Закрыть
Восстановите членство в Клубе!
Мы очень рады, что Вы решили вернуться в нашу клубную семью!
Чтобы восстановить свое членство в Клубе – воспользуйтесь формой авторизации: введите номер своей клубной карты и фамилию.
Важно! С восстановлением членства в Клубе Вы востанавливаете и все свои клубные привилегии.
Авторизация членов Клуба:
№ карты:
Фамилия:
Узнать номер своей клубной карты Вы
можете, позвонив в информационную службу
Клуба или получив помощь он-лайн..
Информационная служба :
8(4722)782525
+79194316000
+79205688000
+79056703000
+79045301000
Если Вы еще не были зарегистрированы в Книжном Клубе, но хотите присоединиться к клубной семье – перейдите по
этой ссылке!
Личный кабинет Карта сайта
Авторизация членов Клуба
№ карты
Фамилия
Лесли Пирс - «Помни меня»

Лесли Пирс - «Помни меня»

[1]

Глава 1

1786

Мэри вцепилась в скамью подсудимых, когда судья вернулся в зал суда. Маленькие и грязные окна пропускали лишь скудный свет, но было невозможно спутать ни с чем эту черную шляпу на желтоватом парике. В зале застыло выжидающее молчание.

— Мэри Броуд. Вас перевезут из этого места обратно туда, откуда вас привезли, и там вы будете казнены через повешение, — проговорил он речитативом, даже не взглянув на нее. — Да спасет Господь вашу душу.

У Мэри сжалось сердце и подкосились ноги. Она слишком хорошо знала, что повешение было обычным наказанием за дорожный разбой, но в глубине души надеялась на снисхождение судьи к ее юному возрасту. Но надо отвечать за свои поступки.

На календаре было двадцатое марта 1786 года, и оставалось лишь несколько недель до двадцатилетия Мэри. Она казалась обычной девушкой во всех отношениях: не особенно высокая, но и не низенькая, не красавица, но и не дурнушка. Единственное, что отличало ее от остальных людей, присутствовавших в тот день в суде присяжных Лентен, — это ее деревенский вид. У нее был свежий цвет лица, который сохранился даже после нескольких недель заключения в замке Эксетер. Темные вьющиеся волосы она аккуратно завязала сзади лентой, а серое шерстяное платье, испачканное в тюрьме, было простым, повседневным.

Казалось, зал суда в Эксетере набит битком, и Мэри слышала вокруг себя гул голосов. Некоторые из присутствующих являлись друзьями и родственниками других заключенных, которых судили в тот же день, но большинство были просто зеваками.

И все же в шуме не было сочувствия, не было возмущения таким строгим решением суда. Во всем зале не нашлось ни одного союзника Мэри. Море грязных лиц повернулось к ней, глаза горели зловещим ликованием, и малейшее движение толпы доносило до Мэри запах немытых тел. Они ждали ее реакции, хоть какой-то — слез, или гнева, или мольбы о помиловании.

Она хотела кричать, просить о снисхождении, но тот же дух противоречия, который когда-то толкнул ее на кражу, заставил ее теперь сохранять достоинство — единственное, что у нее осталось.

Рука охранника сжала ее плечо. Теперь Мэри могла только молиться.

Она почти не помнила, как ее везли на повозке в замок Эксетер — тюрьму, в которую ее после ареста привезли из Плимута. Мэри почти не обращала внимания на лязг железных кандалов, соединенных с еще одним тяжелым кольцом вокруг ее талии, на семерых арестантов в повозке и на насмешки толпы на улице. Она думала о том, что в следующий раз она сможет увидеть небо над головой только в день казни, когда ее поведут на виселицу.

Мэри подняла лицо навстречу слабому послеполуденному солнцу. Этим утром, когда ее везли в суд присяжных, весеннее солнце чуть не ослепило ее после тьмы тюремных камер. Она жадно впитывала все вокруг и видела недавно распустившиеся листья на деревьях, слышала воркование голубей, затевавших брачные игры, и наивно принимала все это за добрый знак.

Как она ошибалась! Она никогда больше не побывает в своем любимом Корнуолле. А еще никогда не увидит родителей и сестру Долли. Мэри надеялась только на то, что они никогда не узнают о ее преступлении. Лучше пусть они считают, что она бросила их и начала новую жизнь в Плимуте, или даже в Лондоне, чем сгорают от стыда, услышав, что ее жизнь окончилась в петле палача.

Звук рыданий заставил Мэри посмотреть на женщину, сидевшую справа от нее. Возраст женщины было невозможно определить, поскольку ее лицо изуродовала оспа. Женщина сжимала над головой изорванный коричневый плащ, пытаясь спрятаться.

— Слезами горю не поможешь, — сказала Мэри, предположив, что женщину тоже должны повесить. — По крайней мере, мы теперь знаем, что нас ожидает.

— Я ничего не крала! — выкрикнула женщина. — Не крала, я клянусь! Это был кто-то другой, но они скрылись и повесили вину на меня.

Мэри бессчетное количество раз слышала эту историю от других заключенных со дня ареста в январе. Сначала она всем им верила, но теперь она ожесточилась.

— Вы сказали об этом на суде? — спросила она.

Женщина кивнула, и ее слезы потекли еще быстрее.

— Но они ответили, что у них есть свидетель против меня.

У Мэри не хватило духу спросить, как все происходило на самом деле. Она хотела наполнить свои легкие чистым воздухом, а рассудок — красками и звуками суетящегося города Эксетера, чтобы по возвращении в грязную, темную камеру можно было уцепиться за какие-то воспоминания. Горестная история этой женщины только приведет ее в еще более угнетенное состояние. И все же присущая Мэри доброта не позволила ей проигнорировать это несчастное создание.

— Вас тоже должны повесить? — спросила она.

Женщина вздрогнула, оборачиваясь к Мэри, и на ее измученном лице появилось удивление.

— Нет. Меня обвиняют всего лишь в том, что я украла пирог с бараниной.

— Значит, вам повезло больше, чем мне, — вздохнула Мэри.

[2]

Ее отца звали Уильям Броуд. Несмотря на то что им приходилось переживать тяжелые времена, когда у него не было работы, ему как-то всегда удавалось сделать так, чтобы его семья не голодала и чтобы в очаге всегда горел огонь. Мэри вспоминала, как лежала в постели, свернувшись калачиком рядом с сестрой Долли, и слушала, как морские волны разбиваются о пристань. Она чувствовала себя при этом в полной безопасности, поскольку, как бы надолго ни уходил отец в море, он всегда оставлял достаточно денег, чтобы они могли продержаться до его возвращения.

От одной лишь мысли о Фоуэй с его крошечными коттеджами и мощеными улицами у Мэри сжималось сердце. Сутолока на пристани и поселок никогда не были скучными, поскольку она знала всех, а семья Броуд пользовалась всеобщим уважением. Грейс, мать Мэри, придавала большое значение благопристойности. Она поддерживала крошечный коттедж в безукоризненной чистоте и старалась быть своим дочерям достойным примером, обучая их кулинарии, ведению домашнего хозяйства и шитью. Долли, старшая сестра Мэри, была исполненной долга, послушной девушкой, с радостью следовавшей примеру матери, и все ее мечты ограничивались лишь замужеством, детьми и своим собственным домом.

Мэри не разделяла мечтаний своей сестры. Друзья и соседи часто поговаривали, что лучше бы ей родиться мальчиком. Она не умела держать в руках иглу, а работа по дому ей быстро наскучивала. Зато она была на вершине блаженства, когда отец брал ее порыбачить под парусом, потому что она чувствовала себя одним целым с морем и умела управляться с лодкой почти так же ловко, как он. Мэри также предпочитала мужскую компанию, потому что мужчины и мальчики говорили об увлекательных вещах: о других странах, войне, контрабанде и о своей работе на оловянных шахтах. У нее не было времени на хихикающих, болтающих глупости девочек, которые не интересовались ничем, кроме сплетен и цен на ленточки для волос.

Именно жажда приключений заставила Мэри уехать из Фоуэя, и она твердо верила, что сможет оставить свой след на земле, если вырвется оттуда. Когда Мэри уезжала, Долли сказала почти сердитым тоном, что все это потому, что Мэри никогда бы не нашла себе возлюбленного и боялась, что никто никогда не захочет взять ее в жены.

Это было неправдой. Мэри совершенно не хотелось выходить замуж. По сути, она чувствовала скорее жалость, чем зависть, по отношению к девушкам, рядом с которыми выросла и которых уже обременяли двое или трое детей. Мэри знала, что их жизнь становится тяжелее с каждым новым ртом, что они живут в страхе потерять своих мужей, которые могли утонуть в море или попасть под обвал в шахте. Но впрочем, жизнь была тяжелой для каждого, кто жил в Корнуолле, исключая мелкопоместных дворян. Все остальные могли либо ловить рыбу, либо работать в шахте, либо идти на военную службу.

Долли работала в Фоуэе в семье Треффрисов помощницей экономки, но Мэри упрямо отказалась следовать ее примеру. Она не хотела проводить свои дни, выбрасывая мусор и разводя огонь по первому приказу суровой экономки. Она не видела в этом никакой перспективы. Но альтернативой было разделывание и засолка рыбы, и, хотя Мэри делала это с детства и любила это занятие за возможность поболтать во время работы и за дружелюбие товарищей, она знала, что еще никто не стал богатым, потроша рыбу. От работников шел омерзительный запах, а зимой они замерзали. Мэри иногда смотрела на согнутые спины и скрюченные пальцы женщин, которые провели за этим занятием большую часть своей жизни, и понимала, что это означает раннюю смерть.

От моряков Мэри слышала о Плимуте. Они говорили, что там красивые магазины, большие дома и неограниченные возможности для любого решительно настроенного человека. Мэри думала, что сможет получить работу в одном из магазинов, ведь она, не умея читать и писать, складывала цифры быстрее, чем ее отец.

У ее родителей были смешанные чувства по поводу ее отъезда. С одной стороны, они хотели удержать ее дома в Фоуэе, но наступили тяжелые времена, и они поддержали ее. Возможно, в глубине души они надеялись, что через несколько лет она остепенится, займется приличным делом, найдет возлюбленного и в конце концов выйдет замуж.

Мэри тогда не могла дождаться, когда же она вырвется из Фоуэя, а вот сейчас лежала на твердом холодном полу тюремной камеры и вспоминала тот день, когда оставила свой дом, и ее терзали угрызения совести.

Было раннее утро. Начинался прекрасный июльский день без облачка на голубом небе, и солнце уже светило ярко. За несколько дней до того отец уплыл во Францию, и Мэри настояла, чтобы только Долли спустилась на пристань проводить ее. Она не хотела снова выслушивать нравоучения матери о том, как должна вести себя леди на борту корабля и как избегать общения с незнакомцами.

Ее мать никогда не давала волю своим эмоциям. Но когда Мэри, уже у двери, напряженной походкой подошла поцеловать ее в щеку, та вдруг крепко обняла ее.

— Будь хорошей девочкой, — сказала мать, и голос ее задрожал. — Не забывай о молитве и не попадай в неприятности.

Мэри помнила, как торопилась прочь вместе с Долли, хихикая от возбуждения. И только дойдя до конца узкой улочки и оглянувшись назад, она увидела, что мать все еще стоит в дверном проеме и смотрит на них. Она выглядела такой старой, маленькой и странно уязвимой, потому что с утра не заплела своих кос. Мать казалась серым пятном в своем невзрачном платье и почти сливалась с каменной стеной коттеджа. Мэри не видела лица матери отчетливо, но она знала, что та плачет. И все же Грейс заставила себя весело помахать рукой на прощанье.

— Я не знаю, почему ты думаешь, что в Плимуте будет лучше, чем здесь, — язвительно сказала Долли, когда они спустились к пристани на гавань и увидели корабль. — Держу пари, что даже обойдя вокруг земли, ты не найдешь места лучше.

— Перестань, — возразила Мэри, решив, что Долли завидует. Ее сестра была намного красивее, чем она: глаза голубые, как небо, нежно-розовый цвет лица и чудесный маленький вздернутый носик. Но Мэри иногда казалось, что Долли хотела стать более смелой и наверняка возмущалась из-за того, что ее жизнь уже расписана наперед.

— Ничего не могу с собой поделать, — ответила Долли тихим голосом. — Мне будет тебя не хватать. Возвращайся скорее.

Мэри вспомнила, как обняла сестру, а потом пообещала, что, как только устроится, сразу вызовет Долли, чтобы та приехала к ней. Если бы она знала, что это будет их последняя встреча, она бы сказала сестре, как сильно любит ее. И все же тем солнечным утром Мэри никак не могла дождаться, когда же наконец ступит на борт корабля. Ей даже не приходило в голову, что в Плимуте удача может отвернуться от нее.

Мэри даже не предполагала, что каждую неделю в Плимуте сходили с корабля сотни девушек и только самые грамотные и красивые из них, с хорошими рекомендациями получали лучшие места. Мэри удалось найти лишь работу в пивной для моряков, где она мыла горшки и натирала полы. Кроватью ей служило несколько мешков в погребе.

А накануне дня святого Николая хозяин выгнал ее. Он сказал, что она украла какие-то деньги, но это была неправда. Вся ее вина заключалась в том, что она отказалась стать более уступчивой по отношению к нему. Без рекомендаций она не могла найти другого места, а гордость не позволяла ей вернуться домой в Фоуэй и услышать: «Я же тебе говорила».

В тот момент, когда Мэри встретила на пристани Томаса Кугана, она подумала, что ей уготована прямая дорога в ад. Наверняка ни одна приличная девушка не позволила бы совершенно незнакомому мужчине угостить себя обедом и держать за руку. Она должна была убежать сломя голову в ответ на его предложение пожить с ним, пока она не найдет другой работы. Но Мэри увидела что-то такое в его худом костистом лице, в огоньках, светившихся в его голубых глазах, и в историях, которые он рассказывал о путешествиях во Францию и в Испанию. Все это покорило ее.

Томасу были чужды все те правила, на которых воспитывалась Мэри. Он совершенно не считался с королем, церковью и вообще с какой бы то ни было властью. Томас вел себя как джентльмен и ревностно следил за собственным внешним видом. С ним было просто хорошо, лучше, чем с кем-либо, кого Мэри вообще знала.

Возможно, в какой-то мере это происходило потому, что он так сильно желал ее, стремился обнимать и целовать. Ни один мужчина раньше так не хотел ее, они смотрели на нее просто как на друга. Томас говорил, что она красива, что ее серые глаза как надвигающаяся буря и что ее губы созданы для того, чтобы целовать их.

Тот первый день с Томасом оказался просто волшебным. Шел сильный дождь, и Томас повел Мэри в таверну у пристани и высушил ее плащ у огня. А еще он научил ее пить ром. Ей не понравился вкус рома и то, как он обжигал горло. Но ей очень понравилось, когда Томас наклонился к ней и легонько лизнул ее губы кончиком языка.

— На твоих устах ром кажется сладким, как нектар, — прошептал он. — Пей до дна, красавица моя, это тебя согреет.

Томас пробудил в ней настоящую страсть. Казалось, все ее тело засияло, и виноват в этом был не только ром. Мэри покорили острый ум Томаса, прикосновения его нежных рук и его слова о том, что она находится на грани чего-то опасного, но в то же время восхитительного.

В глубине души Мэри должна была почувствовать, что что-то не так, когда он не попытался затащить ее в постель. Он страстно целовал ее и говорил, что любит, но дальше этого никогда не заходило. На тот момент Мэри верила, что он так осторожен из-за любви и уважения, которые испытывает к ней, и лишь позже она узнала правду.

Томас Куган не заботился ни о ком, кроме себя самого. Он был карманным вором, и, заметив ее плачущей на пристани, он понял, что ее чистый, невинный вид деревенской девушки может сделать ее идеальной сообщницей. Потребовалась лишь пара сочувственных слов, чтобы завоевать ее доверие.

В первые несколько недель их знакомства Мэри ни разу не пришло в голову, что, когда они стояли рука об руку перед какой-нибудь витриной магазина, свободная рука Томаса часто была занята присваиванием чьего-нибудь бумажника, карманных часов или другой ценной вещи. Девушку настолько очаровало его обаяние, увлекли его интересные друзья и забавный образ жизни, что, когда он сказал ей, что занимается разбоем, она и бровью не повела. А когда он исчез вскоре после Рождества, оставив ее в меблированных комнатах, она была безутешна.

Мэри предположила, что он пойман констеблями, и именно это заставило ее сойтись с Мэри Хейден и Кэтрин Фрайер. Она не хотела потерять лицо перед этими двумя карманницами, к которым Томас относился с большим уважением. Они казались такими светскими, такими милыми, а ей нужны были деньги, чтобы платить за квартиру, пока Томас не вернется.

Сначала Мэри просто стояла на стреме, пока ее напарницы вытаскивали кошельки на людных улицах и базарах. Иногда она отвлекала внимание, симулируя обморок или крича, что у нее украли кошелек. Но в один прекрасный день Кэтрин сказала, что Мэри тоже пора взять на себя некоторую долю риска, и, когда они увидели маленькую, опрятно одетую женщину, которая шла домой по главной улице, нагруженная покупками, это показалось идеальным дебютом.

Возможно, если бы Мэри не хотелось так сильно доказать свою смелость, она бы просто подставила женщине подножку и скрылась с каким-нибудь из ее пакетов. Но вместо этого она одной рукой схватила красивую шелковую шляпку женщины и сгребла все, что та побросала в переполохе, швыряя пакеты Мэри Хейден и Кэтрин, прежде чем убежать со всех ног. К несчастью для них, люди погнались за ними, окружили их в какой-то аллее и кликнули констеблей.

Подробности ареста и отправки в тюрьму в Плимуте Мэри вспоминала сейчас с трудом, поскольку впечатления от дальнейшего переезда в Эксетер заслонили собой все остальное. Переезд занял четыре дня в открытой повозке, где ее приковали цепями к трем другим женщинам, две из которых были ее бывшими подругами. Они всю дорогу поносили ее за то, что попались. Был январь, и ледяной ветер дул по мрачному вересковому полю, яростно разрезая его пополам. Если кто-то из них хотел облегчиться, с повозки должны были вставать все трое, а охрана косилась на них. Каждый шаг казался пыткой, поскольку кандалы врезались в их нежную кожу, а они еще не привыкли двигаться одновременно. По ночам их заталкивали в конюшню при какой-нибудь придорожной гостинице, и всей пищей, которую они получали, были хлеб и вода. Мэри думала, что умрет от холода. По сути, она всей душой этого желала хотя бы для того, чтобы положить конец презрению и высмеиванию со стороны своих подельниц и мыслям о том, что ее преступление — ограбление на дороге — каралось повешением.

В первую ночь, проведенную в замке Эксетер, Мэри успокоилась и убедилась в том, что сможет привыкнуть к крысам, вшам, грязи, черствому хлебу и сидению на помойном ведре на виду у всех. Мэри помнила, что все это является неотъемлемой частью тюремной жизни и что она заслуживает наказания за то, что совершила. Но она не могла смириться с тем, что через несколько дней умрет. Она никогда больше не будет свободна, не сможет гулять по деревенским улочкам, смотреть, как морские волны разбиваются о берег и наблюдать за тем, как садится солнце.

Думая об этом, Мэри плакала. Ей было очень грустно из-за того, что она не оправдала надежд своих родителей и навлекла позор на семью, и из-за того, что не слушала голос совести, твердивший, что воровать грешно.

[3]

К тому времени, когда женский трюм вычистили, было уже темно. Женщин подняли на палубу, и вечерний суп и хлеб раздали там, а охранники тем временем спустились вниз выполнить свою работу. Для некоторых женщин, которые никогда не выходили из трюма с того момента, как их привезди сюда, это оказалось настоящим потрясением. Они в страхе припали к палубе, дрожа от свежего морского ветерка, и глаза их были пусты, словно они ослепли от дневного света.

Состояние некоторых из них шокировало Мэри. В темноте трюма она не могла видеть всего ужаса. От некоторых остались лишь кожа да кости, все были бледные, исхудалые и апатичные, и грязь так глубоко въелась в их кожу и волосы, что одного мытья оказалось бы мало, чтобы отчистить их. Мэри увидела язвы на коже под кандалами, и ползающих по ним вшей, и следы от крысиных зубов на тощих руках и ногах. Она поняла, что, к несчастью, чистка трюма не поможет им, если они не получат лучшей еды. Мэри сомневалась, что все они доживут до высылки.

Когда охранники вернулись на палубу, взмокшие от работы, и в вечернем воздухе резко запахло уксусом, Мэри задрожала от страха перед тем, что должно было с ней случиться.

Она знала, что означает слово «секс». В крошечном коттедже в Фоуэй не было укромных мест, и она слышала, как ее родители занимались этим в темноте. Пока Мэри жила в Плимуте, она наблюдала все это вокруг себя, так что сам акт ее не пугал. Томас часто страстно целовал ее, и, если бы он настоял, она с радостью позволила бы ему продолжить. Но между соблазнением и принуждением была огромная разница.

Кроме страха, что ею овладеет мужчина, которого она едва знает, Мэри думала о том, что рассказала Сара. Хотя офицеры закрывали глаза на связь кого-либо из их числа с каторжницей, это не всегда мешало им сойтись вместе и выпороть ее впоследствии, если она чем-то вызовет их недовольство. Мэри догадалась, что теперь, после того как она осмелилась пожаловаться на трюм, она будет под особым наблюдением.

Лейтенант Грэхем показался в тот момент, когда охранники приказали женщинам возвращаться вниз. Он жестом велел ей идти за ним к корме корабля и исчез в одной из пристроек.

Как только Мэри вошла, он закрыл дверь и запер ее. Комната была очень похожа на ту, в которую заводил ее Тенч, — крошечная, с койкой, письменным столом и парой табуретов. Грэхем зажег свечу на письменном столе, и тут Мэри увидела на полу маленькую ванну, полную воды.

— Для меня? — спросила она.

— Да. От тебя воняет, — сказал Грэхем с довольно смущенным видом. — Вымойся хорошенько, и волосы тоже. Я вернусь позже.

— Ты снимешь их? — Мэри указала на цепи.

Какое-то мгновение он колебался, от чего она поняла, что раньше он этого не делал, затем вынул из кармана ключ и освободил ее лодыжки и снял обруч с ее талии. Затем, не говоря ни слова, ушел.

Какое-то время Мэри не испытывала ничего, кроме дикой радости из-за того, что освободилась от цепей. Передвигаться с легкостью и не слышать ненавистное бряцание, с которым она жила так долго, было блаженством. Но через несколько минут она снова собралась с мыслями и прыгнула к двери, чтобы проверить, заперта ли она. Дверь, конечно, оказалась заперта, как Мэри и ожидала, а два иллюминатора слишком малы, чтобы она могла пролезть через них, поэтому она скинула одежду и погрузилась в ванну.

К ее восхищению, вода была теплой, а мыло, которое он оставил, не походило на тот грубый кусок, которым они стирали одежду. Ванна оказалась слишком маленькой, и в ней можно было только сидеть на корточках, но Мэри испытала настоящее блаженство, особенно когда эти проклятые цепи не тянули ее вниз.

Она вытиралась полотенцем, которое он оставил, когда заметила на стене зеркало и подошла посмотреть на себя. Мэри отшатнулась от неописуемого ужаса. Ее когда-то пухлые красные щечки стали впалыми, и глаза, казалось, вылезли из орбит. Когда она посмотрела на свое тело, то увидела, что оно тоже похудело, так что торчали ребра. Ее коричневое лицо и руки до локтей казались чужими, тогда как остальное тело было зловеще бледным.

Но ее свежевымытые волосы все-таки выглядели красивыми, они сияющими темными колечками спадали ей на плечи. Мэри тщательно вытерла их полотенцем и причесала расческой Грэхема, чтобы вычесать вшей, потом помыла ее в ванне и положила на место.

Услышав шаги возвращавшегося Грэхема, она нырнула в койку, быстро укрывшись одеялом.

Грэхем медленно вошел. В руках он держал маленький поднос, который он поставил и снова запер дверь. Мэри была слишком смущена, чтобы разговаривать, но от запаха еды она не удержалась и села.

— Это для меня? — воскликнула она, с трудом веря в свое счастье, потому что увидела пирог, такой, как пекла ее мама, с золотистой корочкой, щедро политый подливкой.

— Я подумал, что ты, наверное, хочешь есть, — сказал он грубовато, не глядя на нее, будто ему было неловко.

— Это так любезно, сэр, — произнесла Мэри.

— Не нужно называть меня здесь сэром, — сказал он, передавая ей пирог и садясь на край койки. — Меня зовут Спенсер. А теперь ешь, пока он не остыл.

Мэри не нужно было повторять дважды, она тут же с ликованием налетела на пирог. Это был пирог с кроликом и овощами — самое замечательное лакомство, которое она ела с тех пор, как уехала из Фоуэя, и, хотя еда интересовала ее больше, чем мужчина, который ее принес, Мэри не могла не заметить, что он сам получал удовольствие от ее явного восторга.

Лейтенант сам удивлялся собственным эмоциям, когда наблюдал, как Мэри ест. Он ожидал, что будет испытывать вину оттого, что предает доверие жены, или такое сильное желание, что, вернувшись в каюту, он не сможет дождаться, пока Мэри съест свой обед. Но вместо этого он сумел отодвинуть на задний план и свою вину, и свое желание, потому что, наблюдая, как она ест, он почувствовал удовлетворение. Мэри не заметила, что во время еды ее грудь обнажилась, и Грэхем увидел два маленьких холмика с бледно-розовыми сосками. На одну грудь пролилось немного подливки, и он еле сдерживался, чтобы не наклониться и не слизнуть ее.

Он женился на Алисии, своей кузине, в двадцать лет, это было десять лет назад. Они вместе играли детьми, учились танцевать и верхом возвращались домой в деревню рядом с Портсмутом. Всегда само собой разумелось, что они в конце концов поженятся. Алисия переехала в дом его родителей, и ее приняли как дочь. Она рисовала, шила и играла на пианино, была любезна со всеми гостями и никогда не жаловалась, если он надолго уезжал. Жена родила сына, а потом дочь, не потеряв при этом своей прекрасной фигуры.

Грэхем считал свой брак очень удачным. Они с женой прекрасно ладили, и он знал, что другие мужчины завидуют ему из-за того, что у него такая красивая и веселая супруга. Он не понимал, почему иногда испытывал разочарование.

Теперь, когда он смотрел, как Мэри ест, он понял почему. Алисия была для него как кусочек фрукта, очень вкусного и соблазнительного, но который не насыщал его так, как может насытить мясной пирог. Алисия никогда не ссорилась с ним, всегда признавала его правоту, что бы он ни говорил. Она всегда выглядела великолепно, когда он возвращался домой в увольнительную, но страсти, настоящего чувства между ними не существовало никогда.

У Мэри не было и тени той красоты, которой обладала Алисия. Даже если одеть Мэри в самое дорогое шелковое платье, уложить ее волосы в элегантную прическу, она все равно останется той, кем есть на самом деле, — простой деревенской девочкой без светских манер.

И все же она казалась такой желанной, особенно сейчас, вымытая дочиста, с волосами, струящимися по плечам. В ней чувствовался тот вызов, которого не доставало Алисии. Мэри была гордой, смелой, волевой и решительной. Если бы заставить эту каторжницу влюбиться в себя! Грэхем почувствовал, что, если это у него получится, он откроет для себя нечто новое и замечательное. Его возбуждало даже то, что он рискует своей карьерой на флоте, приведя ее в свою каюту. Раньше он не делал ничего настолько смелого в своей жизни.

Ваша корзина
Товаров
56
Прикоснись ко мне нежно
С. Лоуренс, В. Александер, Р. Гибсон
206
185 руб.
Добавить в корзину
Рейтинг
1.
Паладин. Тень меча. Подробная информация, цены, характеристики, описание.
С. Вилар
2.
Изгнанница. Поединок чести. Подробная информация, цены, характеристики, описание.
Р. Джордан
3.
Темный ритуал. Подробная информация, цены, характеристики, описание.
С. Пономаренко
4.
Готовим в мультиварке. Все режимы. Подробная информация, цены, характеристики, описание.
сост. С. Семенова
5.
Комплект «Почитай мне сказку». Подробная информация, цены, характеристики, описание.
не определен
6.
Косы, пучки, хвосты, жгуты, узлы. Подробная информация, цены, характеристики, описание.
Э. Смит
7.
Коптим, вялим, солим, маринуем мясо, рыбу, птицу, сало, сыр. Подробная информация, цены, характеристики, описание.
сост. В. Андреев
8.
Рассказы о Великой Отечественной войне. Подробная информация, цены, характеристики, описание.
С. Алексеев
9.
Вяжем без спиц. Подробная информация, цены, характеристики, описание.
М. Темпл
10.
Затерянный остров. Подробная информация, цены, характеристики, описание.
Б. Маннель