|
Пролог
Перемышль, 1112 год
-Расскажи про деда Боняка!
— Какое рассказывать, тебе давно спать пора! И так сколько внизу проболтался, не дозовешься тебя! Мал ты еще на пирах до свету сидеть!
— Дружина же сидит, а где дружина, там и князь! Отец так говорит.
— Вот пусть отец сам и сидит. А ты спать должен. Ты ведь еще меч не получил, значит, не князь.
— Я буду князем!
— Будешь, будешь. А теперь спи.
— Не буду спать, пока не расскажешь про Боняка! Разговор пошел по кругу. Княгиня Иустина Боняковна вздохнула: восьмилетний сын был упрям, как бычок, и у нее не хватало сил с ним спорить. Уже сорок раз, кажется, она рассказывала Ростиславу про своего отца, а его деда —
половецкого хана Боняка, но Ростислав был готов слушать о нем бесконечно. Внизу, в гриднице, было шумно — там пировала дружина перемышльского князя Володаря Ростиславича, из гущи которой едва удалось извлечь не в меру удалого княжича.
— Смотри, вон и Володьша спит уже, и Ярша спит, они сил набираются, завтра будут воевать, — шепотом уговаривала сына княгиня, кивая на двух его старших братьев. — А ты завтра будешь как муха сонная.
— Не буду. Рассказывай! — требовал Ростислав, уверенный, что мать скоро уступит. И даже слегка подпрыгивал на лежанке, изображая, будто скачет во весь опор на боевом коне.
Было уже за полночь, у самой княгини Иустины слипались глаза, но она знала, что сын не отстанет, пока не добьется своего.
— Тогда была война, — принялась рассказывать она полушепотом, чтобы не разбудить двух старших княжичей. — Безбожный бунтарь князь Ярославец Святополчич пришел
на нас с ратью и короля венгерского да князя ляшского привел с собою. Пришли они сюда, к Перемышлю, и обступили град…
— Чтобы ни мышь не пробежала, ни птица не пролетела? — подсказал Ростислав. Он уже все сам знал, но боялся, что мать что-то забудет и испортит весь рассказ.
— Чтобы ни мышь, ни птица, никто, — согласилась княгиня. — А князь Давид поехал в Поле Половецкое поискать там помощи. И встретил на Вагре-реке хана Боняка и войско его в восемь тысяч конных батуров. Согласился хан Боняк помочь князьям перемышльским и пошел с князем
Давидом. Вот стало войско на ночлег и вышел хан Боняк один в поле в полночь. И начал он выть по-волчьи, и ответил ему сперва один волк, другой, а потом целая тысяча волков. Вернулся Боняк к князю Давиду и сказал, что победит он завтра множество врагов… Ростислав слушал как завороженный: больше не перебивал, не шевелился, едва дышал. Мороз подирал по коже,
когда он представлял все это: лес, ночь, река, блестящая серебром под луной, а между рекой и лесом — странный, непонятный человек наедине с луною, в шапке с волчьим хвостом, сам похожий на волка, такой же дикий, опасный, загадочный, как серые Хорсовы псы. Он воет, выпевает тягучую песню войны и крови, и волки отвечают ему из леса, признавая в нем собрата и вожака…
— Ты, волчий внук! — презрительно бросал ему старший брат Владимирко. — Дед твой — поганый нехристь, да еще и оборотень!
Владимирко и Ярослав, старшие сыновья перемышльского князя, родились от его первой жены, черниговской княжны. И в тот самый год, когда хан Боняк волчьим голосом заклинал победу, овдовевший к тому времени Володарь Ростиславич взял в жены дочь Боняка, надеясь покрепче
привязать дикого, алчного и ненадежного союзника. Хатун Айбике была крещена под именем Иустины Боняковны. Ее единственный сын, на четверть венгр 1, наполовину половец, уродился смуглым, невысоким, с выступающими скулами и черными волосами. Красавцем его трудно было назвать, зато он рос здоровым, подвижным и сообразительным. Поначалу князь Володарь только забавлялся, глядя на выходки своего «половца», но постепенно привязался к нему и те-
перь любил сильнее двух старших. А Ростислав не спускал
старшим братьям насмешек и отважно кидался на них с кулаками. И нередко выходил из этих схваток победителем, потому что был крепок, быстр и напорист.
— Князь растет! — с удовольствием приговаривал Володарь Ростиславич.
Сказание о князе Боняке было у Ростислава любимым. Десятилетним мальчиком он собирал себе в детинце такую же малолетнюю дружину и играл в ту давнюю битву. Хана Боняка, конечно, представлял он сам: сначала выл, потом обещал войску победу. Затем один из мальчишек, изображавший батура Алтунопа, должен был выйти к вражескому войску, выпустить одну стрелу и вернуться, а там уж сам «хан Боняк» начинал сражение. Поначалу он обманывал «венгерского короля» притворным отступлением, заманивал его в ловушку, а после ударял в тыл, рассеивал вражеское войско и брал огромную добычу!
Так они воевали, пока однажды игру «в Боняка» не увидел настоятель Иоаннова собора отец Митрофан и не устроил Ростиславу разнос.
— Ведь хан Боняк, поганец безбожный, не просто так выл, а волшбу бесовскую творил! — внушал он княжичу, меча громы праведного негодования над повинной черноволосой головой. — Злых духов он призывал, чтобы они сатанинской силой ему в битве помогали! Христианину
и помыслить о том грех, а не то что подражать! Кайся теперь, чадо, проси прощения у Господа, что по детскому неразумию в такой грех впал! Ростислав каялся, но где-то в глубине жила мысль: ведь Боняк действительно одержал победу. А хотя бы и волхвованием! Мальчик с детства знал, что за обладание волостью придется постоянно воевать со своими и чужими. Бог в эту
борьбу не вмешивается, а значит, надо справляться как получится.
Тем более что князь Володарь на него не сердился.
— Пусть воюет! Еще как потом пригодится! — говорил он, когда его младшенький являлся домой в рваной одежде, весь в пыли и ссадинах. — Пусть знает, что можно силой
воевать, а можно и хитростью. Вместе с теми же мальчишками, подрастая, Ростислав проходил обучение — бегал, отжимался, боролся, учился владеть оружием. В двенадцать лет он тоже получил меч, а мальчишки, сыновья кметей, стали его собственной ближ-
ней дружиной.
— Да твой дед был предателем! — возмущался Владимирко. — Он ведь шел сюда не нам, а князю Святополку помогать. Князь же Давид уговорил его переметнуться, потому что от венгров он надеялся больше добычи взять!
— Пусть бы твой дед столько взял где-нибудь! — огрызался Ростислав. — А за предателя сейчас получишь! Дело кончалось криком, воплями, расквашенными носами, каплями крови на утоптанной земле. Этого Володарь Ростиславич уже не одобрял. У его сыновей было слишком
много внешних врагов, чтобы они могли позволить себе драться между собой.
Со временем и Ростислав это понял, да и Владимирко перестал его дразнить. Хан Боняк, хоть и помог один раз Перемышлю, всю жизнь оставался опасным врагом Русской земли, принесшим ей много зла. Князю Володарю нелегко далось то решение — привлечь поганых половцев для войны
со своими братьями-христианами. Но выбирать не приходилось: князь Святополк не успокоился бы, пока не отнял бы у братьев Ростиславичей, Володаря и Василька, все их города.
И вот Ростиславу исполнилось ни много ни мало — двадцать лет; детские забавы давно сменились нешуточными заботами, а игра в войну — настоящей войной. О том, что он сам уже успел пережить, матери рассказывали детям перед сном. Но и теперь, засыпая где-нибудь в полевом стане и слыша далеко над лесом волчий вой, он снова видел все это — ночь, луну и узкоглазого человека в волчьей шапке, поющего песню войны и победы. И что-то отзывалось в его душе на эту песнь, как будто какой-то темный бог его предков ходил рядом, смотрел в затылок, манил за собой…
Глава 1
Берестье 1, 1124 год, весна
Был уже почти полдень, и колокола Успенского собора усердно созывали на обедню, но княжий терем не спешил откликнуться на их призыв. Берестейский князь Юрий еще не выходил из опочивальни, и отроки в верхних сенях перед горницами, якобы охранявшие его покой, спали тоже, повалившись на охапки соломы и друг на друга. Князь Юрий любил погулять, и пиры у него затягивались обыкновенно до рассвета. Гридница была полна бесчувственных тел —
иные гуляки вчера не сумели доползти до дружинных изб. Бояр и городских старост, которые, хотя и не слишком одобряли буйство своего князя, никогда не отказывались от его
приглашений, развела по домам собственная челядь. Таким образом, четверых гостей, отстоявших обедню в Успенском соборе в надежде, что Бог поможет их замыслам, встретили на княжьем дворе только тишина и сонная одурь.
— Поле битвы, истинный крест! — пробормотал один из них, хорошо одетый, в желтой бархатной шапке, отороченной собольим мехом, по виду боярский сын. — Вот тогда под Владимиром я такое же видал…
Они стояли в сенях перед гридницей, а на пороге лежал какой-то длинноусый кметь с шишкой на лбу и таким страдальческим выражением лица, точно его пытали, а он, держась из последних сил, все-таки не сдавался.
— А ты, Гостяйка, надеялся в храме с князем поздороваться! — поддел боярского сына один из спутников, светловолосый, с выпуклыми голубыми глазами. — Тутошних, как видно, и соборными колоколами не разбудишь.
— Разбудим! — весомо заметил третий, боярин средних лет, с сединой в рыжеватых волосах. — Как узнают, с чем прибыли, враз забегают. Ну, Коврига, чего стоишь? Пихни его как следует, а то помрет во сне без покаяния! Последнее относилось к четвертому спутнику, и он, живо
нагнувшись, стал трясти длинноусого. Однако тот, не просыпаясь, лишь замычал, причем с таким мучением в голосе, словно просил добить его.
— Эй, есть тут жив человек? — во все горло заорал голубоглазый, которого звали Корило.
— Чего голосишь-то? — Со двора в сени вошла женщина такого могучего телосложения, что гости невольно попятились. На поясе ее звенела большая связка ключей, указывая
на должность. — Вы откуда, гости дорогие? — уже вежливее добавила она, разглядев хорошую одежду и уверенный вид незнакомцев. — Если к князю, то рановато еще. Обождать надо немного. Князюшка не вставал покуда.
— Погуляли, видно, вчера? — Корило кивнул на длинноусого.
— Погуляли! — Ключница вздохнула, поскольку гораздо больше, чем сам князь, задумывалась над тем, во что обходятся его постоянные гулянки.
— Разбудила бы ты его, мать! — посоветовал Гостяйка. — Тут дело такое…
— Не война ли? — Женщина переменилась в лице и схватилась за железную фигурку уточки, висевшую в ожерелье.
— Напротив того, радость! — наставительно пояснил старший из приезжих. — Поди скажи, что приехали из Турова боярин Самовлад Плешкович, сын боярский Доброгость Даливоевич и иные лучшие мужи с ними! Купца Корилу и своего слугу Ковригу он не посчитал нужным упоминать, но ключница и без того захлопотала.
— Проходите, гости, проходите! — Она протиснулась мимо них, заглянула в гридницу, не зная, куда посадить среди такого развала. — Ратайка, Доволька, да где же вы, лешие, провалились! — закричала она во двор. — Полдень, обедня прошла, а тут конь не валялся!
— Даже не прибегал еще! — вставил Корило и ухмыльнулся.
— Да уберите хоть это идолище! — Не дожидаясь помощи, ключница сама схватила длинноусого страдальца за плечи и спихнула с порога, освобождая гостям путь. — Проходите, люди добрые, проходи, боярин, сделай милость!
Влетев в гридницу впереди них, она споткнулась об упавший деревянный ковшик, отшвырнула его в сторону, торопливо вытерла передником край лавки и сложила руки, показывая, что эту лавку может предложить гостям с чистой совестью.
Опасливо подбирая полы дорогого зеленого плаща, боярин Самовлад с важным видом уселся, а ключница выскочила в сени. Со двора сразу же послышался ее громкий голос. Кто-то с топотом пробежал по лестнице вверх; Корило потешался, прислушиваясь к происходящему в тереме, и подмигивал Гостяйке, который, напротив, старался сохранять важный и неприступный вид, как и подобает послу. А одна из горничных девок, проворная, хотя и некрасивая Жалейка,
уже пролезла по телам храпящих отроков в горницу и теперь теребила там кого-то:
— Вставай, княже, вставай! К тебе из Турова приехали, от тестя, боярин такой важный! Да вставай же, обедню проспал, войну проспишь!
Всклокоченная русоволосая голова поднялась над подушкой и тут же упала опять.
— Поди ты к лешему, коза! — протянул другой голос, женский, и из-за пышной подушки поднялось хорошенькое юное, хотя несколько помятое и утомленное, личико. — Не видишь, спим! Что орешь, как на пожаре?
— Вставай, Ялька! Хорошо, сюда не полезли, в гриднице уселись!
— Да кто?
— Из Турова приехали, говорю вам, от тестя! От Вячеслава Владимировича! А если бы влезли сюда и тебя, дуру, в постели у князя нашли? Тогда война, вот вам! Допируетесь!
— Чего — война? — хрипло спросил наконец сам князь Юрий, с трудом разлепляя припухшие веки. — С кем?
— Матушка Пятница, да со всем светом! — Жалейка уронила руки и с укором посмотрела на него. — Вставай, батюшка! Приехали к тебе бояре из Турова, говорят, дело важнее некуда!
— Уж не помер ли князь Вячеслав? — оживился князь Юрий и сел в постели, оправляя сбившуюся сорочку и пытаясь пятерней расчесать спутанные русые кудри. — А оно
бы… хорошо бы… «Успеет помереть, пока ты встанешь!» — подумала Жалейка, но ничего не сказала.
— Ну, зови, что ли, этих, одеваться! — решил князь Юрий и спустил ноги с лежанки.
— Лучше сама — ведь не добудишься никого, — проворчала Жалейка и откинула крышку ларя в поисках свежей рубашки.
— Перечеши меня! — потребовала красавица, лениво выбираясь из пухлых перин и отбрасывая с лица растрепанные пряди. Ее русая коса, словно змея, ползла за ней и была такой длинной, что связь ее с хозяйкой не бросалась в глаза и коса выглядела как самостоятельное существо.
— Не могу же я все сразу делать! — Жалейка в это время оправляла на князе новую рубаху. — Сейчас Кобылиха придет, она тебя перечешет!
— Чертей этих позови из сеней, пусть они князя одевают. Что мне теперь, до вечера нечесаной сидеть?
— Подождешь! Княгиня нашлась! Тебе-то в гридницу к гостям не идти.
— Поговори у меня! — капризно прикрикнула Вьялица. — Делай, что говорю, а то сразу у меня за морем Греческим окажешься!
— Не вопите, девки! — Князь Юрий поморщился. — И так голова трещит. Ялька, не ори. А ты поди растолкай Ероху, пусть красные сапоги принесет, а то на эти мне вчера козел
какой-то наблевал…
Жалейка поджала губы, но ничего не ответила и вылетела в верхние сени. Когда на нее, как на всякую молодую девку в тереме, в свое время снизошла благосклонность князя Юрия, она все-таки имела совесть и никогда не валялась в его постели до света. Примерно через полчаса отчаянными усилиями ключницы и той части челяди, которая держалась на ногах, и терем, и сам
князь были приведены в достойный вид. Из гридницы спешно выгнали непроспавшихся гуляк, убрали грязную посуду, подмели объедки и замыли неблаговонные следы вчерашних излишеств. Когда князь Юрий наконец спустился, только легкая припухлость под глазами позволяла догадаться, что и он во вчерашнем буйстве не оставался сторонним наблюдателем.
Поднявшись при его появлении, туровцы кланялись: Самовлад Плешкович — с достоинством, Корила и Гостяйка — подобострастно, но все одинаково дивились, каким свежим вы-
глядит хозяин по сравнению с его домочадцами.
Берестейский князь Юрий Ярославич был красивым мужчиной: высокий, стройный, с темно-русыми кудрявыми волосами и аккуратной бородкой, с прямыми черными бровями, которые оттеняли ясную голубизну глаз. Он был в самом расцвете сил — ему недавно пошел сорок третий год. Одеваться он любил ярко, нарядно, подчеркивая свою красоту с помощью византийского бархата, золотого шитья на оплечье рубахи, а в ухе носил золотую серьгу с крупной, неправильной формы жемчужиной. Держался князь дружелюбно, приветливо, словно искренне радовался гостям и ничуть не стыдился того, что его дом застали в таком неподобающем
виде.
— Самовлад Плешкович! — Узнав гостя, он даже соизволил обнять его, а боярского сына Гостяйку похлопал по плечу. — Ну, какие вести? Как Туров? Не передрался еще окончательно? Собор Борисоглебский не рухнул? Епископ Игнатий здоров ли? Все дрова колет? Топором, прости Господи, по ноге еще не заехал себе?
Гости улыбались, им было приятно, что берестейский князь так хорошо помнит дух их города.
— Как мой второй батюшка, Вячеслав Владимирович? Здоров ли? Нет ли какой войны у него? — продолжал Юрий Ярославич, и в мыслях его трепетала шальная надежда: «А ну как и впрямь…» Но надежда, конечно, была не только греховной (это еще куда ни шло), но и глупой: на печальных вестников гости не были похожи.
— Князь Вячеслав здоров, только мы что-то давно его не видали! — с намеком ответил боярин Самовлад. — Опять у венгерского короля с братьями немирье, вот князь Вячеслав и отправился чужое стадо пасти. А своим пренебрегает.
— Да что вы говорите? — Князь Юрий оперся о подлокотник престола и наклонился вперед, как будто услышал нечто удивительное.
— Собрался город Туров и порешил: нам князь нужен такой, который не за морями, а на Руси будет нас оберегать! — продолжал Самовлад Плешкович. — И сказали мужи туровские общим голосом: приди к нам, Юрий Ярославич, и владей нами! И не позволь киевлянам нас держать за своих холопов, но управляй нами сам по правде!
— Вот что! — только и воскликнул князь Юрий, схватившись за бороду рукой в ярких блестящих перстнях. Такого он никак не ожидал. Его деды, родной и двоюродный, его дяди и отец много лет сражались с другими ветвями князей-Рюриковичей за обладание то Владимиром, то Перемышлем, то червенскими городами, и в этой борьбе вся его мужская родня поочередно сложила головы. Род Изяслава Ярославича, второго сына Ярослава Мудрого, к которому принадлежал князь Юрий, потерпел поражение, на владимирском и туровском столах утвердились потомки Всеволода Ярославича, на перемышльском — внуки Владимира Ярославича. Только из милости и христианского желания быть в мире с ближними туровский князь Вячеслав Владимирович отдал за Юрия свою дочь, а киевский князь Владимир Мономах дал за внучкой берестейский стол.
Не имеющему сильной и влиятельной родни, князю Юрию предстояло состариться и умереть в Берестье, на самых западных рубежах Руси. Но вот город Туров добровольно предлагает ему власть над собой! Мало того, что Туров больше и богаче, — от него гораздо ближе до Киева…
К городским старостам и сельским боярам были разосланы гонцы — звать на совет. Едва ли город мог не отпустить князя, но должен был обсудить, кого принимать взамен, и обговорить с отъезжающим правителем условия союза городов, если таковой окажется возможным.
Уже на следующий день — как раз выдалась пятница, день торга, — по окончании обедни народ, не расходясь, толпился перед Успенским собором и вовсю обсуждал новости. Тут и там собирались кучками люди, и в каждой говорили свое. Приграничный город был разноплеменным: в нем жили древляне, дреговичи, волыняне — потомки древнего племени дулебов, обитавшего в этих местах еще пять веков назад, встречались ятвяги, ляхи, были и венгры.
— Кто же у нас теперь князем-то будет? — волновались бабы, собравшиеся на торг с лукошками и коробами.
— Да их, Изяславова 1 племени, осталось-то всего ничего! — бойко рассуждал поп маленькой Власьевой церкви, отец Никодим. — Всех ведь Господь уже призвал. Кроме князя Юрия, только двое и остались, да и те еще дети — князь Юрий Ярославич да князь Вячеслав Ярославич. Их
и примем на княжение.
— Да они ведь, сам говоришь, дети еще совсем! — вздыхала хорошо одетая посадская баба, жена какого-то зажиточного ремесленника или мелкого купца. — Какие из них князья?
— А вот такие! Это у тебя дети как дети, а у князей и дети — князья! — вразумил ее отец Никодим, не замечая раздавшихся вокруг смешков. — А пусть хотя бы и дети! Пусть сидит у нас род князя Изяслава, при нем мы от киевской тяготы избавимся!
— Да какая нам от них защита, от мальцов? Ни войско вести, ни на княжьем совете слово сказать!
— Зато мы их сами воспитаем, как родных сынов! Научим, как на благо Берестья стараться!
— Да ты что, отец Никодим, сдурел совсем! — напустилась на него другая баба. Была она уже в годах, в богатом цветном платье, несмотря на будний день, с нарядно расшитым очельем, широкая, могучая, сама чем-то похожая на воеводу. — Народ к измене подбиваешь, да прямо на торгу!
Город Берестье издревле Киевской земле принадлежал, а ты что же, отделяться задумал? Окстись! Князь Юрий Вячеславу туровскому зять, киевскому Владимиру родич, потому и сидит здесь. А Ярославцевы дети нам не надобны!
— Да, вон Владимир-город принял на княжение Ярославца Святополчича, так в осаде с ним и насиделся! И голодом их морили, и приступами брали, и села у них жгли, землю разорили совсем! — поддержал ее кузнец Меженя. — Отступились владимирцы, прогнали Ярославца. А мы его детей к себе позовем! Оставался бы князь Юрий где есть. А то теперь станет с тестем воевать, так и нас в покое не оставят!
— Так что теперь делать, матушка Евдокия Борисовна? — крикнул развеселый мужик, молодой и кудрявый, но с утра хмельной и по виду беспутный. — Цепью за ногу, что ли,
прикуем князя Юрия?
— Язык тебе приковать, Вереська! — Боярыня в досаде махнула на него рукой. — Люди только с обедни идут, а ты уж угостился где-то, бредешь, ноги в завивочку! Работать бы шел! А потом вот такой же хмельной на вече пойдешь да будешь орать там от большого ума!
— Тебя, матушка, в боярской думе заждались! — продолжал веселиться Вереська.
— Я-то в думу не пойду, а вот Далимыслу Яруновичу скажу: надо нам теперь из Владимировой киевской родни кого-то в князья себе звать, только бы не воевать. Не до войны нам теперь.
— Если кто нас оборонит от Владимира, то разве Изяславичи! — возражал ей другой мужик. — А если, как ты говоришь, так и будем весь век у стремени чьего-то ходить!
— Да не в той мы силе, чтобы сами собой править, а так хоть миром обойдется!
— В чьи дела ты, баба, лезешь, хоть ты и боярского рода? Управляй своим домом, а в княжьи дела не лезь!
— Ой, какой воевода нашелся! — Евдокия Борисовна уперла могучие руки в широкие бока и придвинулась к обидчику. — Ты, Коряга, мни свои кожи, знай свои чаны да молись, чтобы твоих сыновей в ополчение не забрали с тобою вместе! Кричите на вече сами не зная что, беды на себя зовете, а потом удивляетесь: чем, дескать, мы Бога прогневили? А тем и прогневили, что о своей же пользе подумать не умеете!
Народ гудел, каждый кричал свое. Берестье с давних времен принадлежало Киевскому княжеству и являлось его самым дальним западным пределом. По существовавшему уговору нынешний берестейский князь платил Киеву дань и поставлял ему войско. Эти повинности внушали берестейцам особенное недовольство: им были чужды тревоги Киевщины, постоянно осаждаемой половцами. Войско пригодилось бы и дома: слишком близко сидели польские короли, вовсе не смирившиеся с потерей этих земель. Но обладать Берестьем хотели бы и туровские князья, и владимирские, и князья Червонной Руси, лежавшей южнее. Пока во Владимире и Турове правили родные сыновья киевского князя, никаких перемен в Берестье не предвиделось. Но если в Ту-
рове появится князь из другой линии, враждебной киевлянам, равновесие сил нарушится, Берестье сможет играть на взаимных противоречиях князей и выгадывать для себя бо-
лее удобные и почетные условия.
— Дурни вы, дурни! — пыталась вразумить Евдокия Борисовна тех, кто жаждал свободы. — А про ляхов забыли? Ведь они под боком у нас, а дальше нас на запад никаких русских земель уже нет. Вот пойдет на нас ляшский король — Киев полки пришлет, да и Владимир нас прикроет.
А без них что будем делать?
— С ляшским королем договор утвердим!
— Дочерей его замуж за наших князей молодых возьмем!
— Так он вам и дал! Выкуси-ка!
— Да и нельзя за Ярославцевых сыновей его дочерей брать — сам ляшский король на Святополковой дочери женат, его дети — Ярославцевым двоюродные, — поддержал боярыню сведущий монах, отец Феофан. — Церковь таких браков не дозволяет венчать, отнюдь нет!
Боярыня Евдокия не нуждалась в союзниках и могла одна спорить со всей толпой, а если бы кто проявил непочтительность — и угостить своей крепкой можжевеловой палкой.
Но мало кто соглашался с ее доводами, а если соглашался, то молчал, не желая идти против толпы. Плюнув, боярыня ушла домой — рассказать мужу и подумать, что делать, если
такие настроения возобладают и во время веча. Споры захватили и торговую площадь, где сегодня во всех лавках ремесленники продавали наработанное за неделю, а купцы — привезенное из других земель.
— Да, может, все это еще болтовня одна! — сказал Меженя и пошел прочь с досадливым видом: вот, дескать, заставили время терять из-за таких пустяков. — Может, и не зва-
ли князя Юрия ни в какой Туров…
— Звали, еще как звали! — возмущенно закричала ему вслед молодая девушка с очень длинной светлой косой. —
Давайте я лучше расскажу, я всю правду как есть знаю!
Одета она была очень хорошо — в нижнюю рубаху из тонкого беленого полотна, украшенную широкими полосами вышивки, и верхницу из настоящего заморского шелка, зеленого, как молодая травка, с блестящим золотым шитьем. Сверху — красивый теплый кожушок, отороченный дорогим куньим мехом, а височные кольца, вплетенные в тонкие косички над ушами, блестели светлым серебром. Не смущенная всеобщим вниманием, девушка бойко рас-
сказывала:
— Приехали бояре, все такие важные, человек восемь, а может, десять. Приехали и прямо в ноги Юрию Ярославичу упали: пожалей нас, говорят, сирот беззащитных, бесприютных! Весь город Туров, говорят, нашими устами тебя умоляет: приди и владей нами, а мы ни в чем из твоей воли
не выйдем и будем служить тебе, как дети отцу!
— А как же туровский князь? — недоумевал мужик в войлочной шапке, видно приехавший из села и в княжеских делах соображавший туго. В опущенной руке он держал короб с лямками, в котором было то ли зерно, то ли еще какой-то товар на обмен. — Или помер?
— Не помер, а за море куда-то ушел. В Венгерскую землю!
— Венгрия не за морем! — подала голос другая девушка, в кожухе из красновато-коричневой толстой шерсти и беленькой косынке на голове. За спиной ее стояла нянька, еще крепкая женщина, и слегка тянула девушку за рукав, намереваясь увести, но та не обращала на нее внимания. — Дура ты, сама не знаешь, что говоришь!
— Это я-то дура! — Нарядная красавица уперла руки в бока и двинулась на нее. — Своими ушами я все слышала!
— Не могла ты такой брехни нигде слышать, кроме как у собак под забором! — не сдавалась девушка в косынке. Она тоже была высока ростом, красива, а на лице ее горел яркий румянец. — Чтобы Туров сам от князя Вячеслава отрекся и другого позвал! Не может такого быть! Туровской
землей киевские князья владеют, и раз киевский князь сына туда посадил, другого князя там быть не может!
— А вот было, было! Князь Вячеслав ушел незнамо куда, а свою волость бросил, вот они и зовут княжить Юрия Ярославича!
— Да ведь он не пойдет!
— Еще как пойдет!
— Не посмеет он своего тестя…
— А вот увидите!
— Да что ты понимаешь в этих делах, холопка!
— А побольше твоего понимаю! — завопила в ответ красавица с длинной косой, не опровергая, впрочем, своей принадлежности к холопам. — Это ты, боярыня, за печью сидишь, а я день и ночь в княжьих палатах! Я все князевы дела знаю, как и бояре не знают!
— Это точно, что день и ночь! — съязвил кто-то в толпе. — Ты, что ли, теперь у князя ночами лежанку стережешь? Народ загудел, стал многозначительно посмеиваться. Красавица вздернула носик, а ее противница вдруг переменилась в лице.
— Ага! — торжествующе засмеялась Вьялица. — Замолчала! Вот то-то же! Юрий Ярославич в Туров поедет, и я с ним поеду! Я и в Берестье сейчас княгиня, и в Турове княгиней буду!
— Да он в Турове других найдет, не хуже! — опять подал голос кто-то сзади.
— Ты язык-то попридержи! — Князева любимица сердито обернулась. — Юрий Ярославич меня любит, ничего для меня не жалеет! Вон старый киевский князь Святополк Ярославич тоже на простой девке женился, так ее любил, что прямо плакал, если расставаться приходилось, и двум сыновьям ее все свое наследство завещал! А раз было, так и еще будет! Может, и на мне князь Юрий женится!
— Сдурела девка! — хихикнул кто-то. — Даже с посадничьими дочерями не хотят епископы венчать, а ты что задумала!
— Так ведь он женат! — напомнила какая-то баба.
— Ну… — Вьялица запнулась, внезапно вспомнив об этом досадном обстоятельстве. — Да где его жена? Кто ее видел?
Сидит себе в монастыре, может, хочет постриг принять! А пока я в Берестье княгиня! Что я захочу, то князь и сделает! Который человек мне не понравится, враз тому голову снесет!
Народ посмеивался над ее хвастовством, а она победно продолжала:
— Захочу, всю лавку куплю! Захочу — весь ряд мой будет, со всеми товарами и купцами вместе! Такие обноски, — она с презрением оглядела девушку в косынке, — ни за что не надену!
И красавица пошла вдоль ряда, провожаемая не только насмешливыми, но и уважительными взглядами: что ни говори, а князевы дела она действительно знала как никто другой/
|
|
Еще девочкой княжна Елисава, дочь киевского князя Ярослава, была просватана за отважного варяжского воина Харальда. Десять лет прошло с тех пор. И вот однажды в лесу рыжеволосый викинг сорвал поцелуй с ее губ ...
206  |
185 |
руб. |
|
|
|
|
|
|
После смерти смолянского князя его престол хитростью заняла Избрана. Однако не все были рады правлению дочери князя, а верховный жрец открыто обвинил ее в смерти брата Зимобора. Но юноша не погиб ...
254 |
229 |
руб. |
|
|
|
|
|
Электронные книги этого автора
|
|
|
Велемилу еще девочкой отец просватал за князя Вольгу. Но в душе Вольги до сих пор живет любовь к Дивляне. Молодой князь решает со своей дружиной отправиться в Киев. Он верит, что Дивляна ждет его... ...
|
|
|
|
Ведьма Хёрдис ненавидела свою сестру, красавицу Ингвиль. Насылая проклятье на корабль враждебного племени, она не подозревала, что подарила сестре встречу с любовью. Едва Ингвиль увидела капитана ...
|
|
|
|
После смерти смолянского князя его престол хитростью заняла Избрана. Однако не все были рады правлению дочери князя, а верховный жрец открыто обвинил ее в смерти брата Зимобора. Но юноша не погиб ...
|
|
|
|
Еще девочкой княжна Елисава, дочь киевского князя Ярослава, была просватана за отважного варяжского воина Харальда. Десять лет прошло с тех пор. И вот однажды в лесу рыжеволосый викинг сорвал поцелуй с ее губ ...
|
|
|
