никаких следов борьбы, так что вполне логично предположить, будто его либо застали врасплох, либо он спал.
Джек сделал паузу, не столько для того чтобы собраться с мыслями, сколько для того, чтобы решить, какое впечатление на него производит Линдси Харт. На ней был строгий деловой костюм темно-серого цвета, который выглядел несколько более консервативным, чем традиционное черное траурное одеяние, хотя она осмелилась слегка оживить свой наряд шелковой блузкой и шарфиком. Она была очень мила — и наверняка обычно выглядела еще более привлекательной, чем в данный момент, поскольку, как подозревал Джек, от горя она потеряла несколько килограммов и не уделяла достаточно внимания своему внешнему виду.
Он сказал:
— Я знаю, что вам сейчас нелегко. Но неужели никому не пришла в голову мысль, что ваш супруг сам выстрелил в себя?
— Оскар не совершал самоубийства. Он слишком любил жизнь, и ему было ради чего жить.
— Как и большинству людей, которые лишают себя жизни. Они просто теряют перспективу.
— Когда обнаружили его пистолет, он стоял на предохранителе. Вряд ли Оскар сначала выстрелил себе в голову, а потом поставил оружие на предохранитель.
— На это мне нечего возразить. Хотя мне представляется любопытным, что кто-то застрелил вашего супруга, а потом позаботился о том, чтобы поставить пистолет на предохранитель.
— В смерти моего мужа вообще много любопытного. Вот почему мне нужны вы.
— Справедливое замечание. Давайте вернемся к тому, что вы делали в день его смерти. В котором часу вы покинули дом?
— В пять тридцать, как всегда. Я работаю в больнице. Моя смена начинается в шесть.
— Полагаю, вам нелегко убедить полицию в том, что ваш муж был еще жив, когда вы уходили.
— Судебно-медицинский эксперт считает, что смерть наступила где-то около пяти часов.
— Вы видели акт вскрытия?
— Да, совсем недавно.
— Сколько времени прошло после смерти вашего мужа?
— Вчера исполнилось десять недель.
— Вы разговаривали с полицейскими?
— Естественно. Я старалась сделать все возможное, чтобы помочь им найти убийцу. До тех пор, пока мне не стало ясно, что они подозревают меня. Вот тогда я и решила, что мне нужен адвокат.
мне нужен адвокат.
Джек почесал в затылке.
— Пока что мне в голову не приходит ничего заслуживающего внимания, хотя обычно, когда речь идет об убийстве, я превращаюсь в этакого охотника за сенсациями, — сообщил он. — Вы разговаривали с сотрудниками отдела по расследованию убийств города Майами или Майами-Дейд*?
* Округ на юго-востоке штата Флорида. Его административный центр — Майами. (Здесь и далее прим. перев.)
— Ни то и ни другое. Это были агенты СКР ВМФ, службы криминальных расследований Военно-Морского флота. Все случилось на территории военно-морской базы.
— Какой именно?
— Гуантанамо.
— Вы имеете в виду Гуантанамо на Кубе?
— Да. Мой муж был кадровым военным. Мы живем там почти шесть лет. Или, по крайней мере, жили до того, как он погиб.
***
— Я не пытаюсь отделаться от работы, но в этом городе я знаю нескольких адвокатов — бывших военных.
— Никто другой мне не нужен. Я хочу нанять адвоката, который не жалея сил, настойчивее, чем кто-либо другой, боролся бы за то, чтобы доказать мою невиновность. И этот человек — вы.
— Благодарю вас. Приятно сознавать, что моя репутация известна даже на Кубе.
— Ваша репутация здесь ни при чем. Вопрос в том, кто вы такой на самом деле.
— Это похоже на комплимент, но я не уверен, что понимаю, о чем речь.
— Мистер Суайтек, каждая минута, которую следователи уделяют моей персоне, это потраченная впустую минута. Если кто-нибудь не откроет им глаза, то убийца моего мужа останется безнаказанным. Это будет ужасной трагедией.
— Не могу с вами не согласиться.
— Да, вы правы. Поверьте мне. Это не просто еще один пример того, как власти преследуют невиновного. Если они не схватят человека, который убил моего мужа, это станет трагедией — для вас.
— Я знаю вашего супруга?
— Нет. Но от этого дело не становится менее личным. Мой муж… — Она глубоко вздохнула, и голос ее дрогнул. Затем сделала еще одну попытку. — Мой муж был отцом вашего ребенка.
Джек нахмурился, смущенный и растерянный.
— Повторите, пожалуйста.
— Мне кажется, вы понимаете, о чем я говорю.
Джек быстро перебрал в уме все возможности и пришел к выводу, что этому могло быть только одно объяснение.
— У вас приемный сын?
Она кивнула, и выражение ее лица было очень серьезным.
— И вы хотите сказать, что я — биологический отец?
— Матерью была женщина по имени Джесси Меррилл.
Джесси, последняя по счету женщина, с которой он встречался до того, как без памяти влюбился в другую и женился на ней — и развелся впоследствии. Только на пятый и последний год своей супружеской жизни с Синди Пейдж Джек узнал, что Джесси была беременна, когда они расстались, и что она отдала их ребенка на усыновление.
— Я не знаю, что сказать. Не стану отрицать того, что у Джесси родился ребенок и что она утверждала, будто я — его отец. Я просто никогда не вникал в подробности. Мне казалось, что не стоит вмешиваться в жизнь семьи, которая усыновила мальчика.
— Это было очень разумно с вашей стороны, — заметила она дрогнувшим от сдерживаемого волнения голосом. — Но мой муж и я сознавали, что когда-нибудь нашему сыну, возможно, захочется встретиться со своими биологическими родителями. И мы занялись их поисками несколько лет назад.
— Вы совершенно уверены в этом?
— Я могла бы показать вам нашу переписку, но, как мне представляется, в этом нет необходимости. — Она в очередной раз запустила руку в сумочку и извлекла оттуда моментальный снимок.
— Это Брайан, — сказала она.
Медленно тянулись секунды, и фотография, казалось, повисла в воздухе между ними. Наконец Джек протянул руку через стол и взял ее за уголок, как будто боялся, что прошлое обожжет его, если он ухватится за нее покрепче. Его взгляд остановился на улыбающемся лице десятилетнего мальчугана. Он никогда не видел ребенка раньше, но сразу же узнал эти темные глаза и нос римлянина.
— Я — его отец, — сдержанно и сухо произнес он, как если бы эти слова вырвались у него против его желания.
— Нет, — ответила она, и тон ее голоса был ласковым, но твердым. — Его отец мертв. И, если вы не поможете мне найти человека, который убил его, мать Брайана может оказаться за решеткой до конца своих дней.
Глаза их встретились, и Джек обнаружил, что пытается найти слова, наиболее уместные для подобной ситуации, к которой адвокат по уголовным делам никак не мог оказаться подготовлен.
— Наверное, вы правы, — негромко произнес он. — Это и вправду личное дело.
***
Джерри Шафетц сидел за своим столом, закинув руки за голову. Джек сотни раз видел его в этой позе в те времена, когда Джерри был его начальником. Тогда они обычно работали до позднего вечера, обсуждая все на свете: начиная с того, в каких свитерах «Дельфины из Майами» выиграли больше футбольных матчей — цвета морской волны или в белых, и заканчивая тем, сумеет ли дожить до суда их главный свидетель по делу, если не включить его в федеральную программу защиты свидетелей. Джек иногда скучал по старым временам, прекрасно, впрочем, понимая, что, даже если бы он остался, все пошло бы совсем по-другому. Джерри поднялся по служебной лестнице до должности первого заместителя прокурора округа, и спор с ним теперь доставлял намного меньше удовольствия, поскольку ныне он знал все.
***
— В данный момент мне всего лишь хочется знать, насколько честна со мной моя собственная клиентка. Мне нужно кое в чем удостовериться. Это имеет отношение к тому, когда наступила смерть.
— Даже если бы мне были известны подробности этого дела, а они мне неизвестны, я не имею права комментировать ход расследования.
— Еще как можешь. Вопрос лишь в том, захочешь ли ты это сделать.
— Назови мне хотя бы одну вескую причину, почему я должен так поступить.
— Потому что я прошу об одолжении, прошу во имя дружбы, которая когда-то существовала между нами.
Джерри отвел глаза, словно подобная просьба заставила его почувствовать себя неловко.
— Такое впечатление, что для тебя это глубоко личное дело.
— Сейчас для меня нет ничего более личного.
Несколько секунд Джерри сидел молча, размышляя. Наконец он взглянул на Джека и спросил:
— Что тебе нужно?
— В отчете СКР ВМФ отсутствует масса информации, но один момент приводит меня в совершеннейшее замешательство. Линдси Харт утверждает, что ее муж был еще жив, когда она ушла из дому в половине шестого утра. По словам же судебно-медицинского эксперта, смерть наступила между тремя и пятью часами утра.
— Не в первый раз заключение судебной экспертизы противоречит версии подозреваемого.
— Выслушай меня. Жертву убили выстрелом в голову из его собственного оружия. В отчете ни слова не говорится о глушителе. Фактически его застрелили из его же пистолета, который был обнаружен в спальне в нескольких футах от тела. Никакого глушителя в пределах видимости, никакой простреленной подушки или одеяла, которым воспользовались, чтобы приглушить звук.
— Ну и что?
— У них есть десятилетний сын. Если Линдси Харт застрелила своего мужа между тремя и пятью часами утра, то не кажется ли тебе, что мальчик должен был слышать звук выстрела?
— Все зависит от того, насколько велик их дом.
— Это военная база. Если учесть, что это дом офицера, мы с тобой говорим о двух находящихся рядом спальнях общей площадью одиннадцать сотен квадратных футов.
— А что говорится в отчете Службы криминальных расследований?
— Я не нашел там вообще ничего. Может быть, это было на одной из недостающих страниц.
— Может быть.
— Как бы то ни было, я хочу знать, что думают следователи по поводу звука выстрела. Как могло так случиться, что женщина стреляет из «беретты» калибром девять миллиметров, а ее десятилетний сын преспокойно спит в соседней комнате и ничего не слышит?
— Возможно, у него крепкий сон.
— Ну, конечно. Они вполне могли предложить именно такое объяснение.
— А если на самом деле все обстояло именно так?
Джек сделал паузу, как будто для того, чтобы подчеркнуть слова.
— Если это лучшее, что они могут предложить, тогда Линдси Харт, похоже, только что нашла себе адвоката.
Воцарилась гнетущая тишина. Наконец Джерри изрек:
— Я посмотрю, что можно сделать. Возможность не дать Джеку Суайтеку взяться за это дело может стать тем побудительным мотивом, который вынудит федерального прокурора поделиться информацией.
— Вот это да! Это самый приятный комплимент, который я от тебя когда-либо слышал.
— Или, может быть, мне просто не нравятся женщины, которые сначала убивают своих мужей, а потом бегут и нанимают сообразительных и шустрых защитников.
Джек медленно кивнул, соглашаясь, что заслужил такую отповедь.
— Чем скорее я узнаю то, что меня интересует, тем лучше, о’кей?
— Как я только что сказал, посмотрю, что здесь можно сделать.
— Договорились. — Он поднялся, пожал Джерри руку, потом поблагодарил его и попрощался, не ожидая, пока его проводят к выходу. Он и сам знал дорогу.
***
Ответ пришел быстрее, чем он рассчитывал. Зато он оказался таким, какого Джек никак не мог ожидать.
***
— Сын Линдси Харт страдает глухотой, — объявил Джерри Шафетц.
Джек едва не лишился дара речи, и его хватило лишь на то, чтобы пробормотать очевидное:
— Вот почему он не слышал выстрела.
— Вот почему он ничего не слышит, — подытожил прокурор.
Джерри продолжал что-то говорить, и Джек крепче стиснул телефонную трубку, боясь, что она выпадет у него из рук. Он наверняка попробовал бы выудить у Джерри дополнительные сведения и даже смог бы продержать его у телефона до самого утра, если бы его мальчик был всего лишь очередным мальчишкой. Но обстоятельства не дали Джеку возможности сделать вид, будто ему все равно. Его связь с сыном Линдси Харт ни в коем случае не должна была стать известной Джерри и остальному миру. Он не мог позволить себе допустить оплошность.
— Джерри, я тебе крайне признателен за услугу.
— Означает ли это, что ты не собираешься защищать ее?
— Я должен поразмыслить об этом.
— Но ты сказал…
— Я знаю. Извини, но я должен бежать.
Казалось, телефонная трубка весила добрый центнер, когда он опустил ее на рычаг. Он подошел к окну в кухне и уставился на залив Бискейн*, наблюдая в тишине за тем, как теплый юго-восточный бриз гонит к берегу бесконечную череду волн, с негромким плеском накатывающихся на волнорез. Они не олицетворяли собой всесокрушающую мощь природы, не представляли зрелище, способное вселить в душу страх и трепет. Но они были вечными в своей бесконечности, неустанными и непрекращающимися, подобно эмоциям, которые бурлили в душе Джека.
***
Джек встретился с ней в своем офисе, лицом к лицу. Ему необходимо было решить, насколько он может доверять Линдси, а по телефону этого не сделаешь.
— Почему вы не сказали мне, что мальчик глухой?
Его обвиняющий тон заставил Линдси вздрогнуть и замереть, но ответила она спокойным голосом.
— Он родился таким. Я думала, вы знаете.
— Пожалуйста, не лгите мне.
— Это святая правда.
Джек задумался над ее словами, но при этом не упускал из виду язык тела. Она еще сильнее сжала губы.
— Я вам не верю, — заявил он.
— Для чего мне лгать вам в таких вещах?
— Мне известно лишь, что после того как я прочел отчет Службы криминальных расследований о следствии по делу, я позвонил вам и сказал, что меня беспокоят показания судебно-медицинского эксперта относительно времени наступления смерти. Я не мог взять в толк, почему, если, как предполагается, вы стреляли из пистолета в собственном доме около пяти часов утра, в деле отсутствовали свидетельские показания вашего сына и он вообще не упоминался. Мне казалось невозможным, чтобы он не слышал стрельбы в соседней комнате.
— И я согласилась с вами.
— Но вы опустили ключевой факт.
— Он не слышит, Джек. Это не превращает его в неодушевленный предмет. Он способен чувствовать и осязать происходящее.
— Итак, когда я позвонил вам и заявил, что в отчете о следствии по делу есть огромный пробел, вы решили, будто я имею в виду именно это — то что ваш сын должен был ощутить выстрел в соседней комнате?
— Грохот захлопнувшейся двери, звук шагов стрелявшего человека, в панике мечущегося по комнате. Все эти движения вызывают вполне определенные ощущения.
— Пожалуйста, просто ответьте на мой вопрос. Вы действительно решили, что я говорю именно об этом?
Джеку не доставляло удовольствия вот так давить на нее. Но если и существовало что-то, с чем он не мог справиться, так это клиент, который лжет своему адвокату.
— Нет, — наконец ответила она. — Я точно знала, о чем вы думаете. Вы исходили из предположения, что он должен был слышать выстрел.
— Вы знали это. Тем не менее, вы позволили мне сломя голову броситься в прокуратуру округа с утверждением, что Линдси Харт не могла застрелить своего супруга так, чтобы мальчик этого не услышал.
— Я не знала, что вы собирались разговаривать с прокурором. Вы сказали, что вам нужно время, чтобы все обдумать, что вы сообщите мне, если решите взяться за это дело.
— Получается, вы сочли допустимым ввести меня в заблуждение, при условии что это останется между нами?
Она опустила глаза и прошептала:
— У меня было такое чувство, словно я и так взваливаю на вас непомерный груз, даже не упоминая о том, что он не слышит.
Линдси Харт казалась искренней, но ее губы снова сжались характерным образом.
— Я не уверен, что это все объясняет, — заметил Джек.
Она заговорила негромким, спокойным голосом, по-прежнему избегая смотреть ему в глаза.
— Вы должны понять. Когда вы прочли отчет о ходе следствия и позвонили мне, вы были так уверены в том, что время смерти свидетельствует о моей невиновности. Я… Я не могла своими руками разрушить то единственное, что работало на меня. Просто не могла.
— Вы полагали, что можете обманом вынудить меня стать вашим адвокатом?
Внезапно ее начала бить дрожь. Джек инстинктивно выхватил упаковку салфеток из верхнего ящика стола и протянул ей.
— Я невиновна, — проговорила она срывающимся голосом. — Можете ли вы себе представить, каково это — быть несправедливо обвиненной в убийстве отца вашего ребенка?
— Могу себе представить.
— Тогда неужели вы не видите? В тот момент для меня не имело значения, почему вы думаете, что я невиновна. Мне важно было всего лишь знать, что вы поверили в то, что я не совершала этого.
— Ваш обман вряд ли способен укрепить мою веру.
— Если я могла бы доказать свою невиновность, то не нуждалась бы в вас.
Она промокнула слезинку, и Джек дал ей время прийти в себя.
— Разумная мысль. Но если вы солгали, то не получите меня.
— Простите меня. Этого больше не повторится. С тех пор как это случилось, меня не покидает чувство, что все против меня. Полиция, вообще все. Такое ощущение, словно они уже все решили.
— Как, по-вашему, почему так происходит?
— Я думаю, все дело в моем интервью «Газетт».
— Что такое «Газетт»?
— Это местная газета, которая издается на базе. Они спросили меня, что, по моему мнению, случилось с моим мужем, ну, я и сказала им. А они все напечатали. С этого самого дня окружающие стали вести себя так, словно у меня на лбу написано крупными буквами: «Солдат противника».
— Что именно вы сказали?
Она заколебалась, явно не уверенная в том, что Джек готов выслушать ее версию.
— Моего мужа не столько убили… сколько устранили.
— Что вы имеете в виду под словом «устранили»?
— Заставили замолчать.
— Кто?
Похоже, это получилось у нее непроизвольно, но она судорожно стиснула бумажную салфетку в кулачке.
— Этот отчет СКР ВМФ был тщательно отредактирован, из него вымарали всю секретную информацию. Как вы думаете, что они скрывают?
— Насколько я понимаю, подобное случается сплошь и рядом и характерно не только для данного случая.
— Я уверена, что такое происходит регулярно. Как только у флота появляется что скрывать.
Она уже начала изъясняться, как параноик, но Джек тщательно подбирал слова.
— После того, что вам довелось пережить, вы, разумеется, имеете право на определенный скептицизм.
— Вы можете этого и не знать, но расследование военными уголовных дел об убийствах выглядит весьма жалко.
— Это достаточно серьезное обвинение.
— Я не говорю, что они некомпетентны. Я хочу сказать, что некоторые люди в армии совсем не прочь скрыть кое-что.
— А вам это известно, потому что…
— Я была двенадцать лет замужем за кадровым военным. И я сделала свое домашнее задание. Известно ли вам, что однажды Служба криминальных расследований флота пыталась убедить отца и мать в том, что их сын выстрелил себе в голову, несмотря на научно доказанный факт: для того чтобы сделать это, он должен был нажать на курок, стоя на голове?
— Какой ужас!
— Это еще цветочки. В другом случае СКР ВМФ заявила, что морской пехотинец сам нанес себе ранение и сделали это заявление девятого июля. А знаете, когда они получили результаты баллистической экспертизы, порохового теста, а также исследований крови и тканей? Шестого августа.
— Совершенно очевидно, что вы разбираетесь в том, что говорите. Но в данном случае речь не идет о том, чтобы представить убийство как самоубийство.
— Дело в том, что они способны на все ради своих целей. Им было нужно убрать со своего пути моего мужа, потому что никто не поверил бы в то, что он совершил самоубийство. Для этого он слишком любил жизнь. Вот почему они расправились с ним и, вместо того чтобы назвать это самоубийством, подстроили все так, будто бы его жена сделала это. А потом сочинили так называемый отчет о следствии по делу, в котором полно дыр. Все мало-мальски важная информация из него удалена под тем предлогом, что это делается для защиты военной тайны и национальной безопасности.
Джек уставился на нее долгим, тяжелым взглядом.
— Просто ради поддержания разговора допустим на минуту, что мы имеем дело с подлогом. Вы утверждаете, что военные решили не выдавать его смерть за самоубийство, поскольку считали, что никто не поверит в то, что ваш муж покончил с собой.
— Правильно.
— Но по какой-то причине военные пришли к выводу, что все легко поверят в версию, будто вы убили своего супруга.
Она не нашлась что ответить и явно чувствовала себя не в своей тарелке оттого, как повернул дело Джек.
— Это и есть суть любой провокации, — сказала она.
— Провокация — это слишком сильно сказано. Особенно если учесть, что вы до сих пор не назвали мне ни одного мотива.
— Если бы вы знали моего мужа, то поняли бы мои подозрения. Почти треть нашей совместной жизни прошла в этой обнесенной забором дыре на Кубе. Год за годом я умоляла его подать рапорт с просьбой о переводе. Люди на базе подобрались милые, и они осознают себя сообществом. Но я ненавидела изоляцию. Оскар же, напротив, был истинным мистером Гуантанамо. Он хотел достичь высот в своей карьере именно там, на острове, и не испытывал ни малейшего желания переезжать куда-либо. Потом вдруг все переменилось. За две недели до того, как его убили, он сказал мне, что, по его мнению, пришло время уезжать.
— Может быть, он изменил свою точку зрения. Попросту передумал.
— Нет. Этому предшествовали всякие мелочи: то, как он лежал по ночам без сна, как внезапно у него появилась привычка класть рядом с собой на тумбочку заряженный пистолет. Скорее всего, он не ожидал, что я замечу такие вещи, но я заметила. Его что-то беспокоило. Внезапно он стал вести себя как человек, который убегает или скрывается от кого-то. Как человек, который знает нечто такое, что ему знать не полагается.
— Например?
— У военных полно секретов. И много людей погибло, пытаясь сохранить их.
— Мне нужно нечто большее.
— Тогда помогите мне найти это, черт возьми.
Она явно была в отчаянии, и Джек прекрасно понимал ее. Он встал, обошел стол и уселся рядом с ней, стараясь развеять атмосферу холодной официальности. Теперь между ними не было преграды в виде письменного стола.
— Послушайте, вы, наверное, думаете, что адвокаты только и делают, что защищают клиентов, которые виновны, и удивляетесь, почему это парень так носится с понятиями виновности или невиновности. Но сейчас случай совсем…
— Другой, — закончила она его мысль. — Я знаю.
— Вы понимаете почему?
— Естественно. Вы хотите, чтобы все устроилось как можно лучше для вашего, — она спохватилась и поправилась, — для моего сына. Так же, как и я. Вот поэтому я бы никогда — даже если бы желала Оскару смерти, — я бы никогда не смогла застрелить его в нашем доме, пока наш сын спал в соседней комнате. Все равно, глухой он или нет. Это говорит вам о чем-нибудь, мистер Суайтек?
Джек встретился с ней взглядом, и внезапно воцарившееся молчание перестало быть тягостным и неловким. Как ни банально это звучит, но у него открылись глаза.
— Да, Линдси, говорит. И, мне кажется, будет лучше, если вы станете называть меня Джеком.
***
Алехандро постарался расправить плечи и выпятить грудь, но в глаза первым делом все равно бросался выпирающий животик.
— Я слышал, вы собираетесь защищать мою невестку.
— Я рассматриваю такую возможность, — ответил Джек. — Мы можем присесть где-нибудь и поговорить?
— Не думаю, что в этом есть необходимость. Разговор не займет много времени.
Джек в задумчивости покачался на каблуках. Собеседник оказался настроен более враждебно, чем он предполагал.
— Во-первых, позвольте заметить, что мне очень жаль вашего сына.
— Тогда почему вы хотите представлять интересы женщины, которая его убила?
— Главным образом потому, что я не считаю, будто это сделала она.
— Похоже, вы единственный, кто так не считает.
— У вас есть что рассказать мне, просветить меня насчет чего-либо?
Пинтадо бросил подозрительный взгляд на Тео, потом уставился на Джека.
— Вот что, парни, я ничего не намерен говорить вам. Вы здесь не для того, чтобы помочь мне. Все, что вам нужно, это вытащить ее.
— Мистер Пинтадо, я не собираюсь обманывать вас. Мне уже приходилось представлять интересы людей, которые были виновны. Но для меня этот случай необычен. Я совершенно искренен, когда говорю, что не заинтересован защищать Линдси Харт, если она виновна.
— Очень хорошо. Тогда вам следует свернуть свою палатку и отправляться домой.
— Я не могу сделать этого.
— Почему нет?
— Потому что я встречался с Линдси. Она заставила меня серьезно задуматься кое о чем. Линдси уверена, что ее подставляют. Она считает, что отчет СКР о следствии по делу — всего лишь прикрытие, дымовая завеса.
— Она твердит об этом вот уже несколько недель. Что еще она может сказать?
— Итак, вы не согласны с предположением, что вашего сына мог убить кто-то, имеющий на то скрытые причины?
— На что вы намекаете?
— Ни на что. Я просто задал вам вопрос.
— Мне осточертели люди, которые предполагают, будто моего сына убили из-за того, что я всю жизнь веду борьбу. В том, что он погиб, нет моей вины.
Джек опешил от такого поворота.
— Послушайте, я приехал сюда не для того, чтобы обвинять кого-то.
— А я думаю, что вы приехали сюда именно для этого. Позвольте мне внести ясность. Я знаю, почему Линдси убила моего сына.
Над головами у них пролетел рейсовый самолет, и оглушительный рев его двигателей, казалось, только подчеркнул слова кубинца. Наконец шум стих, и они снова могли разговаривать спокойно.
— Хотите рассказать мне, почему она сделала это? — спросил Джек.
— Это совершенно очевидно, если только вам известно что-нибудь обо мне и моей семье. Я приплыл в эту страну на гребной шлюпке, не имея в кармане ни цента. Сначала я мыл посуду в кафетерии «Бискейн». Через двадцать лет я стал миллионером, владельцем тридцати семи ресторанов. Вы слышали о них, нет? «Лос платос де Пинтадо».
— Я обедал там, — согласился Джек. Ему была известна и история успеха Пинтадо. Она была напечатана на обороте меню, включая необычное и привлекательное изложение того, почему сеть ресторанов носит иронично-насмешливое название, напоминающее о том, что ее владелец в свое время начинал с мытья посуды: «Лос платос де Пинтадо» по-испански означало «тарелки Пинтадо».
— Старина, ваши рестораны великолепны. Но какое отношение они имеют к смерти вашего сына? — обронил Тео.
— Дело не в ресторанах. Дело в деньгах. Может, мы не выставляем наше богатство напоказ, но я заработал целую кучу денег. У каждого из моих детей имеется свое доверительное имущество, или фонд. Не буду вдаваться в подробности, но основной капитал исчисляется семизначными цифрами.
— Это огромные деньги, — заметил Джек.
— Если хотите знать мое мнение, это больше того, с чем способно управиться большинство людей. И мои дети начинают получать проценты только по достижении ими двадцати одного года. А распоряжаться основным капиталом они могут, только когда им сравняется тридцать пять.
— Получается, ваш сын был миллионером? — спросил Джек.
— Да. Вот уже почти три года. — Алехандро опустил глаза и прошептал: — В следующем месяце ему исполнилось бы тридцать восемь.
— Итак, вы уверены, что Линдси убила его потому…
— Потому что они жили не так, как живут миллионеры. Оскар очень похож на меня. Деньги для него — не главное. Он хотел служить своей стране. Шесть месяцев назад он подписал очередной контракт на новый срок службы на Гуантанамо.
— Очень интересно, — протянул Джек. — Линдси была замужем за миллионером, который вел жизнь простого солдата на военной базе.
— Верно. Во всяком случае, пока он был жив.
— А после его смерти?
— Она могла бы жить где угодно и иметь достаточно денег в банке, чтобы вести такой образ жизни, какой ей нравился.
Некоторое время Джек хранил молчание, обдумывая услышанное.
Глаза Пинтадо сузились.
— И, я полагаю, она может позволить себе нанять весьма изворотливого адвоката, — заявил он.
— Я занимаюсь этим делом не ради денег, — прервал Джек.
— Ну да, как же.
***
— Джек, я хочу кое с кем тебя познакомить, — сказал Гарри.
Джек обернулся и обнаружил своего отца стоящим рядом с джентльменом выдающейся латиноамериканской внешности — его прочеркнутые серебром черные волосы были гладко зачесаны назад, словно он только что вылез из бассейна. Гарри дружески обнимал его за плечи.
— Джек, это Гектор Торрес. Теперь в Южной Флориде он — новый…
— Федеральный прокурор. Я знаю, па. Я ведь адвокат защиты по уголовным делам, ты не забыл?
— Не ругайте старика, — улыбаясь, заметил Торрес. — Это я попросил, чтобы меня представили. Мы с вами формально не знакомы, Джек, но у меня такое чувство, будто я давно вас знаю, я столько слышал о вас.
— Вы хотите сказать — о тех временах, когда я был обвинителем? — уточнил Джек.
— В общем-то, в основном от вашего отца. Мы с ним старые приятели. Я помню его тридцатый день рождения.
— Однако этим воспоминаниям Бог знает сколько лет.
— Эй, сынок, поосторожнее.
Они посмеялись, и Торрес посерьезнел.
— Не думаю, что ваш отец когда-либо выставлял свою кандидатуру на официальную должность, не имея моей поддержки за спиной. Припоминаешь что-либо подобное, Гарри?
— Нет. Ты всегда был рядом.
— Это правда. Я всегда был рядом с тобой. — Он сделал паузу, словно для того, чтобы воспоминания на мгновение вернулись к ним. Потом взглянул на Джека и произнес: — Должен заявить со своей серьезностью, что в нашей конторе у вас по-прежнему безупречная репутация. Я понимаю, что вы — выдающийся адвокат.
— Это зависит от того, с кем вы в данный момент разговариваете, — заметил Джек.
— Собственно говоря, в последнее время я разговаривал со многими людьми. Если хотите знать, пару часов назад я беседовал о вас с Алехандро Пинтадо.
Между ними возникла неловкость, уж слишком суровым для такой праздничной обстановки было выражение лица одного из самых старых друзей Гарри.
Гарри поморщился.
— А, бедный Алехандро. Я читал о его сыне и все собираюсь черкнуть ему пару слов. Кошмарная история.
— Да, — согласился Торрес, не сводя взгляда с Джека. — Ужасная, просто кошмарная история.
— Как он держится? — спросил Гарри.
— Настолько хорошо, насколько это вообще возможно. — И он снова взглянул на Джека, потом добавил: — Разумеется, время от времени у него случаются срывы.
— Знаешь, передай ему мои наилучшие пожелания, — сказал Гарри.
— Хорошо, я так и сделаю. Вообще-то говоря, я оставил его в прекрасном расположении духа. Я не вправе вдаваться в подробности — судебная тайна и все такое, — но, думаю, очень скоро мы предъявим обвинение. С учетом того, что семья потерпевшего проживает в Южной Флориде, дело было назначено к слушанию в округе Майами.
— Я так и думал, — произнес Джек.
— Да. Алехандро попросил меня лично заняться этим делом. Это несколько необычно для федерального прокурора — выступать обвинителем в конкретном случае. Но Алехандро — мой хороший друг. Я сказал ему, что выполню его просьбу.
— Очень любезно с вашей стороны, — заметил Джек.
— Это самое малое, что я могу для него сделать, — заявил Торрес.
На заднем дворе, по другую сторону распахнутых настежь дверей в стиле «а-ля Калифорния», внезапно смолк оркестр. Солист схватил микрофон и объявил:
— Мы почти созрели для торта. Не мог бы именинник начать пробираться поближе к сцене, пожалуйста?
— По-моему, это обо мне, — сказал Гарри. — Рад был снова встретиться с тобой, Гектор. Спасибо, что пришел.
— Я бы ни за что не пропустил такого события.
— И спасибо вам еще раз за добрые слова, — добавил Джек.
Гарри отошел, и Джек уже собрался последовать за ним, когда Торрес взял его за рукав и удержал на месте. Голос его был чуть громче шепота, так что в шуме вечеринки его никто не мог услышать, кроме Джека.
— Мне очень неприятно разговаривать с вами об этом в день рождения вашего отца, но я должен сказать это. Ради всего святого, держитесь подальше от дела Пинтадо.
— Этот совет исходит от вас или от Алехандро?
— От нас обоих. И, если понадобится, я сделаю так, что вы услышите его и от своего отца.
Джек негромко и беззаботно рассмеялся.
— Неужели вы думаете, что это может остановить меня?
— Если вы так умны, как о вас говорят, то да.
— Вы ведете себя неподобающим образом, мистер Торрес.
— А вы ввязываетесь в дело, которое вам не по зубам, мистер Суайтек.
Джек встретил его взгляд — на лице прокурора не было даже намека на улыбку.
— Еще посмотрим.
Джек повернулся и начал пробираться сквозь толпу, минуя улыбающихся доброжелателей и направляясь к своему отцу на сцене. Ему пришла в голову мысль: не мог ли Торрес пронюхать что-нибудь — например, узнать о личных мотивах, почему Джек намеревался защищать Линдси Харт. Или он просто стремился уберечь от неприятностей своего старого друга Пинтадо, играя в типичную прокурорскую игру и пытаясь посеять сомнения в стане оппозиции? Этот вопрос оставался открытым.
Добравшись до сцены, он попал в объятия мачехи. Джек тепло обнял ее в ответ, но при этом повернул так, чтобы бросить последний взгляд на Гектора Торреса и ликующую толпу.
Федеральный прокурор все так же без улыбки смотрел на него.
|
