|
«Тетраэдр»
Последняя страница
Книга была написана красными чернилами. В самом конце недоставало страницы, и повесть обрывалась словами: «Когда властитель видит, что гарнизон разбит и город обречен, он в последний раз проходит Дорогу в Небо…»
Дорога в Небо — широкая каменная кладка над площадью. В праздники властитель красуется над толпой, так высоко над простыми смертными, что, кажется, венец его парит в облаках. Недосягаемо высоко. Недостижимо.
«Когда властитель видит, что гарнизон разбит и город обречен…»
Побежденный король бежит по кладке и кидается с помоста головой вниз. Это зрелище должно неимоверно взбодрить истекающих кровью горожан… Зато легенды останутся навечно: как он горделиво шел! Как расплескались его мозги на мостовой! И поделом. Кто развратил чиновников? Кто довел до упадка процветающий некогда край? Кто плевать хотел на государственные дела, а развлекался турнирами и совращал женщин?!
— Ваше Величество, мы успеем уйти по тоннелю, если отправимся сию секунду…
Он окружил себя льстецами и подпевалами. Он жестоко затыкал рты, смеющие возражать. И вот — вражеская армия под стенами, и тысячи бойцов никогда уже не встанут с земли.
«Когда властитель видит, что гарнизон разбит…»
Это из «Кодекса властителя», где короли великодушны и сильны. Зачем столь мудрая книга заканчивается самоубийственным приказом?
— Ваше Величество, скорее! Таран уже бьет в ворота…
Да, таран бьет, и солнце в зените. Отличный день, чтобы умереть. Первый шаг.
— Ваше Величество, зачем?! Можно спастись… Можно укрыться в землях вашего кузена, он примет… Еще не все потеряно, можно заново собрать армию и… Пятый шаг.
Советники отстали. Трусливые и бесполезные, они будут спасать себя; он сам приблизил этих и разогнал всех прочих. Он так легко лишал поместий, изгонял, казнил… Двадцатый шаг. Тропа идет круто вверх. Станут ли остатки гарнизона смотреть в небо в поисках былого величия? Пятьдесят седьмой шаг. Открывается город вокруг, дымящиеся крыши, проломленные снарядами. Открываются стены, разрушенные почти до половины. Открывается небо.
Редкие крики внизу. О, как взрывалась приветственными воплями толпа! Советники доплачивали крикунам, чтобы королю казалось, что его любят все больше. Сто десятый шаг. Развалины и дым повсюду. Люди смотрят снизу — отчаявшиеся, обреченные. О, как он любил выезжать в открытой карете, и катался по оцепленным улицам, и чистенькие поселяне и поселянки бросали ему цветы…
…Заранее купленные за счет казны, в то время как стража оттесняла подальше хмурых горожан…
…И слава этому гарнизону, что он еще бьется за свой несчастный, когда-то благословенный город.
Поражение смердело в лицо. Он почувствовал, что сейчас не удержится и сбежит, — и бросился вперед, чтобы не омрачать по себе память еще и позором. Он бежал, поднимаясь все выше, и люди внизу следили за ним, на мгновение забыв о таране у ворот. Та книга была написана красными чернилами, но не хватало последней страницы…
Простите меня, живые и мертвые. Я ваш король. Я прошел свой путь до конца. Он оттолкнулся от края мраморной площадки.
* * *
Вырванный из книги листок занялся по краям. Красные чернила сделались черными.
— Зачем? Ты не хочешь оставить нашим потомкам надежду?
— Это соблазн, а не надежда.
Старик поворошил кочергой пепел и вернулся в свое кресло.
— Они будут верить в последнее чудо. А я не хочу, чтобы они верили. Пусть работают и сражаются, но не допустят врагов под стены города. А если найдется среди них неудачник, который погубит свой народ, — неужели ты думаешь, что он сможет пройти по Дороге в Небо с любовью, как предписано, и раскаянием?
Он накрыл своей ладонью ее тонкую белую руку:
— Нет, это сказка, дорогая. Красивая страшная сказка. Спи.
* * *
Он оттолкнулся от края мраморной площадки и упал вверх. Дико закричали люди на площади. Мир на мгновение вылинял, померк — и заново вернул краски, запахи, звуки. Ветер ударил в лицо. Он сделал круг над площадью, слушая, как рвут воздух крылья. Как орут люди — кто-то сбежал, но многие остались. Они смотрели вверх, запрокинув лица, потрясая оружием, они кричали — и крики ужаса заглушались восторженным ревом. Люди приветствовали своего короля.
Тогда он развернулся, клокоча огнем, боком чувствуя ветер, и полетел вперед, за стену, — туда, где застыли за миг до бегства непобедимые прежде полчища.
Oпять двойка
Ненавижу учебник истории. Двух страниц не могу прочесть, чтобы не задремать. А историчка еще издевается: «Неужели тебе не интересно? Неужели вам, дорогие семиклассники, не хочется знать, как будут жить ваши потомки через сто, двести, триста лет?»
Ладно, через сто лет еще более-менее понятно: первый полет за пределы Солнечной системы, Пятая мировая война и Большой Регресс, церковь искинов, Отпочкование, Микробунт и так далее. Но в этой четверти у нас по прoграмме история дальнего будущего, эдак лет через тысячу, а там все события и даты запомнить невозможно, там одних Великих Переселений пятнадцать штук…
Да и неизвестно, доживут ли мои потомки до тех лет. Я, может, не женюсь никогда, и не будет у меня потомков. Зачем мне все это учить?! Вот если бы по истории мы проходили то, что было раньше! Я совсем не прочь знать, как в старину жили наши предки и как получилось то, что получилось. Но когда я об этом заикнулся на уроке, весь класс надо мной ржал, во главе с историчкой. Кому интересно прошлое? Ведь оно уже прошло! Зачем его учить? Другое дело — история будущего, вот это важно, вот это все должны знать… Вот тебе, Петя, интереснее знать, что с тобой будет, когда ты вырастешь, — или как ты в детстве на горшке сидел?
Наверное, они правы. Только я все равно ненавижу историю. Сегодня опять двойка…
Черный Дед
В эту ночь никто не спит. Разве что совсем уж глупые или святые, которые каждый день ведут счет своим плохим и хорошим поступкам на бумаге, разграфленной на две колонки. И каждый год даешь себе клятву: впредь буду хорошим. Возьму тетрадь, расчерчу каждый лист, буду записывать свои грехи и как с ними бороться. И через год, в зимнюю ночь, когда воет ветер в каминной трубе, — буду спать праведным, спокойным сном.
Не получается. В декабре пытаешься наверстать, припоминаешь все, что случилось за год, — все свои лености, слабости, а местами и вовсе обывательские мерзости. Лихорадочно пытаешься делать добро, рано вставать, улыбаться и не злиться, что бы ни случилось. И до самой последней ночи не знаешь: хорошим ты был в этом году? Или все-таки скверным? Всю ночь ты вертишься с боку на бок, слушаешь вой ветра и начинаешь надеяться. И отчаиваешься снова. И с головой укрываешься одеялом.
А наутро, когда еще темно, но будильник отщелкивает восемь — вот тогда начинается главное время года. Первыми к елке бегут дети — им бояться нечего, им до поры до времени не говорят правды. Они хватают коробки, на которых написаны их имена, и начинают хвалиться подарками: кому досталась кукла, кому игра, кому водяной пистолет. Тогда детей отправляют в детскую, чтобы не мешали, и запирают дверь. И взрослые, один за другим, на коленях шарят под елкой в поисках коробок.
В прошлом году Петр Иванович нашел в коробке ключи от машины. Этот случай будут помнить, наверное, еще лет десять: Петр Иванович был очень, очень хорошим. Светке принесли шерстяные варежки. Она чуть не расплакалась от счастья: и коробка была слишком легкая, и формы необычной, и предчувствия дурные. Светка в прошлом году решилась на аборт, поэтому утра ждала, как приговора. И вот — варежки!
А у соседей случилась беда. Валерка нашел в коробке со своим именем черный шелковый шнурок. Никому ничего не сказал, но по лицу сразу было понятно. Делать нечего: сразу пошел в ванную и на шнурке повесился. И никто так и не узнал, что он такого натворил-то за год: парень был, конечно, неприятный, но чтобы совсем плохой — со стороны не скажешь.
Но Черному Деду виднее. Он никогда не ошибается. Он принесет тебе то, чего ты заслуживаешь. Жди. Ревет метель, воет ветер. Что-то возится в каминной трубе, огромное, тяжелое; наряженная елка, раскинув ветки, поблескивает золотыми шарами. Что принесет нам Черный Дед? Приближается утро.
Лояльность
Световой шлагбаум опустился перед автобусом, и водитель затормозил чуть более резко, чем требовалось. Пассажиров качнуло.
— Проверка, — сказал попутчик Вероники в кресле через проход.
Открылась передняя дверь. В автобус вошли двое полицейских в бронежилетах и с ними проверяющий — Чужак. С передних сидений протянулись в готовности руки со справками — зелеными треугольниками с голографической печатью.
— Спасибо, справок не надо, — почти без акцента сказал проверяющий. — Будьте добры, текст.
— О доли дали грунма заново… — торопливо начал женский голос. — О бурга зала хори острова…
Вероника сидела, опустив голову. Проверяющий шел по салону, выслушивая пассажиров, иногда вежливо прерывая: «Достаточно».
Полицейские остались у двери. Они скучали. Попутчик Вероники отбарабанил текст без запинки — видно, по роду занятий ему часто приходилось сдавать такие экзамены. Чужак кивнул и обернулся к Веронике. Она молчала, зажав в кулаке фальшивую справку.
— Прочитайте вслух Текст-Модель, пожалуйста.
Она молчала.
— Будьте добры, выйдите из автобуса.
Под любопытствующими, испуганными, самую малость сочувствующими взглядами Вероника, спотыкаясь, потащила свою сумку к выходу. Двери закрылись, автобус укатил.
— Не бойтесь, мы вас посадим на следующий, — сказал Чужак.
Вероника молчала. Она никогда еще не попадалась проверке — вот так, тупо, среди бела дня.
— Дислексия? — негромко спросил Чужак.
Она понимала, что ее молчание становится вызывающим, но не могла выдавить ни слова.
— Упрямство. — Чужак кивнул. — Почему вы не хотите учить?
Вероника пожала плечами. Чужак чуть сдвинул чешуйчатые брови.
— Вы знаете, зачем нужен Текст-Модель? Вы знаете, что с того момента, как он стал известен людям Земли, миром правят мудрые сбалансированные законы?
— Это принуждение, — наконец заговорила Вероника.
— А вы хотите убивать, красть, переходить улицу на красный свет?
— Я хочу сама выбирать…
— Заблуждение. — Чужак надел темные очки, стал почти похож на человека. — Законы должны соблюдаться во имя процветания и безопасности Земли. Текст-Модель обеспечивает их соблюдение всеми людьми, добрыми, злыми, воспитанными или развращенными. Поэтому все без исключения люди должны знать наизусть Текст, который должным образом моделирует поведение. Текст-Модель адаптируется в соответствии с родным языком землянина… Я удивляюсь, как вам удалось до сих пор его не запомнить!
Он снял с пояса устройство, похожее на фотоаппарат с большим экраном.
— Вы будете обучены Обязательному Тексту с применением гипнометодики. Вы можете получить справку в любом методическом центре — достаточно просто прочитать текст на память… Будьте добры, смотрите на желтую точку.
* * *
Автобус был заполнен наполовину. Вероника прошла в конец салона и села на последнее сиденье. «О доли дали грунма заново, о бурга зала хори острова. Гамрам цурига обручи, рапуза умным весело…» Болела голова, будто сжатая обручем. Перед глазами, сколько не зажмуривайся, плясала желтая точка. Это уже четвертый раз; четвертое гипнообучение, и бесчисленное множество спецкурсов, и Текст-Модель на всех каналах радио, и бесконечное повторение в институте. О доли дали грунма, и будто ваты набили между ушами…
Она села поудобнее. Закрыла глаза и расслабилась, слушая мотор автобуса и собственный пульс.
Гонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
На потопленные луга…
Шум мотора отдалился. Побледнела желтая точка перед зажмуренными глазами.
…Пчела за данью полевой
Летит из кельи восковой.
Долины сохнут и пестреют;
Стада шумят, и соловей
Уж пел в безмолвии ночей…
Вероника улыбнулась. Обруч, сжимавший голову, лопнул. Желтая точка пропала; бессмыслица, моделирующее поведение, вылетела из головы, как не бывало.
…Быть может, в мысли нам приходит
Средь поэтического сна
Иная, старая весна…
— Я сама решу, чьи законы соблюдать, — сказала она шепотом.
Автобус прибавил ходу. В приоткрытом окне засвистел ветер — будто соглашаясь, что право выбора священно и власть Чужаков не вечна...
|
