|
Глава 1
У господина Пьера-Симеона Трюшо, торговца сукном, ситцем и шелками, проживающего в Париже на улице Сен-Доминик (ранее называвшейся Коровьей дорогой), имелось немало оснований для упреков в адрес своей старшей дочери.
Во-первых, ее появление на белый свет стоило жизни ее матери, поскольку та скончалась всего лишь через несколько дней после родов. Во-вторых, она была девочкой, а ведь он очень надеялся, что его первенец будет мальчиком — крепеньким мальчуганом, который станет для него сначала помощником, а затем и преемником в его коммерческой деятельности, которая в 1698 году — году рождения этого ребенка — была весьма успешной. Однако новорожденная, как назло, оказалась хилой и абсолютно не такой, какой ее хотелось бы видеть. Более того, она навсегда лишила своего отца общества госпожи Флавии — его первой жены, которую он страстно любил.
Чтобы малышка не умерла от голода, пришлось нанять ей кормилицу, на которую возложили также обязанности служанки. Двумя годами позднее, в самом начале нового столетия, Пьер-Симеон Трюшо снова женился. Если его первая супруга оказалась неспособной родить ребенка, сохранив при этом собственную жизнь, то вторая проявила такую плодовитость, что, после того как она за два года брака родила двоих детей, Пьер-Симеон решил впредь отказывать себе в плотских удовольствиях. Однако его жена, которая была еще молодой и пылкой, заявила, что Бог вряд ли одобрит его отказ исполнять супружеский долг. Поэтому у них затем родилось еще двое горластых детей, в результате чего потребовалось нанять двух новых служанок и в целом немало потратиться на то и на се.
Все эти малыши ели, пили, росли и набирались сил. Все они отличались крепким здоровьем и громкими голосами, которые, когда ребятишки собирались вместе, запросто заглушали голоса уличных торговцев, ржание лошадей и стук молотков, которыми поблизости на улице били по камню строители, возводившие новые жилые дома и склады.
«Шкурки, шкурки, кроличьи шкурки!» — орал торговец кроличьими шкурками. «Смерть крысам и мышам! Новое средство, которое позволит раз и навсегда покончить с крысами и мышами!» — драл глотку коробейник. «А вот вода! Кому вода? Умойте лица, господа!» — кричал торговец чистой водой. «Цок-цок-цок, цок-цок-цок!» — отбивали по мостовой лошадиные копыта. «Бах-бах-бах!» — отзывались молотки каменщиков. Ко всему этому многообразию звуков, заглушая его, то и дело добавлялся оглушительный рев маленьких Трюшо. Сюзанна (или Сюзи) — старшая из них — подавала голос отнюдь не последней. Она, будучи непослушной и дерзкой, не очень-то прислушивалась к увещеваниям мачехи и отца, у которых, кроме того, имелись дела поважнее, чем воспитание этой своенравной девочки.
Сюзанна, которую все называли Сюзон, вела себя так, как будто она была мальчиком: прыгала в ручьи и лазала по деревьям там, где когда-то была дорога к ветряным мельницам, а теперь все заросло травой и превратилось в большой пустырь, за которым виднелся вдалеке пригород Сен-Жермен. Она постоянно вовлекала то в шумные драки, то в бесконечные прогулки детей торговки облатками, живших в квартале Гро-Кайу, и маленьких нищих сирот с окрестных улиц. Девочки ее сторонились, потому что ее насмешки и дерзкое поведение вызывали у них страх.
Среди нищей малышни был один мальчик того же возраста и такого же телосложения, как и она. Этот мальчик упорно боролся с ней за право верховодить среди уличной детворы. Шевелюра у него была очень густой, улыбка — ехидной и абсолютно все зубы — гнилыми. А еще он был одноглазым. Звали его Рантий, и никто во всей округе, даже он сам, не имел ни малейшего представления о том, кто же мог произвести его на свет.
Он жил за счет воровства и тех монеток, которые бросали ему верующие на площади перед церковью Сен-Сюльпис, куда он приходил просить милостыню во время богослужений. Рантий вовсе не собирался мириться с тем, что с ним соперничает какая-то девочка. Он знал, каким образом можно ее разозлить, высмеивая ее принадлежность к слабому полу (удел которого, по его мнению, — быть именно слабым), дразня ее, делая ей всякие пакости и даже затевая с ней драки в тех случаях, когда ей удавалось привлекать к своим играм и злым проделкам наибольшее число участников. Рантий этот тоже был заводилой и проказником: он мог подбить других детей украсть сливы из корзины торговки, или уколоть чем-нибудь острым лошадь сзади так, чтобы она, перепугавшись, бросилась с места в галоп, или забросать градом камней судно, плывущее по Сене. На берег Сены они наведывались главным образом для того, чтобы посмотреть на проплывающие корабли, покричать что-нибудь лодочникам, зло подшутить над прачками, а еще чтобы ловить рыбу. Они представляли собой своего рода стаю диких птиц, которая, громко вереща, пугала всех, кто плыл по реке.
Как-то раз Рантий попытался взять над Сюзанной верх: он закрутил ей руку за спину и стал давить на нее, пытаясь заставить девочку встать на колени. Она отчаянно сопротивлялась, сжимая зубы (чтобы ни в коем случае не попросить пощады), изгибаясь, вырываясь и брыкаясь. Видя, что соперник скоро заставит ее потерять равновесие и тем самым унизит ее, она широко раскрыла рот и впилась зубами в руку своего мучителя. Она укусила его так сильно, что он, вскрикнув от боли, отпустил ее. Из раны потекла кровь. Кожа была прокушена насквозь, и Сюзи подумалось, что на руке Рантия теперь навсегда останутся следы ее зубов. Этот мерзавец никогда не забудет, как Сюзанна Трюшо поступает с теми, кто пытается ее унизить!
Вот так жила и росла Сюзанна Трюшо в славном городе Париже — росла дикой и свободной и быстро взрослела. Она все свое детство старалась поменьше находиться в доме отца, в котором она считалась только с Мартиной — женщиной, вскормившей ее грудью. Когда на белый свет родился первый мальчуган от второго брака Пьера-Симеона Трюшо, отношения в семье ухудшились, поскольку Сюзи отнюдь не лишала себя удовольствия во всеуслышание заявлять, каким он ей кажется уродливым (то есть очень похожим на свою мать), а также удовольствия немного поиздеваться над ним, когда ей представлялась такая возможность. К младенцам, родившимся позднее, Сюзи относилась еще хуже, да и вообще, ее поведение стало просто невыносимым. Поэтому мачеха потребовала, чтобы Сюзанна исчезла из ее поля зрения и из ее жизни.
В начале 1706 года по настоянию второй супруги господина Трюшо было решено, что Сюзанна отправится получать образование в монастырь урсулинок в Сен-Дени. Госпожа Трюшо больше не могла выносить дерзости этой нахалки, которая то и дело выводила ее из себя и отказывалась проявлять по отношению к ней не только чувство привязанности, но и хоть какое-то уважение. Супруга господина Трюшо убедила своего мужа в том, что такое поведение недопустимо для любой девочки, а уж тем более для дочери купца, занимающего видное положение, надеющегося нажить большое состояние на торговле сукном, ситцем и шелками и стать советником купеческого старшины, которым в это время был премногоуважаемый господин Шарль Буше д’Орсе.
Отец вызвал дочь к себе в лавку, в которой грудами лежали рулоны бумазеи, дрогета, тика, ситца, газа, руанского ситца и саржи — в общем, все виды тканей и нитей, которыми он несколько раз пытался заинтересовать Сюзанну, но к которым она неизменно проявляла не больше любопытства, чем к прошлогоднему снегу. Сюзи переминалась с ноги на ногу, искоса поглядывая на своего родителя, от которого, как она вполне обоснованно догадывалась, сейчас ей не стоило ждать ничего хорошего.
— А не скажете ли вы мне, мадемуазель, какая вам польза от того, что вы целыми днями ротозейничаете, болтаетесь по улицам вместе с нищими и считаете мух? Вы знаете алфавит?
Интересно, смогли бы вы мне ответить, сколько будет два плюс один? Сюзи посмотрела своему отцу прямо в глаза и с вызывающим видом сказала:
— Я могу ответить, что один плюс одна получилось уже шесть и что я в это число не вхожу.
Она пристально смотрела на него — на мужчину, у которого отвислые щеки касались воротника, зрачки были расширены, а борода уже седела. Мужчину, который, передвигаясь среди высоких груд рулонов продаваемой им материи, сопел, как вьючное животное. Она пыталась мысленно убедить себя в том, что она, Сюзи, пошла внешностью не в отца, а в мать, которая, наверное, была прекрасной во всех отношениях женщиной и которая, возможно, передала эти свои качества по наследству дочери.
В свои восемь лет Сюзи уже осознавала, что она красива. Она осознавала это не потому, что имела возможность частенько смотреть на себя в зеркало (единственным имевшимся в доме зеркалом пользовалась исключительно мадам Трюшо), а потому, что Мартина, ее кормилица и служанка, то и дело повторяла ей, что она — самый красивый ребенок на всей улице Сен-Доминик (а может, и во всем городе Париже или даже во всем Французском королевстве…).
Отец поначалу не понял смысла дерзкого заявления своей дочери, а потому широко открыл глаза от удивления. Когда же до него наконец-таки дошло, что имела в виду Сюзи, он пришел в ярость.
— Ведите себя повежливее, дочь моя! — рявкнул он. — А иначе я врежу вам пониже спины вот этой ладонью, которая бьет намного больнее, чем вы можете себе представить!
Сюзи отступила на пару шагов назад. Господин Трюшо остался стоять на месте, но засопел еще громче и с горечью в голосе пробурчал:
— За какие грехи Господь наказал меня такой дочерью?..
— Лично вам это должно быть известно, отец мой!
— Ради Бога, замолчи! Моя жена права — от этой твердолобой девочки ничего не добьешься. Однако там, куда я собираюсь тебя отправить, сумеют отбить у тебя вкус к дерзости!
— И куда же это, позвольте поинтересоваться, вы намереваетесь меня отправить? Я уже вполне самостоятельна для того, чтобы самой решать, как мне жить дальше!
— Ты отправишься в монастырь урсулинок в Сен-Дени…
Тебя научат там тому, что должна уметь любая девочка: читать, считать и молиться. Главное же — тебя там научат вести себя скромно!
Монастырь урсулинок в Сен-Дени… На расстоянии в несколько лье от улицы Сен-Доминик, от невыносимых сводных братьев и сестры и от мачехи, которую она терпеть не могла! С самых юных лет Сюзи встречала на улицах монахинь из ордена Гроба Господня, живших в монастыре на улице Бельшас, однако они вроде бы не занимались воспитанием девочек. Сюзи не могла себе даже представить, что ее ждет в монастыре урсулинок, но она знала, что она утратит, покинув родной квартал: она потеряет товарищей по играм и возможность бродить везде, где ей только вздумается.
Тем не менее она отнюдь не расстроилась из-за того, что ей предстояло покинуть отчий дом. Она будет скучать только по одному человеку, а именно по Мартине, которая вскормила ее грудью и которая на протяжении всех восьми лет жизни Сюзанны относилась к ней как к своей собственной дочери.
— В монастыре урсулинок тебя научат, как стать настоящей дамой, — стала утешать Мартина Сюзанну, когда та сказала ей, что очень не хочет с ней расставаться.
— Но я не желаю становиться дамой! Мне хотелось бы быть мальчиком, и тебе об этом известно!
— Бог сделал тебя девочкой, и у него были на это какие-то свои причины, — проворчала служанка. — Поскольку ты красива, я готова поспорить: как только ты покинешь монастырь, какой-нибудь важный господин захочет на тебе жениться, и, когда ты выйдешь замуж, я буду еще достаточно крепка для того, чтобы растить твоих детей!
— У меня не будет детей. Я не хочу растолстеть, как моя мачеха, или умереть после родов, как моя мать! Бог насчет меня ошибся!
— Ты богохульствуешь, красавица моя! — перепугалась служанка.
Она на всякий случай перекрестилась, чтобы отвлечь на себя внимание Творца, который, без всякого сомнения, имел все основания для того, чтобы покарать это свое создание. Оно было довольно хрупким, это его создание, и довольно смуглым. От своей матери Сюзи унаследовала смуглый цвет лица, который в те времена ценился отнюдь не высоко. Зато ее голубые глаза обладали прозрачностью агата и причудливо контрастировали с ее смуглым лицом, черными длинными вьющимися волосами и густыми черными ресницами.
Поскольку было невозможно уговорить ее носить туфли, кожа на ее ступнях сильно огрубела, и поскольку Сюзи в основном занималась тем, что слонялась по улицам и садам, ее одежда была грязной: лиф ее платья пестрел грязными пятнами, к полам юбки, разодранным колючим кустарником, прилипли комья грязи, и даже ее щеки были испачканными.
Ее манера говорить отнюдь не отличалась изысканностью: она пополняла свой словарный запас из речи каменщиков, работавших на улице Сен-Доминик, и из речи кучеров, которые, громко ругаясь картавыми голосами, то и дело приезжали на эту улицу, представлявшую собой в 1706 году огромную строительную площадку (добротное жилище господина Трюшо и прилегающая к нему лавка будут выглядеть довольно уныло рядом с великолепными зданиями после того, как строительство закончится).
Чтобы отвезти свою дочь в Сен-Дени, торговец сукном решил воспользоваться местом в карете общего пользования за шесть солей. Он не имел никаких предубеждений относительно данного средства передвижения, поскольку парижские власти запретили пользоваться им «солдатам, пажам, лакеям и прочим слугам». Поэтому, отправляясь в такого рода путешествие, он не рисковал оказаться в плохой компании, а на то, чтобы преодолеть расстояние в три лье, потребуется всего один час.
Мартина искупала Сюзанну и смазала ее мазью с приятным запахом. Затем девочку облачили в одежду воспитанницы монастыря — платье из серой саржи и чепчик, скрывавший волосы. Она не стала прощаться ни с кем, кроме Мартины, которая прижала ее к своей большой груди и расцеловала, советуя при этом извлечь побольше пользы из своего обучения в монастыре урсулинок и сохранить в своем сердце память о бывшей кормилице.
Когда девочка уже выходила из отчего дома, она заметила возле ворот силуэт Рантия. Прислонившись к стене, этот лохматый и как никогда отвратительный мальчик пристально смотрел на нее своим единственным глазом с насмешливым видом. В тот момент, когда она проходила мимо него, он попытался подставить ей ножку. Она ловко перескочила через его ногу и, обернувшись, показала ему зубы, чтобы напомнить о том, как она поступает с теми, кто пытается продемонстрировать ей свое физическое превосходство.
Она залезла в карету и села рядом с отцом. Тот, пока лошади еще не тронулись в путь, попытался прочитать ей проповедь:
— Известно ли вам, барышня, что лишь немногим из подобных вам девочек удается переступить порог монастыря, чтобы получить там образование? Вам дадут базовые знания и научат всему тому, что позволяет женщине стать хорошей супругой и преданной рабой Всевышнего… И все это будет обходиться мне в 250 ливров 1 в год!
— Отец мой, я была бы вам больше признательна, если бы вы позволили мне заняться обтесыванием камней или стать кучером такой кареты, как эта!
Пьер-Симеон Трюшо обхватил голову руками и обратился к человеку, сидящему напротив:
— Моя дочь хотела бы, чтобы я сделал ее каменотесом или кучером! Вы когда-нибудь слышали подобные глупости, мсье?
— У девочек туговато с мозгами, мсье, можете мне поверить. Упаси нас Господь от того, чтобы у нас рождались девочки!
Карета двигалась по переполненной повозками и пешеходами улице, лавируя между каретами с украшенными гербами дверцами, медленно передвигающимися быками, многочисленными торговками, занимавшими добрую половину проезжей части и отвечавшими ругательствами и непристойными словами на оскорбления со стороны раздраженных кучеров.
Карета подъехала к пункту сбора городской ввозной пошлины. Чиновник в сюртуке подскочил к дверце, распахнул ее и спросил:
— У вас нет ничего, на что наложен запрет по воле короля?
В карете, не считая Сюзанны, находилось шесть пассажиров.
— Проверьте! — сказал один из них.
Чиновник забрался в карету и принялся все осматривать. Он распорядился, чтобы развязали тюк с вещами Сюзон, который держал на коленях ее отец. Тюки других пассажиров он просто ощупал руками. Затем он вылез из кареты и закрыл дверцу. Один из пассажиров ругнулся ему вслед громким голосом.
— Если бы вы были принцем или министром, он не стал бы от вас такого требовать! — фыркнул мужчина, невысоко ценивший умственные способности девочек.
|
