Джоди Пиколт - «Чужое сердце»

Еще долгое время после суда и вынесения приговора он навещал нас, просто чтобы проверить, все ли у нас с Элизабет в порядке. Он дарил ей игрушки на день рождения и на Рождество. Он прочистил за- бившийся сток в ванной на втором этаже. Он приходил после службы, чтобы подстричь саванну, в которую превратилась на- ша лужайка. За Джека я вышла потому, что он был любовью всей моей жизни. Я собиралась быть рядом с ним всегда. Но планы мои изменились, когда мужчина с двадцатью двумя промилле алкоголя в крови изменил само определение слова «всегда».

Я удивилась, когда Курт понял, что я, скорее всего, не смогу полюбить другого так сильно, как любила своего первого мужа. Еще больше я удивилась, когда поняла, что, кажется, смогу. Когда пять лет спустя мы узнали, что у нас будет ребенок, я едва ли не пожалела об этом — такое сожаление испытываешь, когда стоишь под безукоризненно синим небом в прекрасный летний день и осознаёшь, что никогда уже не познаешь такого счастья. Элизабет было два года, когда погиб Джек; Курт был единственным отцом, которого она знала. Между ними образовалась такая прочная связь, что мне иногда хотелось отвернуться, не вмешиваться в их общение. Если Элизабет была принцессой, Курт точно был ее рыцарем.

Когда же стало известно, что вскоре у нас появится маленькая сестричка (странно, но никто из нас не сомневался, что родится девочка), Курт и Элизабет впали в настоящую эйфорию. Элизабет в деталях рисовала будущую детскую, Курт нанял рабочих, чтобы те занялись пристройкой. Но тут мать подрядчика хватил удар, ему пришлось срочно переезжать во Флориду, и ни одна бригада не нашла в своем расписании «окна», чтобы выполнить работу до рождения ребенка. В стене зияла дыра, потолок чердака протекал; подошвы нашей обуви покрылись плесенью. Однажды, будучи на седьмом месяце, я спустилась в гостиную и увидела, как Элизабет играет в ворохе листвы, принесенной ветром в обход пластиковой заслонки. Я как раз решала, заплакать или почистить ковер, когда в дверь позвонили. В руках он держал холщовый мешок с инструментами — он ни- когда не расставался с ним, как другие люди не расстаются с кошельками. Волосы, затянутые в хвост, доставали до плеч. Одежда на нем была грязная, а пахло от него почему-то снегом, что было весьма странно в это время года. Нежданно-негаданно к нам прибыл Шэй Борн собственной персоной. Он напоминал билет на летнюю ярмарку, который ловишь в порыве зимнего ветра и задаешься вопросом, где же он прятался все это время. Говорить ему было тяжело: слова путались, и он вынужден был как бы разделять их, прежде чем произносить.

— Я хочу… — заговорил он, но тут же решил начать заново.

— Вы не… Есть ли… Потому что…

— От усердия на лбу его проступила испарина.

— Я могу вам чем-то помочь? — наконец выговорил он.

В этот момент к двери подбежала Элизабет. «Ты мог бы уйти. Это бы очень мне помогло», — подумала я. Я попыталась закрыть дверь, инстинктивно защищая дочь. — Вряд ли… Элизабет взяла меня за руку и изумленно уставилась на незнакомца.

— Нам нужно много всего починить, — сказала она. Он присел и с легкостью заговорил с моей дочерью. Слова, еще минуту назад казавшиеся острыми, угловатыми и неподъемными, струились теперь с непринужденностью водопада.

… Майкл Шэй Борн оказался вовсе не таким, как я ожидал. Я готовился увидеть неповоротливого дикаря с мясистыми кулаками, головой, переходящей, минуя шею, прямо в плечи, и глазами-щелками. В конце концов, это было преступление века — двойное убийство, о котором услышал каждый от Нашуа до Диксвилл-Нотч.

Преступление казалось тем более ужасным, что жертвами стали маленькая девочка и полицейский, приходившийся ей отчимом. Это было преступление из тех, что вынуждают людей задаваться вопросами: действительно ли мой дом — моя крепость? Действительно ли те, кому ты доверяешь, заслуживают доверия? Возможно, поэтому сторона обвинения Нью-Хэмпшира впервые за пятьдесят восемь лет настаивала на смертной казни. Учитывая публичную огласку, многие не верили, что суду удастся найти двенадцать присяжных, которые отнесутся к этому делу непредвзято. Но нас все же нашли.

Меня выдернули прямиком из библиотеки университета Нью-Хэмпшира, где я работал над дипломным проектом по математике. Целый месяц я не то что не читал газет — поесть нормально не мог, а потому был идеальной кандидатурой для слушания по делу Шэя Борна. Когда мы впервые вышли из комнаты для совещаний — крохотной коморки в здании суда высшей инстанции, к которой я привык уже почти как к собственной квартире, — я заподозрил, что пристав ошибся залом. Подзащитный оказался субтильным, тонкокостным парнем — из тех, чьи имена всегда фигурируют в не- приличных школьных анекдотах. Твидовый пиджак, казалось, поглощал его целиком, а узел галстука торчал перпендикулярно, как будто отталкиваемый магнитным полем. Скованные наручниками руки покоились на коленях, как небольшие зверьки; голова была выбрита почти наголо. Глаз он не поднял даже тогда, когда судья произнес его имя, и оно шипя растеклось по помещению, словно пар из радиатора. Судья обсуждал с адвокатами какие-то технические подробности, когда в окно влетела муха. Я заметил ее по двум причинам: во-первых, в марте увидеть муху в Нью-Хэмпшире — довольно большая редкость; во-вторых, мне было непонятно, как можно ее прихлопнуть, если руки у тебя в наручниках, а на пояснице — цепь.

Шэй Борн внимательно уставился на насекомое, замершее на странице блокнота, и вдруг, громыхнув металлом, поднял скованные руки и с силой опустил их. Я думал, он хотел ее убить. Но когда он простер ладони, раскрывшиеся медленно, будто цветы, муха выпорхнула на волю и, жужжа как ни в чем не бывало, полетела докучать кому-то другому. В этот момент взгляды наши встретились, и я понял две вещи: 1. Он до смерти напуган.

Он примерно мой ровесник. Этот монстр, совершивший два убийства, был похож на капитана команды по водному поло, с которым мы в прошлом семестре сидели рядом на семинарах по экономике. Он также напоминал парня, который доставлял на дом мою любимую пиццу с тонкой корочкой. Глядя на него, я вспомнил даже мальчишку, которого повстречал по пути сюда: на улице шел снег, и я, опустив стекло, предложил подбросить его. Иными словами, я не думал, что первый убийца, которого я повстречаю, будет выглядеть так. Он мог быть любым другим юношей лет двадцати с небольшим. Он мог быть мною. Единственное отличие заключалось в том, что нас разделяли десять футов, а на запястьях и лодыжках его поблескивали оковы. И я должен был решить, умрет ли он или останется в живых. Месяц спустя я мог уже с уверенностью заявить, что работа присяжных абсолютно не похожа на наши представления о ней, почерпнутые из телевизионных программ.

Нас постоянно тягали из здания суда в комнату для совещаний и обратно; нас кормили всякой дрянью в местной столовой; мы слушали упоенные речи болтливых адвокатов и наблюдали за окружными прокурорами, которые, уж поверьте мне, редко бывают такими красотками, как в сериале «Закон и порядок». Даже через четыре недели я входил в зал заседаний как будто на территорию чужой страны без путеводителя. Вот только сказаться туристом и сбросить с себя ответственность я не мог. Эти иностранцы ожидали, что я свободно владею их языком. Первый этап подошел к концу: Борну было вынесено обвинение.

Прокурор представил уйму улик, подтверждающих, что Курта Нилона застрелили при исполнении — а именно, при попытке ареста Шэя Борна, которого Нилон застал со своей приемной дочерью. Белье девочки было найдено в кармане Борна. Вернувшись с гинекологического приема, Джун Нилон обнаружила своего мужа и дочь мертвыми. Хлипкие аргументы защиты — дескать, Курт неправильно понял Борна, страдающего сильным дефектом речи, а пистолет выстрелил случайно — утонули в прорве доказательств, представленных обвинением.

Хуже того, Борн не воспользовался правом на личное заявление: то ли из-за косноязычия, то ли по- тому, что его собственные адвокаты не доверяли ему — преступнику и настоящему варвару. Теперь же близился к завершению второй этап — вынесение приговора; вернее, тот этап, который отличал этот суд от всех про- чих, имевший место за последние полвека в юридической системе Нью-Хэмпшира. Мы уже знали, что Борн виновен. Оставалось решить, заслуживает ли он смерти. Эта часть была похожа на первую, только сжатую для удобства читателей «Ридерз Дайджест». Обвинение вкратце перечислило все улики, представленные во время уголовного процесса, после чего защите дали возможность пробудить сочувствие к подсудимому. Мы узнали, что Борн сменил немало приемных родителей. В шестнадцать лет он поджег очередное временное пристанище и провел два года в колонии для несовершеннолетних.

Он страдал от запущенного биполярного расстройства, плохо обрабатывал звуковую информацию, не справлялся с сенсорной перегрузкой, а также с трудом читал, писал и разговаривал. Однако все это нам сообщили свидетели. Сам же Шэй Борн вновь отказался молить нас о пощаде. И пока в зале дотлевали последние споры, я смотрел, как прокурор ослабляет узел полосатого галстука и выходит к трибуне. Одним из основных отличий обычного суда от вынесения смертного приговора является очередность выступлений.

Я этого раньше не знал, но Морин — очень славная женщина, которую каждый хотел бы видеть своей бабушкой, — не пропустила ни единой серии «Закона и порядка» и, можно сказать, получила степень док- тора права, не вставая с кресла. В большинстве случаев заключи- тельное слово предоставлялось прокурору, чтобы именно его речь звучала у присяжных в головах, когда они удалятся на совещание. Но когда дело касалось высшей меры наказания, прокурор выступал первым, а потом уже адвокат получал последний шанс переубедить нас. Ведь, в конце концов, это действительно был вопрос жизни и смерти. Прокурор остановился перед нашей скамьей. — Пятьдесят восемь лет ни один из моих коллег в штате Нью-Хэмпшир не просил присяжных заседателей принять столь трудное и ответственное решение, какое предстоит принять вам, двенадцати гражданам своей страны. Мы все осознаем важность этого решения, но именно таких радикальных мер требуют обстоятельства данного дела, и лишь после принятия этих радикальных мер справедливость восторжествует — в память о Курте Нилоне и Элизабет Нилон, чьи жизни прервались столь трагичным и чудовищным образом. Он извлек огромную, одиннадцать на четырнадцать дюймов фотографию Элизабет Нилон и сунул ее прямо мне в лицо. Эта девочка, казалось, была создана из какого-то более легкого, чем плоть, материала; ножки у нее были совсем тоненькие, а волосы походили на сгустки лунного света. За такими девочками следишь на игровой площадке и думаешь, что, если бы не тяжесть кроссовок, они бы взлетели к небесам. Но на фотографии был запечатлен труп. Кровь забрызгала ее лицо и склеила волосы. Глаза были по-прежнему открыты. Платьице задралось при падении — и всем стало видно, что ниже пояса она обнажена. — Элизабет Нилон никогда уже не научится делить в столбик, кататься на лошади или кувыркаться спиной вперед.

Она не поедет в летний лагерь и не нарядится к школьному выпускному. Никогда не обует первые туфли на высоких каблуках и не насладится первым поцелуем. Она не сможет привести домой мальчика, чтобы тот познакомился с ее мамой. Ее отчим не поведет ее к алтарю. И свою сестру, Клэр, она тоже не узнает. И ей будет не хватать всех этих моментов — этих и тысячи других, но не по воле злого рока, который распоряжается автомобильными авариями и лейкемией. Нет, просто потому, что Шэй Борн решил, будто она всего этого не заслужила. Он вытащил еще одну фотографию и продемонстрировал ее нам в вытянутой руке. Курта Нилона убили выстрелом в живот. Синяя форменная рубашка побагровела от его собственной крови и крови Элизабет. На суде мы узнали, что, когда прибыли парамедики, он отказывался отпустить дочь, пока искорка жизни еще теплилась в его теле. — Но Шэй Борн не успокоился, отняв жизнь Элизабет. Он лишил этого божественного дара и Курта Нилона, тем самым не только оставив Клэр без отца, а Джун без мужа, но и полицию Линли без офицера Курта Нилона. Он убил тренера детской команды округа Грэфтон. Убил учредителя велосипедных гонок в начальной школе Линли. Шэй Борн забрал жизнь у государственного служащего, который, умирая, защищал не только свою дочь, но и гражданку своей страны — и общество в целом. Общество, членами которого являемся мы все. — Прокурор положил фотографии на стол лице- вой стороной вниз. — Штат Нью-Хэмпшир не прибегал к смертной казни пятьдесят восемь лет, дамы и господа, и на то имелись веские причины. В огромном потоке дел, что поступали в наши кабинеты, мы не нашли ни одного, которое требовало бы столь суровой меры пресечения. И тем не менее имелись веские причины и на то, что- бы лучшие умы нашего штата не отменили смертную казнь в принципе, как поступили во многих других штатах. И одна из этих причин сейчас находится здесь.

Я проследил за взглядом прокурора, упершимся в Шэя Борна. — Если за прошедшие пятьдесят восемь лет и было совершено преступление, единственной адекватной карой за которое была бы смерть, то вот оно. Колледж — это, своего рода, защитный пузырь. Ты попадаешь в него и на четыре года забываешь, что за стенами бушует реальный мир, пока тебя волнуют лишь вовремя сданные доклады, экзамены и пивные чемпионаты. Вместо газет ты читаешь учебники. Вместо новостей смотришь шоу Леттермана*. Но при всем при этом внешнему миру все же удается просачиваться сквозь оболочку пузыря — и ты узнаешь о матери, утопившей в озере машину с запертыми внутри детьми, о мужчине, пришедшем к своей бывшей жене и застрелившем ее на глазах у детей, о серийном насильнике, месяц продержавшем девочку-подростка в подвале, а затем перерезавшем ей горло. Конечно, убийства Курта и Элизабет Нилон были ужасны, но разве все прочие менее ужасны?

Слово дали адвокату Шэя Борна.

— Вы признали моего подзащитного виновным в двух умышленных убийствах, и он не считает нужным оспаривать ваше решение. Мы принимаем ваш вердикт, мы уважаем его. И все же сейчас сторона обвинения от лица всего штата просит вас закрыть это дело третьим убийством. Я почувствовал, как между лопатками пробежала струйка пота.

— Убийство Шэя Борна никому не дарует полной безопасности. Даже если вы решите, что его не следует казнить, он никому не сможет причинить вреда. Он будет отбывать два пожизненных срока без права на досрочное освобождение. — Он положил руку Борну на плечо.

— Вы все знаете, в каких условиях вырос Шэй Борн. Ему негде было научиться всему тому, чему вас научили родители. Никто не смог объяснить ему, что такое добро и что такое зло. Если уж на то пошло, никто даже не удосужился показать ему разницу между цветами и числами. Никто не читал ему на ночь сказок, которые слушала Элизабет Нилон. Адвокат приблизился к нам.

— Вы знаете, что Шэй Борн страдает от биполярного расстройства, лечением которого не занимался ни один врач. Вы знаете, что он необучаем, а потому простейшие для нас задачи повергают его в страшное расстройство. Вы знаете, как тяжело ему выражать свои мысли. Все это привело к тому, что Шэй совершил ужасные поступки, — а в том, что он их совершил, сомнений не осталось. — Он по очереди обвел нас всех взглядом.

— Шэй Борн совершил ужасные поступки, — повторил адвокат, — но я призываю вас не совершать ничего подобного. Странно, право же, когда правосудие доверяют двенадцати незнакомым людям. Пока длилось вынесение приговора, я почти неотрывно следила за выражениями их лиц.

Там было несколько матерей, и при каждой возможности я ловила их взгляды и улыбалась им. Было несколько мужчин, судя по внешнему виду, из военных. И был один мальчик — совсем еще юный; казалось, ему бриться еще рано, не то что принимать подобные решения. Я хотела поговорить лично с каждым из них. Хотела показать им записку, которую оставил мне Курт после нашего первого «официального» свидания. Хотела, чтобы они потрогали мягкий хлопчатобумажный чепчик, в котором Элизабет привезли из роддома. Я хотела поставить им записи с автоответчика, на которых остались их голоса. Эти записи я не смела стереть, хотя всякий раз, когда я слышала их, мне казалось, что с меня тонкими полосками сдирают кожу. Я хотела бы отвести их на экскурсию в спальню Элизабет, где они бы увидели ее ночник в виде феи из «Питера Пэна» и кучу карнавальных костюмов. Я бы попросила их зарыться лицами в подушку Курта, вдохнуть его запах. Я хотела, чтобы они пожили моей жизнью, ибо только тогда они смогли бы осознать, что я потеряла.

В ту ночь, после заключительных дебатов, я убаюкивала Клэр и заснула сама. Но снилось мне, что она не на руках у меня, а где- то наверху, в отдалении. И она плачет. Я поднялась в детскую, все еще пахнущую свежей древесиной и невысохшей краской, распахнула дверь и сказала: «Я здесь, не плачь!» И только лишь перешагнув через порог, я поняла, что комнату так и не достроили, ребенка у меня нет, а я сама лечу в пустоту. Майкл Присяжными на подобных судах готовы выступать далеко не все.

Матери, которым нужно следить за детьми, бухгалтеры, у которых поджимают сроки, врачи, которым срочно нужно посетить какую-нибудь конференцию, — все находят оправдания для отказа. Остаются только пенсионеры, домохозяйки и студенты вроде меня, поскольку у нас всех нет необходимости быть в определенном месте в определенное время. Наш старшина Тэд был пожилым мужчиной, напоминавшим моего деда, — не внешностью и даже не манерой разговаривать, а особым даром: он умел заставлять нас соответствовать предъявленным требованиям. Мой дед тоже был таким человеком, и в его присутствии всем хотелось проявить себя с лучшей стороны. Не по- тому, что он этого требовал, — нет, просто ради бесценной улыбки, которой он тебя одаривал, если удавалось его впечатлить. Членом суда присяжных меня выбрали благодаря деду. Хотя я сам никогда в жизни не сталкивался с убийствами, я знал, каково это — потерять человека, который тебе дорог. Утрату нельзя пережить, ее нужно прожить, и по этой простой причине я понимал Джун Нилон лучше, чем она могла представить.

Прошлой зимой, через четыре года после смерти дедушки, кто-то пробрался в мою комнату в общежитии и украл компьютер, велосипед и единственную фотографию, на которой мы с ним были засняты вместе. На рамку из серебра высочайшей пробы вор не покусился, но когда я заявил в полицию, больнее всего было говорить именно о пропаже фотографии. Тэд дождался, пока Морин накрасит губы, Джек сходит в туалет, а все остальные немного поразмыслят в одиночестве; после этого размышлять мы должны были уже как единое целое. — Ну что ж, — сказал он, кладя руки на переговорный стол. — Приступим к делу.

Однако вскоре выяснилось, что сказать «Этот человек заслуживает смерти» гораздо проще, чем взять на себя ответственность за его смерть. — Я скажу без утайки, — вздохнула Вай. — Я понятия не имею, что нам делать. Еще до дачи показаний судья почти целый час инструктировал нас. Я думал, что потом нам выдадут письменные указания, но я ошибался.

— Я попробую объяснить, — вызвался я. — Это похоже на меню в китайском ресторане. Существует список аспектов, при наличии которых преступление становится караемым смертной казнью. Нам, по сути, нужно найти один аспект из столбика А и один или несколько из столбика Б… для обоих убийств. Если мы отметим один пункт из столбика А, но в столбике Б не найдется ни одного, суд автоматически приговорит его к пожизненному заключению без права на амнистию.

— Я не понимаю, что написано в этих столбиках, — сказала Морин.

— А мне не нравится китайская кухня, — добавил Марк.

Я вышел к белой доске и взял в руку маркер.

«Столбик А, — написал я. — Цель». — Для начала мы должны решить, хотел ли Борн убить этих людей. — Я повернулся лицом к остальным присяжным.

— Но мы уже, в общем-то, ответили на этот вопрос, когда вынесли ему обвинение.

«Столбик Б». — Вот тут уже сложнее. В этом списке множество факторов. Я зачитал их из своих сумбурных заметок, сделанных во время устного инструктажа: «Обвиняемый был ранее судим за убийство. Обвиняемый был ранее судим за два (или более) преступления иного рода и в виде наказания провел под стражей более года — так называемое «правило трех ударов». Обвиняемый был ранее судим за распространение наркотиков не менее двух раз. Совершая тяжкое убийство, обвиняемый рисковал жизнью кого-либо еще, помимо непосредственных жертв. Обвиняемый совершил преступление с заранее обдуманным умыслом. Жертва была беззащитна в силу пожилого/юного возраста либо физических недостатков. Обвиняемый совершил преступление с особой жестокостью либо извращенностью, используя пытки либо иные телесные истязания. Убийство было совершено с целью избежания законного ареста». Тэд внимательно следил, как я кратко выписываю на доску все, что зачитал.

— Значит, если мы найдем одно обстоятельство из столбика А и одно из столбика Б, нам придется приговорить его к смерти?

— Нет, — сказал я.

— Потому что есть еще столбик В. «Смягчающие обстоятельства», — написал я.

— Это причины, которыми сторона защиты пыталась оправдать действия подсудимого. «Обвиняемый лишен способности осознать, что поступает неправильно либо незаконно. Обвиняемый действовал по принуждению нестандартной природы и большой силы. Обвиняемый должен понести наказание в качестве сообщника преступления, совершенного другим лицом. Обвиняемый был молод, но не младше восемнадцати лет. Обвиняемый не имел серьезного уголовного прошлого. Обвиняемый совершил преступление в состоянии сильного умственного/эмоционального возбуждения. Другой обвиняемый, виновный в равной степени, не будет приговорен к высшей мере наказания. Жертва добровольно позволила обвиняемому совершить преступление, повлекшее за собой смерть. Иные факторы из личной жизни обвиняемого, смягчающие меру пресечения». Внизу я большими красными буквами написал: (А+Б) — В = при- говор. Мэрилин в расстройстве всплеснула руками. — Мой сын с шестого класса решает математику сам!

— Ну, это легко, — сказал я.

— Мы вынуждены признать, что Борн намеревался убить обеих жертв, когда взялся за оружие. Это столбик А. Затем мы должны выбрать подходящие отягчающие обстоятельства из столбика Б. Например, юный возраст жертвы — это применимо к Элизабет, верно? Все согласно закивали.

— Когда у нас будут А и Б, мы примем во внимание его приемных родителей, умственные недуги и прочее. Простая арифметика. Если А+Б окажется больше, чем В, изложенное адвокатом, мы приговорим его к смерти. Если же эта сумма окажется меньше, его не казнят.

— Я обвел уравнение в кружок.

— Надо просто посчитать. Если подойти к этому решению с такой стороны, мы сами оста- емся как бы непричастными. Подставляешь переменные и смотришь, какой выходит ответ. Если подойти к этому решению с та- кой стороны, принять его гораздо легче. 13 часов 12 минут.

— Конечно, Борн спланировал все заранее, — сказал Джек. — Он специально устроился к ним на работу, чтобы быть поближе к девочке. Он целенаправленно выбрал эту семью и проник в их дом.

— В тот день он закончил работу и ушел домой, — сказал Джим. — Зачем было возвращаться?

— За инструментами, — предположила Морин. — Он забыл свои инструменты, которыми очень дорожил. Помните, что говорил психоаналитик? Борн воровал их в гаражах и не понимал, что в этом дурного, ведь ему они были нужны, а хозяева бросали их пылиться на полках.

— Возможно, он умышленно оставил их в доме, — развил предположение Тэд. — Если они ему настолько дороги, почему он не забрал их с собой? Консенсус был, судя по всему, достигнут.

— Значит, мы единодушны в том, что преступление было спланировано заранее? — спросил Тэд. — Давайте для верности проголосуем. Половина присутствующих, включая меня самого, подняли руки. Вторая половина последовала нашему примеру после небольшого промедления. Последней была Морин, но, едва увидев это, я тут же обвел нужный фактор на доске.

— Уже два из колонки Б, — заметил Тэд.

— Кстати говоря… Где наш обед? — спросил Джек. — Обычно в это время нас кормят.

Неужели ему и впрямь хотелось есть? Интересно, что люди заказывают в столовой, когда решают, жить другому человеку или умереть? Мэрилин тяжело вздохнула.

— Мне кажется, нам следует обсудить тот факт, что девочку нашли без нижнего белья. — А мне кажется, мы не имеем права, — сказала Морин. — Помните, как мы обсуждали вердикт и спросили у судьи, обнаружены ли на Элизабет следы растления? Он ответил, что мы не можем использовать это для принятия решения, поскольку обвинения в растлении Борну не предъявлено. Если мы не мог- ли обсуждать это тогда, разве можно обсуждать это сейчас?

— Теперь все иначе, — возразила Вай. — Он уже признан виновным.

— Этот человек собирался изнасиловать девочку, — сказала Мэрилин. — На мой взгляд, это подпадает под «особую жестокость или извращенность». — Но у нас нет никаких улик, подтверждающих это, — сказал Марк. Мэрилин изумленно вскинула бровь.

— Как это так?! Девочку нашли без трусов. Семилетние дети не бегают по дому без нижнего белья. К тому же ее трусики наш- ли у Борна в кармане… Как по-вашему, что он замышлял?

— Какая разница? Мы уже пришли к согласию в том, что Элизабет была ребенком на момент совершения убийства. Хватит уже столбика Б. — Морин нахмурила лоб.

— Что-то я сама запуталась… Элисон, жена врача, во время предварительных совещаний в основном молчавшая, взглянула на Морин.

— Когда я чувствую, что запуталась, я вспоминаю полицейского, который выступал свидетелем. Того, который слышал крики девочки, поднимаясь по лестнице. «Не стреляй!» — умоляла она. Она молила о пощаде. — Элисон тяжело вздохнула. — Стоит вспомнить это, и все становится ясно, не правда ли?

Все замолчали. Тэд попросил поднять руки тех, кто считал нужным казнить Шэя Борна. — Нет, — возразил я. — У нас осталась еще последняя часть уравнения. — Я указал на столбик В.

— Мы обязаны учесть выступления защиты.

— В данный момент я хочу учесть одно: где мой обед? — сказал Джек. Восемь проголосовало «за», четверо — «против». Я оказался в меньшинстве. 15 часов 6 минут Я обвел взглядом присутствующих. На этот раз руки подняли девять человек. Против проголосовали только Морин, Вай и я.

— Что еще удерживает вас от принятия решения? — поинтересовался Тэд.

— Его возраст, — сказала Вай. — Моему сыну двадцать четыре года. И я не могу отделаться от мысли, что он не всегда поступает правильно. Он еще не вполне взрослый человек. Джек взглянул на меня.

— Вам столько же лет, сколько Борну. Какие у вас планы на ближайшее будущее? Я почувствовал, как лицо залилось краской.

— Я, ну… Наверное, поступлю в аспирантуру… Еще не знаю точно… — Но вы ведь никого не убивали, правильно я понимаю?

Джек встал с места.

— Предлагаю сделать перерыв. Мы все охотно воспользовались шансом побыть наедине с собой. Я бросил маркер на стол и отошел к окну. На лавочках обедали работники суда. В корявых пальцах деревьев висе- ли клочья облаков. У обочины стояли фургоны телевизионщиков со спутниками на крышах: они ждали нашего последнего слова. Джим присел рядом со мной. Он читал Библию, казавшуюся естественным продолжением его тела.

— Вы набожны? — спросил он.

— Ну, когда-то ходил в приходскую школу. — Я взглянул ему в глаза.

— Кажется, в этой книжке написано что-то насчет правой щеки?

Одиннадцать лет спустя

Люсиус Понятия не имею, где держали Шэя Борна, пока он не оказался у нас. Я знал только, что он сидит здесь, в тюрьме штата в Конкорде. Я до сих пор помню, как смотрел новости в тот день, когда объявляли приговор, и внимательно изучал внешний мир, к тому времени уже изрядно померкший в памяти: неотесанный камень на облицовке тюрьмы, золотой купол ратуши, да и просто формы дверей, сделанных не из металла или проволочной сетки. Тогда об этом деле гудела вся зона: куда, спрашивается, сажать заключенного, приговоренного к смерти, если в твоем штате уже сто лет никого к смерти не приговаривали? Хотя ходили слухи, что в тюрьме есть пара камер для смертников — неподалеку от моей скромной обители в секторе строгого режима, на ярусе I. Крэш Витал, который готов был высказаться на любую тему, пускай его никто и не слушал, рассказывал нам, что в этих камерах вместо матрасов постелены тонкие пластиковые плиты. Интересно, думал я, а куда они дели лишние матрасы, когда к ним перевели Шэя? Одно могу сказать наверняка: мы этих матрасов не видали. Смена камер — привычное дело в тюрьме. Они не хотят, чтобы ты к чему-то привязывался. За пятнадцать лет, которые я здесь провел, меня переселяли восемь раз. Камеры, конечно, все одинаковые, разница только в том, с кем сидишь. Поэтому перевод Шэя на ярус I вызвал такой оживленный интерес. Это, в общем-то, случалось нечасто. Мы, шестеро заключенных на ярусе I, радикально отличались друг от друга; чтобы один человек смог пробудить любопытство во всех нас — это, можно сказать, чудо. В первой камере проживал Джоуи Кунц, педофил, находящийся в самом низу тюремной иерархии. Во второй — Кэллоуэй Рис, официальный член Арийского братства. В камере но- мер три нашел пристанище я, Люсиус Фресне. Четвертая и пятая пустовали, так что мы знали: новенького посадят в одну из них. Оставалось только выяснить, ближе к кому: ко мне или к ребятам из последних трех камер — Техасу Риделлу, Поджи Симмонсу или Крэшу, самопровозглашенному лидеру яруса. Когда шестеро надзирателей в шлемах, бронежилетах и забралах вели Шэя Борна по коридору, мы все как один прильнули к окошкам.

Эскорт миновал душевую, Джоуи и Кэллоуэя и остановился прямо передо мной, чтобы я мог толком рассмотреть новобранца. Тот оказался парнем невысоким и тощим, с короткими каштановыми волосами и глазами как Карибское море. Это я знал точно, потому что последние каникулы мы с Адамом провели на берегу этого моря. Мне бы не хотелось, чтобы у меня были такие глаза. Не хотелось бы смотреть каждый день в зеркало и вспоминать то место, где ты уже никогда не окажешься. Тогда Шэй Борн взглянул на меня. Сейчас, пожалуй, самое время поведать вам, как я выгляжу. Лицо у меня такое, что охранники никогда не смотрят мне в глаза. Да я и сам порой предпочитаю прятаться в глубине камеры. Алые и фиолетовые язвы покрыты чешуйками. Ими усеяно все мое лицо от лба до подбородка. Чаще всего люди содрогаются. Даже самые вежливые, вроде то- го восьмидесятилетнего миссионера, который раз в месяц приносит нам брошюрки, — даже он отводит глаза, как будто я выгляжу еще хуже, чем ему помнилось. Но Шэй выдержал мой взгляд и кивнул, как будто я ничем не отличался от всех прочих. Я услышал, как дверь в соседней камере задвинулась. Звякнул металл: это Шэй просунул руки в окошко, чтобы ему сняли наручники. Как только надзиратели ушли, Крэш завопил:

— Эй, Смертник! В камере Шэя Борна царило молчание.

— Отвечай, когда с тобой разговаривает Крэш.

— Отцепись от него, — вздохнул я. — Пусть бедняга хоть пять минут подумает и поймет, какой ты придурок.

— Ох, Смертник, будь осторожнее, — сказал Кэллоуэй. — Люсиус к тебе подлизывается, а его последний любовничек уже давно кормит червей. Судя по звукам, Шэй включил телевизор и подсоединил наушники, которые полагаются нам всем во избежание звуковых войн.

Я немного удивился, что смертник смог купить в тюремном магазине телевизор, как и мы все. Это были специальные телевизоры с тринадцатидюймовыми экранами, которые «Зенит» на заказ изготовлял для тюрем штата. Катоды и прочие потроха были прикрыты прозрачным пластиковым корпусом, чтобы охранники могли увидеть недостачу деталей, если бы ты захотел смастерить какое-нибудь оружие. Пока Кэллоуэй и Крэш, как обычно, сообща меня дразнили, я вытащил свои наушники и включил телевизор. На часах было уже пять, а я старался не пропускать шоу Опры Уинфри. Но когда я попробовал переключить канал, ничего не изменилось.

Экран мигнул, как будто переходил на двадцать второй канал, но двадцать второй канал выглядел точно так же, как и третий, и пятый, и «Си-Эн-Эн», и «Фуд Нетворк».

— Эй! — Крэй забарабанил в дверь.

— Эй, начальник, кабель- то не пашет! Знаешь, у нас тоже есть права…

Иногда наушники не спасают. Я выставил максимальный звук и стал смотреть региональные новости. Там рассказывали о благотворительном вечере, на котором должны собрать средства для детской больницы, расположен- ной неподалеку, возле Дартмутского колледжа. Клоуны, воздушные шарики и даже двое игроков «Ред Сокс», раздающие автографы. Камера навела фокус на девочку с золотыми, как у феи, волосиками и синими мешками под глазами; таких детей всегда показывают, когда уламывают вас полезть в мошну. «Клэр Нилон, — сказал репортер за кадром, — ждет новое сердце». Ну-ну, подумал я. У всех свои проблемы. Я снял наушники. Если я не могу слушать Опру, я вообще ничего не хочу слушать. Именно поэтому я смог услышать первое слово, произнесенное Шэем Борном на ярусе I.

«Да», — сказал он, и в тот же миг, словно по волшебству, кабельное телевидение заработало вновь. Вы, вероятно, уже обратили внимание, что я на голову выше всех этих кретинов на ярусе I. Все потому, что мне здесь не место. Я совершил преступление во имя страсти, однако у нас с судьей возникло разногласие: он предпочел сосредоточиться на «преступлении», а я — на «страсти».

Но позвольте задать вам один вопрос: как бы на моем месте поступили вы, если бы любовь вашей жизни нашла себе новую любовь своей жизни — моложе, стройнее, красивее? Забавно, конечно, что никакой приговор, вынесенный судом за умышленное убийство, не мог сравниться с муками, что ожидали меня в заключении. Последний раз я сдавал анализ на хелперные лимфоциты полгода назад, и тогда выяснилось, что на кубический миллиметр крови у меня приходится всего семьдесят пять клеток.

У человека без ВИЧ Т-лимфоцитов было бы около тысячи, но вирус становится частью белых кровяных телец. И когда белые кровяные тельца производятся для борьбы с инфекцией, вирус тоже разрастается. Чем слабее становится моя иммунная система, тем больше у меня вероятность заболеть или подхватить условно-патогенную инфекцию вроде пневмоцистной пневмонии, токсоплазмоза или цитомегаловируса. Врачи говорят, что я умру не от СПИДа, а от воспаления легких, туберкулеза или бактериальной инфекции в мозге. Впрочем, если хотите знать мое мнение, это лишь вопрос семантики. Умру так умру.

Живопись была моим призванием, а сейчас стала единственным хобби, хотя найти материалы в подобном месте весьма нелегко. Раньше я отдавал предпочтение масляным краскам «Уинзор-энд Ньютон» и колонковым кистям, собственноручно натягивал и грунтовал парусиновые холсты; теперь же приходилось пользоваться чем попало. Я просил племянников рисовать карандашом на стопках карточек, а потом стирал эти рисунки и использовал бумагу заново. Я прятал в тайнике любую пищу, содержащую пигмент. Сегодня я работал над портретом Адама — рисовал, разумеется, по памяти, потому что у меня больше ничего не осталось. Я смешал в крышечке из-под сока красные чернила, добытые из фруктовой конфеты, с капелькой зубной пасты. Во второй крышечке я растворил в воде немного кофе. Смешав два раствора, я получил точный оттенок его кожи — глянцевитый, темный цвет патоки. Я уже набросал его черты в эскизе — широкий лоб, волевой подбородок, крючковатый нос. Черенком ложки я соскреб агатовые хлопья с фотографии шахты в «Нэшнл Джиогрэфик», которые затем смешал с каплей шампуня, таким образом приготовив своеобразную мучнистую краску. На импровизированный холст я наносил ее огрызком карандаша. Господи, до чего же он красив! Было уже три часа ночи, но, если честно, сплю я мало. Стоит заснуть, как меня тут же пробуждает зов природы: ем-то я сей- час мало, но пища проносится сквозь меня со скоростью молнии. Меня постоянно тошнит, а голова не прекращает болеть.

Дж. Пиколт Время прощаться Дженне было три года, когда ее мать Элис исчезла. Девочка не могла поверить, что мама бросила ее, что она никогда не будет рассказывать ей на ночь сказки. С того трагического дня прошло десять лет, и  ... 277 249 руб.

Дж. Пиколт Особые отношения Зои полна решимости родить малыша. Она уверена — на этот раз все получится. Даже предрассудки и непонимание близких не помешают ей стать счастливой. Да, у малыша не будет отца, зато у него будут две матери!  ... 277 249 руб.

Дж. Пиколт Забрать любовь Трогательная и волнующая история матери и дочери, предательства, любви и прощения. Мать ушла из семьи, когда маленькой Пейдж было всего пять лет. А девочке так не хватало материнской ласки! Прошли годы  ... 277 249 руб.

Дж. Пиколт Дорога перемен Как быть, если человек, которому отдала всю свою любовь, перестал тебя замечать? Оливер все время посвящает науке, позабыв о родных. Видя, как мучается мама, их дочь Ребекка предлагает... уехать из дома  ... 277 249 руб.

Дж. Пиколт Идеальная жизнь Красивая женщина с запекшейся кровью в волосах очнулась на кладбище. Она не помнит ни своего имени, ни как она оказалась здесь. Но скоро она вспомнит все...   ... 277 249 руб.

Электронные книги этого автора

Дж. Пиколт Обещание Шокирующий роман от одного из любимых клубных авторов! Две семьи много лет дружат. Их дети, Крис и Эмили, любят друг друга. Родители молодых людей с нетерпением ждут, когда же они поженятся, но...  ... 144,00 руб.

Дж. Пиколт Жестокие игры Кипящий коктейль загадок, секса, магии и тайн маленького городка! Примерные школьницы с невинными глазами не так безобидны, как кажутся... Шокирующая история для поклонников таланта Дж. Пиколт  ... 144,00 руб.

Дж. Пиколт Забрать любовь Трогательная и волнующая история матери и дочери, предательства, любви и прощения. Мать ушла из семьи, когда маленькой Пейдж было всего пять лет. А девочке так не хватало материнской ласки! Прошли годы  ... 160,00 руб.

Дж. Пиколт Особые отношения Зои полна решимости родить малыша. Она уверена — на этот раз все получится. Даже предрассудки и непонимание близких не помешают ей стать счастливой. Да, у малыша не будет отца, зато у него будут две матери!  ... 144,00 руб.

Дж. Пиколт Дорога перемен Как быть, если человек, которому отдала всю свою любовь, перестал тебя замечать? Оливер все время посвящает науке, позабыв о родных. Видя, как мучается мама, их дочь Ребекка предлагает... уехать из дома  ... 144,00 руб.

Дж. Пиколт Идеальная жизнь Красивая женщина с запекшейся кровью в волосах очнулась на кладбище. Она не помнит ни своего имени, ни как она оказалась здесь. Но скоро она вспомнит все...   ... 144,00 руб.

Дж. Пиколт Одинокий волк Глубокая и драматичная история, потрясающая не меньше, чем «Ангел для сестры»! Люк изучал волков, жил с ними и понимал их лучше, чем своих родных. Из-за равнодушия Люка его сын ушел из семьи  ... 144,00 руб.

Дж. Пиколт Роковое совпадение Нина, мать несчастного ребенка, решила сама совершить правосудие, но оказалось, что ее жертвой стал невиновный. Неужели она совершила роковую ошибку? Как жить с чувством вины? Простят ли ее муж и сын?  ... 160,00 руб.

Дж. Пиколт Уроки милосердия Джоди Пиколт возвращается с новой историей. Историей о справедливости, мести и искуплении. Автор пытается ответить на вопрос, что важнее: месть, справедливость или... умение прощать?  ... 160,00 руб.

Дж. Пиколт Время прощаться Дженне было три года, когда ее мать Элис исчезла. Девочка не могла поверить, что мама бросила ее, что она никогда не будет рассказывать ей на ночь сказки. С того трагического дня прошло десять лет, и  ... 160,00 руб.