|
Автобиография
Начну с голодомора 1932-33 годов. Начало 30-ых годов было переломным, наложило отпечаток на всю мою жизнь, существенно повлияло на то, чтобы она была такой, какой была и есть.
Не понимаю тех, кто пытается зачем-то «приватизировать» голодомор 1932-33 годов — это лихо было общим. Так считал всю жизнь, так считаю и теперь — под аккомпанемент угроз уголовного преследования за отрицание национального колорита у зверств коллективизации, в частности, голодомора.
Административная ссылка
В годы индустриализации основной рабочей силой на «стройках коммунизма» были заключенные. Они валили лес, добывали золото, руду, уголь, строили заводы, железные дороги, гидростанции, театры, стадионы. Даже послевоенные Волго-Донской канал, например, и «величавая крепость науки» — МГУ на Ленинских горах — построены исключительно заключенными. Норильск, так тот вообще стал городом, а не лагерем, только в пору хрущевской оттепели.
«Детские забавы» в поле
Естественно, я, как старший ребенок в семье, очень рано вынужден был приобщиться к заботам о хлебе насущном. Правда, так и не научился, к примеру, ездить на велосипеде. И даже играть в лапту — самое распространенное развлечение и взрослых, и детей в те годы. Впрочем, в Сибири эта забава жива и до сих пор.
И хоть я не освоил искусство владения битой, зато лопатой, тяпкой, косой, серпом, цепом, плугом, вожжами, батогом, топором, пилой овладел в совершенстве. Был стимул…
Почему-то с особой горечью вспоминаются бессарабские румыны. Я не ручаюсь за этническую точность. Возможно, это были молдаване. Но мы звали их румынами. Они приехали ранним летом и успели насадить вокруг бараков… кукурузу. Она выросла достаточно высокой, и даже выбросила метелки. Но и только. Румыны остались без «приварка» и оказались совсем не живучими. Память о «наших» румынах и сегодня гложет сердце.
Отец вообще-то не курил. Лишь изредка, как это часто бывает во время застолий, «за компанию» держал зажженную папиросу в руках. И вот однажды он «закурил» при мне. Я потянулся к папиросе, отец мне ее подал (зажженным концом), и я взял. Как оказалось — сразу две папиросы: первую и последнюю. Попытаюсь снять с отца возможное обвинение в жестокости. Отец был бесконечно добрым (не за чужой счет!) — это знали даже животные, к нему приставленные. Если приходило время задать сена лошадям, быкам, корове или поить их, ему не могли помешать ни дождь, ни слякоть, ни низкая температура воздуха, ни высокая температура тела.
Так вот, я готов даже эпизод с сигаретой отнести к разряду добрых (или мудрых?) поступков отца. Сколько бесконечно дорогих мне людей из-за неуемного курения уже возле Бога! Я не чурался мальчишеских компаний в школе и во дворе, но никогда (иногда один-единственный в компании!) не курил. Хватало стойкости вынести неизбежное провоцирование и подтрунивание. Не боялся — не хотел!
Школа, каких не бывает. Но была!
Мне хочется рассказать о своей школе. И не только потому, что, вспоминая свое школьное время, я вновь живу. Без той школы попросту не было бы достаточно успешного огородного писателя — популяризатора природосообразного земледелия.
Маклаковская школа была «красна не углами, а пирогами» — совершенно необыкновенными учителями. Больше 40 лет стоял я с мелом у доски и думаю, что вправе судить и сравнивать. Готов спорить с кем угодно и на что угодно — та школа была самой высокой пробы.
Прозрение
Среднюю школу я закончил уже на Кубани, поступил в Ростовский университет, потом в аспирантуру, работал в вузах, словом, надолго оторвался от земли. Но не упускал возможности прикоснуться к «кормилице». Следил (пассивно) за процессами в земледелии.
Полсотни лет назад я воспринимал все, связанное с сельским хозяйством, заинтересованно, но как бы со стороны, не вникая ни в существо дела, ни в детали. Болел душой, наблюдая за бедами этой близкой мне отрасли. Однако активным я стану намного позже. Расскажу о паре эпизодов, в которых высветились лучшие качества земледельцев тех нелегких лет. Эти эпизоды показывают, что не таким уж сторонним я был наблюдателем, что ничто не забывалось… Что оставались зарубки.
После первых успехов на грядках, естественно, захотелось поделиться опытом с другими огородниками, изнывающими под «конвенциальным игом». Но никак не мог решиться «взяться за перо». Возможно, Зигмунд Фрейд объяснил бы эту робость загнанной в подсознание неудачей литературного дебюта.
А дебют был таким. Летом 1951 года приехал я на каникулы в родную станицу. И поразился пустоте прилавков в магазинах — и райторга, и сельпо. Не было ни хлеба, ни муки, ни соли, ни сахара, ни мяса, ни колбасы, ни рыбы, ни овощей, ни фруктов, ни спичек, ни керосина, ни сатина, ни ситца. Проще перечислить, что было. Был лавровый лист, были маринованные огурцы (по 3-4 штуки в 3-литровой банке), были хомуты (в магазине сельпо), были там же кой-какие скобяные товары (вроде дверных петель и уголков).
Прилавки станичных магазинов резко отличались от городских, куда более богатых товарами, правда, все равно недоступными или почти недоступными. Ранние 50-ые годы были, пожалуй, единственными годами с полными (относительно, конечно) прилавками за все время существования советской власти. Потом прилавки неуклонно пустели до «хоть шаром покати» в 80-ые годы. Но в станице они были такими уже в 1951 году. Правда, что такое по-настоящему полные прилавки, я впервые увидел только через 20 лет … в Вене.
Не могу упустить случай еще раз напомнить об участии зятя Влада в моих литературных делах. Это с его подачи на обложке появилось необыкновенно уместное слово «ленивый». С тех пор оно стало «литературным брэндом»: его можно встретить сегодня на десятках книг. Дело дошло уже до «Кулинарии для ленивых», «Макияжа лентяйки», «Кроя для ленивых»… Но — мы были первыми!
Был благосклонен ко мне и «его величество» случай. Рукопись первой книги последовательно отвергли издательства Харькова, Киева, Москвы, Белгорода, Ростова. Точнее — соглашались напечатать, но... за авторский счет. Не в лоб, так по лбу: услуга оценивалась в $1000-1500, а моя пенсия (в то время — максимальная для пересічних украинских граждан!) была эквивалентна $14 в месяц. А чуть позже — и вовсе лишь $8!
Так я «докатился» до издательства «Советская Кубань» (г. Краснодар). Разговариваю с заведующей редакцией Людмилой Константиновной Григорьевой и не могу отвлечься от мысли, как похожа моя собеседница на сватью Лизу. И наш диалог приобретает шутливый оттенок:
- Чего Вы светитесь?
- Да думаю о том, что Вы очень похожи на мою сватью.
- По-видимому, Вы к ней хорошо относитесь?
- Да, конечно.
- Это видно... Вы можете оставить рукопись? Я ее посмотрю.
- Ну что Вы! Ни в коем случае! Для того и привез, чтобы не оставлять.
Людмила Константиновна оказалась увлеченной огородницей, книга ей понравилась (и содержанием, и непривычным для прикладной литературы стилем), так что вскоре я стал «писателем». Можно после этого исключить благотворную роль Лизы? И это я с удовольствием отметил в надписи на ее экземпляре:
Без Лизы бескрайнего обаяния
Книжка вряд ли увидела б свет.
Случай?
Да!
Но в признании
Ни на йоту гиперболы нет!
Сегодня я уверен в отсутствии гиперболы даже больше, чем в момент написания этого посвящения. В эти годы я много общался с коллегами-писателями. Видел книги, печатаемые за свой счет тиражами 1000, 500, 300 и даже 100 экземпляров. Горек (а подчас и унизителен) литературный хлеб…
Мне — определенно подфартило: Людмила Константиновна оказалась похожей на Лизу, и это случайное обстоятельство помогло — я так думаю — растопить неизбежный лед в разговоре бывалого редактора с пожилым графоманом. Возможно, конечно, что это — заблуждение. Но — приятное!
Книга быстро разошлась. И потом (уже «пиратски») многократно переиздавалась и в России, и в Украине.
С каждой книгой росло участие Тамары в их создании; в последней книге у меня «своим ходом» появилась соавтор-однофамилица, и мне на обложке стало уютнее. Правда, себя я теперь называю уже не автор, а click-автор, т.е. тот из соавторов, который щелкает по клавишам (математику делать это сподручнее, чем историку).
Во всех Клубах наиболее живой интерес вызывала интенсивная посадка растений. По просьбе слушателей и руководителей Клубов я переработал (точнее — переписал заново) книгу.
Общий тираж моих книг уже перевалил за двести тысяч экземпляров. Они стали буквально «бестселлерами» и даже раритетами. Некоторых нет не только в магазинах и Интернете, но даже дома на полке. И вот пишется новая книга — скорее философского, чем огородного плана. Не столько рассказ о том, как что-то делать на земле, сколько раздумья, как на ней жить. Я говорю о книге, которую Вы, терпеливый читатель, держите в руках, «Огород без хлопот».
|
Электронные книги этого автора
|
|
|
Копилка лучших советов! Автор убеждает, что малыми силами, без химии и ядов можно получить огромный урожай! Его методы намного эффективнее общепринятых! ...
|
|
|
